Я вернусь на рассвете - Царукаев Владимир Ибрагимович (книги хорошего качества TXT) 📗
— Да там же болото! — ответила тётя. — Там сроду машины не ездили…
Хаммирза сверкнул глазами, плюнул, выругался и пошёл к грузовику.
— Беги скорее от беды подальше, — шепнула тётя.
Шаухал быстро исчез.
Ему и радостно — немцам капут! — и грустно: убийцы и предатели удирают, не получив возмездия. Кто знает, удастся ли их потом изловить и отомстить за учителя и Алыкку?
…В комнате тепло. Мать спит. Шаухал вынул из сундука старые тетради. Зажёг коптилку. В тетрадях рукой учителя Темира поставлены отметки. А вот ещё: «Материал изложен хорошо, но написано небрежно, за это снижаю отметку» — и подпись.
Когда это было?
Всего лишь год или полтора назад…
Слипаются глаза. Пора спать.
Шаухал тушит коптилку и на цыпочках, боясь разбудить мать, уходит из комнаты, спешит к своему привычному месту на сеновале.
Давно ли он проводил здесь ночи вместе с учителем и Алыккой, а кажется, что прошла целая вечность. Их уже нет в живых.
Ложится на сено, рядом — дорогие для него шапка и автомат. Веки тяжелеют. Грохот орудий стал привычным.
И вдруг ясно слышится голос Алыкки:
— Вот нажмёшь на это — та-та-та…
Какая мысль!..
Сонливость как рукой сняло. Он схватил автомат. Голова лихорадочно работает:
«По дороге мимо нашего дома они не проедут — тут болото. Значит, остаётся единственный путь — по шоссе, через перевал. Скорее! К перевалу! Ещё успею…»
Завёртывает автомат в старый половик, которым недавно укрывался Алыкка. Мгновение — и он в комнате. Вырвал из тетрадки листок и, положив его на подоконник, написал:
«Мама, я вернусь на рассвете».
Знакомый путь — огородами. Шоссе. Тянутся недобитые «тигры» и «пантеры». Изредка мелькают легковые автомобили. Это удирают немцы.
Всё селение замерло. Ещё вчера вечером в сторону леса палили из миномётов. Слышались разрывы бомб со стороны Салугарда?на. На улице было много мотоциклистов — офицеров и солдат. Около реки хоронили убитых.
Шаухал перебегает от дома к дому. Здесь ему знакомо каждое дерево, каждый кустик. Вот дом тёти. В этом доме последнее время жили комендант и Кубайтиев. Машины ещё стоят. Значит, не поздно! Значит, ещё не успели уйти!
Шаухал бежит к подножию горы. Вскарабкался на первый камень, пробежал по выступу на скале и опять — вверх. Наконец остановился, поглядел вниз. Шоссе — как на ладони. Когда машины повернут налево и поедут вдоль плетня, как раз начнётся подъём и поворот…
Шаухал осторожно развёртывает автомат, кладёт его в небольшую выемку на скале.
«Место удобное, — думает он. — Меня сразу не заметят, а я вижу всё».
В двадцати шагах от Шаухала по шоссе прошла группа немецких солдат.
Эх, знали бы они, что у них под носом засада!
Прошли. Даже никто не оглянулся…
Но вот послышался рокот моторов. Из тётиного двора выползли два грузовика, а между ними — легковая машина.
Это они!
Шаухал посмотрел на автомат. Алыкка объяснял, куда надо нажимать. Сейчас он так и сделает. Через несколько секунд…
Когда в селении прокричали петухи, с западной стороны раздался треск автоматной очереди. Он то смолкал, то начинался снова. А когда небо стало светлеть и на западе обозначилась розовая полоска зари, стало тихо. Автомат умолк.
Это утро было ясным. Взошло солнце. Оно заиграло на ветках яблонь и груш, на трубах и крышах. Один из своих лучей солнце послало в окно домика, где спала мать Шаухала — Дзыцца. Луч упал ей на лицо, и она открыла глаза.
— Шау! Сынок, ты проснулся?
Не дождавшись ответа, мать встала, подошла к окну, распахнула его, и на глазах её блеснули слёзы: по улице селения шли танки — наши танки! На них были красные звёзды, а не чёрная свастика!
Мать облокотилась на подоконник и тут увидела листок, вырванный из тетради. И прочитала:
«Мама, я вернусь на рассвете».
— Как же так — на рассвете?.. — недоуменно прошептала Дзыцца, глядя в окно.
Рассвело уже давно. Начался день. Почему же не вернулся Шаухал?
— Шау! — крикнула вдруг она, схватившись за голову. — Шау! Где ты? Отвечай!
Но в доме было тихо.
Шатаясь, мать прошла в сени и, собрав последние силы, вскарабкалась по лестнице на чердак.
Там было темно, и сначала мать ничего не могла разглядеть. Но, прислушавшись, она сразу услышала родное дыхание и тихое похрапывание. Конечно же, это был Шау, сын, — её счастье, вся её надежда!
Мать подошла поближе к куче сена и тут разглядела спящего мальчишку. Около него лежал автомат, а на автомате — шапка-ушанка.
«Что бы это могло значить? — старалась догадаться Дзыцца. — Куда он уходил ночью? Откуда автомат? И эта шапка?..»
…Успокойся, Дзыцца! Не буди пока своего Шаухала. Он же не спал всю ночь и на рассвете очень торопился домой, чтобы ты не тревожилась. Теперь пусть он отдохнёт, а когда проснётся, обо всём тебе расскажет, и ты, мать, удивишься и обрадуешься тому, какой отважный джигит вырос в твоём доме.
Каменный топор
Подарок старого Гайто
Кончался последний урок. Учитель Тазе? продиктовал домашнее задание, и ребята уже принялись убирать свои учебники и тетради в портфели.
— Не забывайте, друзья, о музее! — погрозил пальцем учитель. — В Доме пионеров мне сказали, что музей откроется в конце будущей недели. Наша школа собрала немало экспонатов; пока я берегу их у себя. Надеюсь, вы ещё что-нибудь отыщете…
В классе сразу поднялся шум. Каждый вдруг вспомнил, что у него кое-что есть. Гала?у убеждал соседа по парте, Тамбо?ла, что завтра всех удивит. А Тамбол лишь отмахивался от него:
— Всё ты выдумываешь! Ничего у тебя нет.
— Нет? — вспыхнул Галау. — А вот посмотрим!
Ахбо?л, худенький мальчик в потрёпанной куртке, услышав за спиной спор, подумал: «Этот Галау хвастун — вот и всё!» Потом взглянул в окно.
День выдался отличный. Солнце так пекло, что можно было только удивляться, почему на Казбеке не тает снег.
Хорошая это пора — весна! Весь Кавказ сразу преображается: нежной бархатной зеленью покрываются подножия великанов-гор; шумит, бурлит Терек — хочется ему выпрыгнуть из берегов, да не пускает гранитная набережная. А недавно сады словно снегом занесло: цвели яблони, груши, персики… Но сейчас цветение уже кончилось, и ветки увешаны малюсенькими зелёными плодами.
Ахбол не слышит, о чём спорят ребята. Что-то объясняет учитель Тазе. Потом говорит Амбал. Ну, конечно, речь идёт об археологическом музее в Доме пионеров. Уже целый месяц только и говорят об этом. Экспонатов собрали много, каждый что-нибудь да принёс. Лишь он, Ахбол, ничего не принёс. Нечего ему нести. Никаких интересных вещей у него нет. Другим помогали, конечно, родственники. Особенно те, что в горных аулах живут. У Ахбола же, кроме дяди Джамбо?та и тёти Бутиа?н, родных нет. А дяде Джамботу и тёте Бутиан не до него — у них своих дел по горло.
…Вот и звонок!
Он всегда внезапен и обязательно заставляет вздрогнуть…
— Итак, ребята… Слышите? — Учитель Тазе напрягает голос, чтобы перекричать весь четвёртый «В». — Ни на минуту не забывайте о нашем музее!
Ахбол вышел на улицу — и весёлый и грустный. Весёлый, потому что солнце щекочет глаза и заставляет смеяться, потому что весной все весёлые. Но и для грусти есть причина. Опять тройку получил. Ведь он хорошо знает осетинскую литературу, а «Куыбады» назубок выучил. Ещё в прошлом году выучил, когда старый Гайто пел этот стих под фандыр у себя в хижине. А как дошёл до того места, где Коста Хетагуров про сироту рассказывает, запнулся. Комок к горлу подступил. Только и успел сказать эти строки:
