Синий перевал - Волосков Владимир Васильевич (читать книги онлайн .TXT) 📗

Синий перевал

Обычная история

Небо было затянуто низкими плотными облаками, густо валил крупный снег, но мартовский рассвет брал свое. Быстро стаивала ночная синева, оставляя фиолетовые тени за углами изб и бараков, поблек и без того неяркий светлячок уличного фонаря у поселкового магазина. Пахло чем-то свежим и талым, что всегда предшествует первой весенней оттепели.

Дарья Назаровна, хромоногая, но еще довольно бодрая старуха, вышла из своей избы. Постояла у калитки, поглядела на серое небо, слизнула с губ холодную пушистую снежинку и удовлетворенно пробормотала:

— Мозглым несет… К теплу. — И сноровисто заковыляла к ближнему бараку.

В бараке размещались контора и общежитие бурового отряда, в котором Дарья Назаровна работала техничкой, рассыльной, прачкой и еще бог весть кем. Несмотря на обилие должностей, дел у Дарьи Назаровны не ахти как много: затопить вечером печи, прибраться утром, да три раза в месяц постирать постельное. Сейчас Дарья Назаровна шла исполнять одну из главных своих обязанностей — мыть полы после того, как рабочие уедут на участок.

У крыльца она остановилась. На ступеньках толстый слой снега, ни единого следа. До сих пор из общежития никто не выходил.

— Что они, рехнулись? — вслух проворчала старуха. — Скоро на работу выезжать. — И вспомнила: — Ясно дело, дорвались, дрыхнут с похмелья…

Вчера буровикам привезли, наконец, пайковый спирт, который не выдавали более двух месяцев.

Ворча и покряхтывая, Дарья Назаровна извлекла из-под крыльца веник, обмела некрашеные доски. С веником в руках зашла в узкий темный коридорчик. Сначала заглянула в обширную комнату. Так и есть. С двухэтажных нар несся мощный храп. Двадцать пар валенок, увенчанных застиранными портянками, строем стояли на большой русской печи. Часов у буровиков нет. Единственный на весь отряд старенький будильник находился в конторке — если кто и просыпался, то, не зная времени, снова валился на соломенный тюфяк. Начальник отряда Студеница обычно сам делал подъем. На этот раз, видно, и он проспал.

Дарья Назаровна прикрыла дверь общежития и стукнулась в другую, что находилась напротив. Никто не откликнулся. Старуха вошла. Оглядела комнатенку, громко именуемую конторой. В мерклом свете, пробивавшемся из окна, увидела привычную картину: стол, два табурета, железный ящик, узкая койка. На ней, укрывшись одеялом с головой, спит начальник отряда. Поскрипывая изношенным нутром, стучит будильник. На табурете, что возле койки, лекарство, которое всегда на ночь припасал Студеница, и стакан с водой. Все как обычно, как всегда бывало ранним утром. Да еще на треть опорожненная квадратная бутылка.

— Сколь говорила: хворое сердце — не трескай водку. Ан нет! Ох уж эти мужики… — укоризненно проворчала Дарья Назаровна, убирая лекарство и стакан. Понюхала, пригубила, сморщилась: — Окаянный. И в кровати пил. Вставай, Ефим Нилыч. Робят подымать пора.

Студеница не пошевелился.

— Вставай, Ефим Нилыч, — в полный голос повторила Дарья Назаровна и потянула одеяло.

Спящий по-прежнему не подавал никаких признаков жизни.

Предчувствуя недоброе, Дарья Назаровна охнула, прикоснулась пальцами к голой пятке Студеницы и опрометью бросилась из комнаты. Ворвавшись в общежитие, дурным голосом завопила:

— Робя-яты-ы-ы… Ефим Нилыч помер!

Днем дежурный врач поселковой больницы и участковый уполномоченный завершали необходимые формальности.

— Сомнений нет. Сердце, — скучным голосом констатировал врач, пожилой кривоплечий мужчина в помятом халате. — Отвезем в анатомичку, но… — Он махнул рукой. — Обычная история.

— Ясное дело, — согласился уполномоченный. — Я сам вчера говорил ему, чтобы поберегся. Да тоскливо ведь одному-то. Все о жене вспоминал. — Вздохнул. — Эх, жизнь-жистянка! Вот и гадай. Вчера жил, планы строил, а сегодня… Ну, ладно. Будем закругляться. — Он придвинул к себе форменный бланк. — Сего числа, третьего марта тысяча девятьсот сорок второго года мы, нижеподписавшиеся…

Участковому было не по себе. Все четыре месяца, что работали буровики в Песчанке, жили они со Студеницей дружно. Начальник отряда по-соседски ладил с участковым, по субботам ходил к нему в баню, покупал у матери молоко… Накануне вечером прибежал веселый: «Айда ко мне, спиртику выпьем. Слава богу, привезли. Отогреются хоть мои соколики. А то начисто проморозились нынче. Попробуй-ка в голехоньком поле…» Участковый не пошел, в отделение вызвали А теперь — хочешь не хочешь — регистрируй смерть невезучего, но в общем-то не плохого человека.

— А как же с документами? — озабоченно спросил старший коллектор Ваня Зубов, долговязый, тощий парень с остриженной наголо острой головой. — Работать-то как?..

Час назад пришла из геологического управления телефонограмма, в которой Зубову поручалось временно взять на себя обязанности начальника отряда. Ваня лишь прошлым летом кончил техникум, с делом освоился кое-как и вдруг — будь здоров! — становись начальником. К тому же, как на грех, не оказалось никаких геологических документов Нашли под подушкой у Студеницы связку ключей, открыли железный ящик, служивший сейфом… Все есть: и деньги, и сменные рапорты, а геологических документов — ни листика… Но ведь были же они, об этом все в отряде знают.

— Я ж сам по всем скважинам колонки вычертил. Куда делись? — горевал Ваня. — Ни пикетажек, ни первичной документации, ни анализов… Куда он их мог задевать?

Участковый положил ручку на стол, подошел к ящику, еще раз осмотрел накладку и два здоровенных висячих замка. Никаких следов взлома. Ни единой царапинки. Пожал плечами:

— Все в ажуре. А не отвез он эти бумажки в управление?

— В управление?.. — Ваня почесал стриженую макушку и вдруг простодушно обрадовался: — Точно! Наверняка увез. Он вечно воров боялся. А тут документы! Завтра поеду — привезу.

Считайте себя на передовой

Едва Купревич успел переговорить по телефону с профессором Дубровиным, как по радио объявили воздушную тревогу.

— Надолго, Коля? — спросил Купревич брата.

— Бог его знает, — безразлично откликнулся тот и устало зевнул. — Во всяком случае ваша светлость может не волноваться. «Юнкерсов» ближе окраин давно не допускают.

— А я и не волнуюсь, — огрызнулся Купревич. Он и в самом деле не волновался. Но какое-то настороженно-боязливое чувство заставляло прислушиваться к пальбе зенитных орудий. Так и подмывало подойти к окну, отдернуть черную маскировочную штору, выглянуть.

— Ну, жди машину, а я спать. — Брат опять зевнул. — Хороню, если минут двести храпануть удастся, а то и раньше на службу вызовут.

— Что, много дел?

— Святая простота! Будто для тебя войны нет. Достается. Шутка ли — каждые девять из десяти предприятий эвакуированы. На колесах! А армия требует самолетов. Вот и крутись!

— Девять из десяти? — поразился Купревич. — Так как же там, на фронте?

— А так… — Брат горько усмехнулся и как был — в сапогах и гимнастерке — завалился на диван. — Ждут новой техники. Заводы же того… Тук-тук-тук. Нынче здесь, завтра там.

— Как же это мы так, Коля?

— Вот так. Фашист нас не спрашивал. Да что с тобой говорить. Провинция… Погоди, денька три в столице поживешь — перестанешь изумляться. — И повернулся спиной.

Купревичу стало жаль похудевшего, измочаленного заботами брата. Николай работал в наркомате авиационной промышленности, и ему в самом деле доставалось — только что вернулся из командировки и с минуты на минуту ждал направления в новую. Уснул он почти тотчас, продолжая чему-то горько улыбаться во сне, будто не грохотали взрывы и не ревели моторами истребители-перехватчики в черном небе над притаившимся в снежной темноте огромным городом.