Лицом к лицу - Лебеденко Александр Гервасьевич (книга регистрации .txt) 📗
Договор был заключен, и паек перекочевал к Катьке.
Уносил его Сверчков так, чтобы Маша не видела. Тайна, однако, сохранялась не дольше трех дней, и узнал об этом Сверчков неожиданно и очень просто. Однажды он вернулся от Катьки во втором часу ночи, но дверь профессорской квартиры так и не открылась ни на какие стуки. Сверчков стоял на лестнице, кричал со двора в окно и наконец опять постучался в Катькину квартиру. Катька, не сразу, тревожным голосом спросила:
— Кто?
— Это я, Катерина Михайловна. Не могу достучаться к себе. Прямо не знаю, что делать… Может быть, разрешите пересидеть у вас до рассвета? Я в кресле…
Катька опять долго молчала.
Сверчков хотел было уйти, как вдруг раздался Катькин шепот:
— А вас никто не видел?
— Ни одна душа.
Дверь открылась, и Сверчков на цыпочках вошел в кухню.
— Господи, как вы меня напугали! — говорила Катька, зажигая лампу. — Посмотрите, сердце до сих пор стучит.
Она приложила руку Сверчкова к высокой и мягкой груди. Сердце действительно стучало.
— Я все продукты успела сунуть в дрова. Теперь надо вынимать.
Кульки, ящички, свертки пошли обратно из ловко сложенной поленницы в кухонный шкаф.
— Там мыши поедят…
Сверчкову стало неудобно.
— Простите меня, Катерина Михайловна, но эта дура…
— Да уж. Она как раз и донести может. Ну, пусть попробует — глаза выцарапаю…
Катька была в бумазейном халате. Сорочка с кружевами.
В соседней маленькой комнате горела зеленая лампада.
— Ложитесь, — показала Катька на приготовленную постель. — Я смотреть не буду. Я только помолюсь. Я всегда на ночь. Это уж вы только не смейтесь…
Сверчков не стал ни спорить, ни возражать. Давно ли была тюрьма, и вот уже третья женщина… А он все одинок и бесприютен.
Катька молилась долго и совершенно молча. Сверчков лежал не шевелясь.
Катька подошла и, снимая халат, спросила:
— Погасить лампаду?
— Как хочешь. Я люблю тихий свет.
— И я тоже.
Часть третья
ВОЕНКОМЫ И СПЕЦИАЛИСТЫ
Глава I
«ДРУЗЬЯ»
В оживленном и красочном городе Бейцзине, что по-русски пишется Пекин и означает «Северная столица», в самом центре, между шумным Тяньцзинским вокзалом и дворцами и парками богдыханов, еще не так давно гнездился серым, чужеродным телом дипломатический квартал.
Сер он был только снаружи. Низкие толстые стены крепкого привозного гранита боевыми амбразурами глядели на под каток выровненные площади, лишенные каких-либо насаждений и построек, могущих препятствовать ружейному или пулеметному обстрелу.
За стенами прятался роскошный, почти сказочный город дворцов и буйно разросшихся парков, пронизанных пряным ароматом цветов и неумолкаемым стрекотом цикад. Город подтянутых, уверенных в себе дипломатов, томных и чопорных посольских дам, несуетливых колониальных чиновников, рабски услужливых боев. Город, охраняемый отрядами иностранных войск, недоступный простому китайцу — жителю этой столицы.
Город послов не скрывал своего лица — лица смертельного врага этого народа, этой страны.
В царском Петербурге не было дипломатического квартала. Посольства тридцати с лишним иностранных держав были разбросаны по набережным, аристократическим кварталам и тихим переулкам столицы.
Звездные, трехцветные, полосатые флаги, флаги с солнцем, полумесяцем, желтые, черные колыхались в разных местах, не особенно бросаясь в глаза в шумном и большом городе. Им не полагалось ни пулеметов, ни особой охраны. Принято было считать, что это не бастионы врага, но клочки территории дружественных держав, охраняемые международной традицией на началах взаимности и освященного веками права.
Война на глухие замки закрыла посольства и консульства центральных держав. Остались только посольства и миссии просто дружественных и особенно дружественных — союзных держав.
Тридцать четыре посла чувствовали себя за огромным зеленым полем с краплеными картами в руках. Каждый знал, что с ним играют нечестно. Задача была в том, чтобы переиграть партнера и, по возможности, играть за чужой счет. Чем больше при этом произносилось торжественных и гордых слов, тем меньше можно было ожидать порядочности в делах.
Оптом и в розницу распродавались в этих особняках и палаццо земли и богатства балканских народов, народов Ирана, Турции, Китая, Монголии, Афганистана.
Здесь в 1915 году Думерг цинично предлагал правительству Николая винтовку за солдата, чем возмутил даже Алексеева.
Здесь Диаманди продавал 80 тысяч вагонов румынской пшеницы союзникам, зная, что его коллега в Берлине предлагает ту же пшеницу немцам.
Здесь тайком был предан и продан Италии гордый, свободолюбивый народ Албании.
Здесь сажали на престол и развенчивали шахов.
Здесь во имя дальних империалистических комбинаций обрекали на голод и тиф героическую армию сербского народа, отступившую к берегам Адриатики.
Грекам готовы были платить за услуги турецкими территориями, туркам — греческими. Кипр, Крит, Корфу, Родос, Александретта, Смирна, Палестина, арабские страны, Багдад, Кувейт мелькали, как фишки, за этим столом чудовищного кровавого азарта, беззастенчивого грабежа.
Среди этих азартных игроков не было единодушия, не было и равенства. Крупная игра была не всем под силу, ее вели мировые акулы, им подыгрывали столь же алчные, но менее сильные хищники. Третьи глядели через плечо игроков и, примазываясь, стремились урвать хотя бы крохи.
Не всегда приятно и безопасно крупной державе выступать под собственным флагом. Тогда пускают в ход «дружественные связи». С лакейской угодливостью и поспешностью державы третьего класса таскают каштаны из огня для своих партнеров-покровителей.
Великобританское и французское посольства в описываемое время являлись как бы штабами крупных групп европейских держав.
Но, в свою очередь, эти киты империализма оглядываются на новую, бурно растущую, стремящуюся к мировому господству силу — Соединенные Штаты Америки. Со дня первой мировой войны ни одна крупная игра не завязывается без участия заокеанской республики, ни один политический узел не будет понятен, если не принять в расчет дядю Сэма. Никогда ни одна дипломатия не была вооружена такими далеко идущими планами, таким всемирным охватом территориальных и экономических интересов, такой циничной целеустремленностью, как агентура монополий Уолл-стрита, превративших Государственный департамент и все правительство Соединенных Штатов в свой штаб и организующий центр по борьбе за мировое господство.
Вся эта сложная деятельность замаскирована, облечена в приличествующие одежды.
На исторической сцене появляется новый тип дипломата — в черном цилиндре, длинном пасторском сюртуке, с евангелием в одном кармане и с картой захватов в другом, в перчатках, под которыми острый глаз карикатуриста легко угадывает когти хищника.
У него свой особый словарь. Захват — это содействие малоразвитым странам, вмешательство в чужие дела — это сочувствие, вооруженная интервенция — это наведение порядка, расстрел сотен людей — это прискорбный инцидент, подготовка войны — это стремление к миру, шпионаж — это научный интерес, экономическая кабала — это торговые связи, великолепный бизнес — это помощь голодающим, подрывная деятельность, шантаж — это особая дипломатическая миссия.
Уже в начале нашего века в поле зрения американских дельцов попадает Россия. Нет на земном шаре другой страны с такими еще не использованными богатствами, с такими беспредельными возможностями.
В 1914 году в России появляется авангард американских капиталистов — компания Гувер-Уркварт с капиталом в один миллиард долларов. Для начала у них в России два с половиной миллиона акров земли с сотнями тысяч тонн разведанных залежей золота, серебра, меди и цинка, огромные запасы угля, двенадцать шахт, два медеплавильных завода, двадцать лесопилен и много иного добра.
