Где-то на Северном Донце - Волосков Владимир Васильевич (читать книги без регистрации txt) 📗
Там праздник. Огромный, как вставший на дыбы матерый медведь, Селивестров тискает приятелей. Капитан Крутоярцев худ, высок, его смуглое цыганское лицо растроганно кривится, он, сдается, готов вот-вот расплакаться. Зато маленький, живой как ртуть, совсем не похожий на татарина, рыжий, конопатый Гибадуллин заливается таким счастливым смехом, что Кардашу вдруг самому хочется засмеяться.
— Откуда же вы взялись, черти этакие? — зычно, взволнованно гудит Селивестров, не переставая тискать друзей.
— С Северо-Западного фронта, Петя, с Северо-Западного…
— А меня под Ростовом прямо из танка выдернули. Честное слово. Прямо из танка, — хохочет Гибадуллин.
Требовательно дребезжит телефон. Кардаш с сожалением прикрывает дверь. Подходит к столу, поднимает трубку. Вдруг вытягивается по стойке «смирно», слегка бледнеет.
— Генерал-майор Кардаш слушает! Да. Так точно. Только что беседовали. Впечатление? Отличное. Да. Говорить конкретно еще рано, но мне думается, что коллектив подбирается дельный. Будем форсировать. Мое мнение? Хм… Уверен: если в районе Песчанки действительно есть доброкачественная подземная вода — эти люди ее найдут. Конечно, будем помогать. До свидания.
Начинать придется с нуля
Уже двое суток курьерский поезд мчал Купревича с Селивестровым на восток. Они завершили свои дела в Москве и с каждым часом приближались к незнакомому зауральскому поселку с немудреным русским названием — Песчанка.
Отдыхать в столице было некогда. Пустовал селивестровский шикарный «люкс», лишь перед отъездом сумел еще раз заглянуть домой Купревич. Неотложные дела наплывали косяками, и решать их надо было быстро. Выручало одно — по неписаному закону с начала войны все центральные учреждения работали почти круглосуточно. Вот и мотались по столице Купревич с Селивестровым — добивали ночами то, что не успевали сделать днем.
Дубровин и Кардаш высоко оценили их оперативность. При прощании вручили билеты в международный вагон курьерского поезда. Пожалуй, в тот час ничто другое не обрадовало бы так, как перспектива трое суток с комфортом отсыпаться на мягких диванах в двухместном уютном купе.
— Ну, дам дрозда! — погрозился тогда Селивестров. — Пока бока до дыр не протру, не подымусь. За всю войну отосплюсь.
А вместо этого, вздремнув всего несколько часов, сидел безотрывно у окна. Смотрел, удивлялся, переживал — за восемь месяцев войны привык видеть если вагоны, то вверх колесами, если вокзал, то разрушенный, если эшелон, то только воинский; к давно знакомой, но позабытой, суетной мирной жизни тыловой железной дороги привыкал заново…
Купревичу тоже не спалось. За вагонным окном удивить его ничто не могло, поэтому он валялся на диване, просматривал деловые бумаги да косился на широченную спину навалившегося на столик Селивестрова.
Майор вызывал у Купревича сложную мешанину чувств. Были тут и острое любопытство, и открытое уважение, и упорно зреющая симпатия, и еще что-то такое, чего он сам понять не мог: что-то похожее на зависть. Увидев впервые Селивестрова, Купревич сначала немного удивился — уж слишком громоздок был майор, уж слишком мало интеллигентного было в его широкоскулом, обветренном, кирпично-красном, почти безбровом лице. Впрочем, через некоторое время Купревич отметил себе: «А этот медведь не дурак. Знает, что к чему!» Но главные впечатления пришли позже, когда они бок о бок проталкивали в Москве дела, связанные с проблемами Песчанского химкомбината.
Вот только тут и увидел Купревич настоящего Селивестрова. Здоровенный немногословный увалень с майорскими «шпалами» на петлицах превратился вдруг в пробивного, до чрезвычайности упрямого и всезнающего специалиста. Не Купревич Селивестрова, а как раз наоборот, Селивестров таскал Купревича по всем столичным инстанциям, разъяснял: где, кто и чем ведает, у кого надо выбивать то, у кого это…
Вызревший в соку вальяжных академических нравов, Купревич и дела вел в соответствующем духе: корректно, с достоинством.
Селивестров действовал иначе. Шел напролом. В первый же день сочинил письмо-отношение, в котором в общих чертах сообщалось о государственной важности быстрейшего ввода в строй химкомбината «П» (он так и обозначил: «П» — и ничем больше, на все остальное намекали жирнющие кавычки), размножил это письмо на официальных бланках управления и под грифом «секретно» разослал фельдсвязью во все семнадцать ведомств, с которыми ему предстояло иметь дело. Вдобавок к этому собственноручно, толстыми своими пальцами отстукал на машинке для себя такой грозный мандат, какого, пожалуй, не имели чрезвычайнейшие представители Верховного Главнокомандования.
Когда невозмутимый майор принес всю эту кипу бумаг для официального подписания, то даже видавший виды Кардаш крякнул.
— Это что… проект или окончательно? — произнес генерал после долгого молчания.
— Окончательно! — отрубил Селивестров, и Купревич увидел, как упрямо метнулись на его скулах желваки.
— Тэк-с… — Кардаш подвинул Купревичу мандат и одно из писем.
Тот прочел их, пожал плечами. Таких официальных документов ему встречать не приходилось. Купревич ждал, что генерал тотчас укажет на то, что подобные письма рассылать не принято, что столь грозных мандатов ни он, генерал-майор Кардаш, ни кто-либо другой выдавать не имеют права, что вся эта затея необычна, наивна.
Но произошло неожиданное.
— Тэк-с… — Кардаш чему-то хитро улыбнулся. — Что ж, если вариант окончательный, то надо подписывать…
Удивился Купревич Кардашу, но еще больше изумил его Селивестров. В широкой улыбке растянулись потрескавшиеся, обдутые зимними фронтовыми ветрами губы, дружелюбием засветились озерно-голубые глаза. Только что грозно возвышался над столом помрачневший человечище с пронзительным пулевым взглядом и вдруг трансформировался в светлоглазого, добродушнейшего рубаху-парня…
— Заметьте, Юрий Александрович, — сказал Кардаш внушительно, когда майор покинул кабинет. — Этот Селивестров — личность. Да, да. Прохоров знал, кого рекомендовал…
Несмотря на столь лестный отзыв многоопытного генерала, в первый совместный официальный визит отправился Купревич с большой неохотой. Не давала ему покоя селивестровская затея с письмами и грозным мандатом. Опасения оказались напрасными. Майор знал, что делал.
Селивестров не отирался в приемных, не одаривал неумолимых секретарей и адъютантов просящими улыбками. Прибыв в очередное учреждение, прямым ходом отправлялся к начальнику спецчасти. Предъявлял свой мандат, интересовался: получен ли документ относительно объекта «П»? Услышав утвердительный ответ, просил спецработника захватить с собой вышеозначенное письмо и пройти вместе с ним, с Селивестровым, к руководителю учреждения. И далее все происходило с поражающей Купревича схожестью. Даже самые вышколенные секретари пасовали перед внезапно появлявшимся в приемной военным, которого сопровождал озадаченный начальник спецчасти. Купревичу оставалось лишь поспешать, когда майор бросал через плечо:
— Юрий Александрович, не отставайте.
Попав в кабинет, майор всегда добивался нужного конкретного решения.
Лишь однажды произошла осечка. Нашла коса на камень. Нарвался майор на такого же упрямого и неуступчивого человека, каким был сам, — на генерал-лейтенанта технической службы, который руководил комплектованием артиллерийских соединений большой мощности. Управление, которым руководил генерал, должно было выделить из своего резерва тракторы для строителей Песчанского химкомбината. Из них четыре трактора предназначались для подразделения Селивестрова.
— Хм… — Генерал расстроился, прочитав врученный Купревичем документ. — Час от часу не легче… Получите тракторы на ремзаводе. С капитального ремонта.
— Хорошо, — обрадовался Купревич, приготовившийся к очередному препирательству.
— Приемлемо, — подтвердил Селивестров. — Для строителей. У них есть механические мастерские. А нам давайте четыре новых. Нам работать в чистом поле, никакой ремонтной базы нет и не будет.