Где-то на Северном Донце - Волосков Владимир Васильевич (читать книги без регистрации txt) 📗

Владимир Волосков

Где-то на Северном Донце

Повести

Синий перевал

Обычная история

Рабочий поселок просыпался. Хотя небо было затянуто низкими плотными облаками и густо валил крупный снег, бодрый мартовский рассвет все-таки брал свое. Быстро стаивала ночная синева, оставляя лишь фиолетовые тени за углами изб и бараков, поблек и без того неяркий светлячок уличного фонаря у поселкового магазина. В воздухе пахло чем-то свежим и талым, что всегда предшествует первой весенней оттепели.

Дарья Назаровна, хромая, но еще довольно бодрая старуха, вышла из своей избы. Постояла у калитки, поглядела на серое небо, слизнула с губ холодную пушистую снежинку и удовлетворенно пробормотала:

— Мозглым несет… Енто хорошо. К теплу. — И сноровисто заковыляла к ближнему бараку.

В бараке размещались контора и общежитие бурового отряда, в котором Дарья Назаровна работала техничкой, рассыльной, прачкой и еще бог весть кем. Несмотря на обилие должностей, дел у Дарьи Назаровны не ахти как много: затопить вечером печи, прибраться утром да три раза в месяц постирать постельное. Сейчас Дарья Назаровна шла исполнять одну из главных своих обязанностей — мыть полы после того, как рабочие уедут на участок.

У крыльца она остановилась. На ступеньках толстый слой снега. Ни единого следа. До сих пор из общежития никто не выходил.

— Что они, рехнулись? — вслух проворчала старуха. — Скоро на работу выезжать. — И вспомнила: — Ясно дело, дорвались, дрыхнут с похмелья…

Вчера буровикам привезли наконец пайковый спирт, который не выдавали более двух месяцев.

Ворча и покряхтывая, Дарья Назаровна извлекла из-под крыльца веник, обмела некрашеные доски. Так с веником в руках и зашла в узкий темный коридорчик. Сначала заглянула в большую комнату, в которой жили буровики. Так и есть. С двухэтажных нар несся мощный храп. Двадцать пар валенок, увенчанных застиранными портянками, обычным строем стояли на большой русской печи. Часов у буровиков нет. Единственный на весь отряд старенький будильник находится в конторке — если кто и просыпался, то, не зная времени, снова валился на соломенный тюфяк. Начальник отряда Студеница обычно утром сам делал подъем. На этот раз, видно, и он проспал.

Дарья Назаровна прикрыла дверь и стукнулась в другую, что находилась напротив. Никто не откликнулся. Старуха вошла. Оглядела комнатенку, громко именуемую конторой. В мерклом свете, пробивавшемся из окна, увидела привычную картину: стол, два табурета, железный ящик, который все в отряде почему-то называли сейфом, узкая койка, на которой, укрывшись одеялом с головой, спит начальник отряда. На столе, поскрипывая изношенным железным нутром, стучит будильник. На табурете, что возле койки, лекарство, которое всегда на ночь припасал Студеница, сильно страдавший в последнее время сердцем. Возле лекарства стакан с водой. Это чтобы запивать. Все как обычно, как всегда бывало ранним утром. Если и есть что новое, то это на треть опорожненная квадратная емкая бутылка.

— Сколь говорила: хворое сердце — не трескай водку. Ан нет! Ох уж эти мужики, — укоризненно проворчала Дарья Назаровна, убирая лекарство и стакан; понюхала, пригубила, сморщилась: — Окаянный. И в кровати пил. Вставай, Ефим Нилыч. Хватит спать. Робят подымать пора.

Студеница не пошевелился.

— Вставай, Ефим Нилыч, — в полный голос повторила Дарья Назаровна и потянула одеяло с начальника отряда — она не была обучена хорошим манерам и со Студеницей обращалась точно так же, как со всеми.

Спящий остался недвижным.

Предчувствуя недоброе, Дарья Назаровна охнула, прикоснулась пальцами к голой пятке Студеницы и опрометью бросилась из комнаты. Ворвавшись в общежитие, дурным голосом завопила:

— Робя-я-ты-ы-ы… Ефим Нилыч помер!

Днем дежурный врач поселковой больницы и участковый уполномоченный завершали формальности.

— Сомнений нет. Сердце, — скучным голосом констатировал врач, пожилой мужчина в помятом халате. — Отвезем в анатомичку, но… — Он махнул рукой. — Обычная история.

— Ясное дело, — согласился уполномоченный. — Я сам вчера говорил ему, чтобы поберегся. Да тоскливо ведь одному-то. Все о жене вспоминал. — И вздохнул: — Эх, жизнь-жестянка! Вот и гадай. Вчера жил, планы строил, а сегодня… Ну, ладно. Будем закругляться. — Он придвинул к себе форменный бланк. — Сего числа, третьего марта тысяча девятьсот сорок второго года…

Участковому и в самом деле было не по себе. Все четыре месяца, что работали буровики в Песчанке, жили они со Студеницей дружно. Начальник отряда по-соседски ладил с участковым, по субботам ходил к нему в баню, покупал у матери молоко… Накануне вечером прибежал веселый: «Айда, — сказал, — ко мне, спиртику выпьем. Слава богу, привезли. Сразу за два месяца. Отогреются хоть мои соколики. А то начисто проморозились нынче. Попробуй-ка в голехоньком поле…» Участковый не пошел — в отделение вызвали. А теперь — хочешь не хочешь — регистрируй смерть невезучего, но в общем-то неплохого человека.

— А как же с документами? — озабоченно сказал старший коллектор Ваня Зубов, долговязый, тощий парень с остриженной наголо острой головой. — Работать-то как?..

Час назад пришла из геологического управления телефонограмма, в которой поручалось Зубову временно взять на себя обязанности начальника отряда. Ваня лишь прошлым летом окончил техникум, с делом освоился кое-как, и вдруг — будь здоров! — становись начальником. К тому же, как на грех, не оказалось никаких геологических документов. Нашли под подушкой у Студеницы связку ключей, открыли железный ящик, служивший сейфом, и не нашли… Все есть: и деньги, и сменные рапорты, а геологических документов — ни листика.

— Я ж сам по всем скважинам колонки вычертил. Куда делись? — горевал Ваня. — Ни пикетажек, ни первичной документации, ни анализов… Куда он их задевал?

Участковый положил ручку на стол, подошел к ящику-сейфу, еще раз осмотрел накладку и два здоровенных висячих замка. Ни единой царапинки. Пожал плечами:

— Все в ажуре. А не отвез он эти бумажки в управление?

— В управление?.. — Ваня почесал стриженую макушку и вдруг простодушно обрадовался: — А ведь точно. Наверняка увез. Он вечно воров боялся. Денег на сберкнижке — слезы! А все равно ее под матрац прятал. А тут документы! Завтра поеду — привезу.

Над Москвой полыхают зарницы

Едва Купревич успел переговорить по телефону с профессором Дубровиным, как по радио объявили воздушную тревогу.

— Надолго, Коля? — спросил Купревич брата.

— Бог его знает, — безразлично откликнулся тот и устало зевнул: — Во всяком случае, ваша светлость может не волноваться за свою августейшую жизнь. «Юнкерсов» ближе окраин давно не допускают.

— А я и не волнуюсь, — огрызнулся Купревич.

Он и в самом деле не волновался. Но чувство настороженности и какой-то тревоги все же заставляло прислушиваться к пальбе зенитных орудий. Так и подмывало подойти к окну, отдернуть черную маскировочную штору, взглянуть на пустынную вечернюю улицу.

— Ну, жди свою автомашину, а я спать. — Брат опять зевнул. — Хорошо, если минут двести храпануть удастся, а то и раньше на службу вызовут.

— Что, много дел?

— Святая простота! Будто для тебя войны нет. Достается. Шутка ли, каждые девять из десяти предприятий наркомата эвакуированы. На колесах! А армия требует самолетов. Вот и крутись!

— Девять из десяти? — поразился Купревич. — Так как же там, на фронте?

— А так… — Брат горько усмехнулся и как был — в сапогах и гимнастерке — завалился на диван. — Ждут новой техники. Заводы же того… Тук-тук-тук. Нынче здесь, завтра там.

— Как же это мы так, Коля?

— Вот так. Фашист нас не спрашивал. Да что с тобой говорить? Провинция… Погоди, денька три в столице поживешь — перестанешь изумляться. — И повернулся спиной к Купревичу.