Навсегда (Роман) - Кнорре Федор Федорович (читать книги TXT) 📗
— Йонас…
Аляна с откровенной насмешкой поглядела прямо в его глаза.
— Долго же ты подбирал себе имя по вкусу!..
После этого они снова прожили бок о бок несколько дней в прежнем молчании.
В первые ночи, лежа на своей колючей подстилке из еловых веток и глядя в огонь, Аляна ловила себя на мысли, что, если раненый, несмотря на все, что она для него делает, умрет, она сможет вернуться в город. А сегодня она подумала, что Йонас, пожалуй, и не умрет и скоро не поправится. И придется ей за ним ухаживать, пока не кончится еда или не вернется пропавший Юргис.
И в тот момент, когда она так подумала, он вдруг сказал тихонько, точно про себя:
— Сколько тебе со мной мучения…
Это было довольно неприятно, что он почти угадал ее мысли, и она, слегка смутившись, быстро спросила:
— О-о, заговорил?!
— Знаешь, — внятно и медленно, точно прислушивался к чему-то внутри себя, продолжал Йонас, — у меня сейчас в голове… тихо стало. Я все слышу, что говорю… и понимаю… Как тебя звать?
— Меня-то Аляна. Мне врать нечего. Честные люди не прячутся.
— Прячутся, — тихо возразил Йонас. — Объясни мне хоть что-нибудь. Я ведь ничего не знаю. Кто ты? Где мы?.. Как я здесь оказался?..
— Тебе все скажи, а ты отмалчиваться будешь? Или врать? Йонас, говоришь, тебя зовут, да?
— Нет, — сказал Йонас. — Но пусть пока будет Йонас.
— И то спасибо, а то я думала, опять соврешь. Как ты сюда попал? Это тебе лучше знать… А вот скажи, как ты на грузовике очутился?
— Грузовик?.. — Йонас весь напрягся, что-то припоминая, потом растерянно покачал головой. — Нет, не помню никакого грузовика.
Аляна вскочила, подошла к нему и резким движением сдвинула рукав его пиджака.
— А ремешка тоже не помнишь? Откуда у тебя ремешок.
— Ремешок помню.
— Ты его украл? Говори!
— Честное слово, — умоляюще проговорил Йонас, — не украл. Я его правильно получил… А откуда ты знаешь про ремешок?
— Все выведываешь, все ты выведываешь! — стискивая зубы, крикнула Аляна. — Говори правду, а то брошу тебя тут и уйду, тогда и молчи сколько влезет! Кто ты?
— Ты же видишь: из лагеря я.
— Мало что из лагеря! А может, тебя нарочно подсунули вместо… Может, ты какая-нибудь сволочь, которую припугнули, избили и выпустили за то, что ты обещался продавать родину. Почем я знаю? Будешь говорить, где взял ремешок? Лучше говори! Уйду!
— Не мне был ремешок, не мне, — оправдываясь, покорно признался Йонас, и Аляна увидела, что здоровая рука его дрогнула и поднялась, точно он хотел от нее защититься.
— Кому, кому?.. Говори сейчас же! — сжимая кулаки и задыхаясь, кричала Аляна. Ей нужно было сейчас же, сию минуту все узнать, иначе этот проклятый молчальник успеет придумать что-нибудь или опять замолчит на неделю, если не навсегда.
— Кому, кому, говори! Как его имя?
— Да что ты, право, — укоризненно и жалобно пробормотал Йонас. — Я скажу… Ну, Степан его звали, Степан… — И тут ему показалось, что он ударил женщину по лицу, так она отшатнулась, обхватив голову руками. — Ты его знала? Знаешь?
Аляна стояла перед ним согнувшись, тихонько раскачиваясь, точно от боли. После крика она, казалось, потеряла голос. Губы беззвучно шевелились, прежде чем она смогла пробормотать:
— Ты видел… его? Там? Они его?..
Она чувствовала, что вот-вот сорвется с какой-то высоты, и замерла, как человек, поскользнувшийся на самом краю пропасти, когда он ничего уже не может сделать и, в последний раз взмахнув руками, застывает без движения и ждет, куда его перетянет.
Это продолжалось одно какое-то мгновение, пока она не услыхала откуда-то издалека, как Йонас повторял, спеша, волнуясь, напрягая свой хриплый голос, одно только слово:
— Нет! Нет! Нет!.. — От волнения он в первый раз за все время приподнялся на локте, чтоб лучше докричаться, но локоть не выдержал, подломился, а он продолжал повторять: «Нет, он жив, клянусь, жив…» — И это была та минута, когда Аляна поверила Йонасу. Именно по тому, как отчаянно он твердил это «нет», она поняла, что он не плохой человек.
Когда оба они отдышались и успокоились, он снова спросил:
— Так ты его, значит, хорошо знаешь?
Аляна без укора, без злобы, тихо сказала:
— Он мой… Это его я выкупила… Моего…
— Господи, — слабо прошептал Йонас, прикрыв глаза. — Вот уж это мне хуже всего.
Через минуту он стал бормотать что-то бессвязное и впал в беспамятство, а потом, кажется, заснул.
Всю ночь Аляна просидела перед огнем, чутко прислушиваясь, не придет ли в себя Йонас, но он только стонал во сне, тяжело дышал и, когда она пробовала его разбудить, мгновение смотрел на нее тупым, мутным взглядом и снова засыпал.
Почти двое суток он был в каком-то полусознании, старался и не мог связно отвечать на ее вопросы. И только к концу второй ночи она по дыханию поняла, что он пришел в себя.
На рассвете он попросил пить.
Аляна торопливо налила полную кружку горячего отвара липового цвета, подбавила туда водки и с самого дна мешочка наскребла две ложечки сахару — все, что у них осталось. Она помогла ему держать кружку, которая дрожала в его руке. Выпив, он прошептал: «Сейчас…» И, в изнеможении полежав еще немного с закрытыми глазами, вдруг слабо улыбнулся.
— Так, значит, ты вышла… за него… замуж? А к морю вы ездили? — Йонас открыл глаза, сейчас они были ясные, блестящие. — Ты сядь к свету, чтоб я мог на тебя смотреть… Вот так… Ты видела море?
— Видела… Откуда ты знаешь?
— Я хитрый, — сказал Йонас. — Я очень рад… Знаешь, когда у меня в голове опять стало неладно, я почему-то все думал: успели вы побывать у моря или нет… До того мне обидно было, когда казалось, что нет. А теперь я рад: побывали, значит!
На минуту у Аляны в голове замелькали, набегая одна на другую и путаясь, отдельные яркие вспышки воспоминаний о каких-то людях, о кем-то сказанных словах, о чьих-то знакомых голосах, и, сама не понимая почему, она вдруг испуганно вскрикнула:
— Матас!.. — И, глядя в лицо лежащего, сейчас же с досадой ответила себе: — Нет! Нет!
— Ну вот, — усмехаясь, пробормотал раненый. — Теперь ты даже себе не веришь.
— Так это ты? — с жалостью вглядываясь в худенького, похожего на подростка со старческим лицом человека, сказала Аляна. — Ты и есть Матас! Господи, что они с тобой сделали!
— Нет, нет, — торопливо сказал Матас. — Ты не думай, что все там такие, как я… Так это, значит, ты своего Степана выкупила у фельдшера?.. Ну, тогда слушай… Сейчас я уже, кажется, смогу сказать все.
Степан был не в моем блоке… нам в штаб связной сообщил… Да, у нас там штаб есть, — все нормально. Кто не умирает, тот борется… Ну, а кто не борется, тот быстро умирает… Так связной сказал, что Степану фельдшер предложил списать его, как умершего, и вывезти на похоронном грузовике. Степан спросил штаб: как ему поступить?.. Товарищи подумали: провокация?.. Нет, слишком сложно и глупо для провокации. Вспрыснуть морфий или что-нибудь еще похуже фельдшер мог любому из нас без всяких разговоров… Тогда мы и подумали: может быть, взятка?.. А?
— Да, он потребовал свиную тушу. Я ему привезла, и он согласился… Ну, говори скорее дальше…
— Штаб решил, что Степан должен согласиться. Потом мы очень долго ждали. Думали, что все дело расстроилось. Вдруг от Степана снова передали, что фельдшер дал ему кожаный ремешок на руку, чтоб его не спутали с другим, когда будут вывозить из лагеря. И сам Степан предложил отдать ремешок кому-нибудь другому, кто его подменит. Он просил, чтоб отдали кому-нибудь, кто знает здесь людей, язык, кто сможет, выйдя из лагеря, принести больше пользы… Ведь он русский, чужой здесь, почти не знает языка… Еще капельку дай выпить…
Аляна налила еще кружку отвара и, пока он медленно, обжигаясь, пил, спросила:
— Ну, а дальше? Можешь дальше говорить?
— Да уже почти все… Товарищи решили… Нет, не думай, я не хочу на товарищей сваливать. Я и сам согласился. Я знал, что ремешок отдадут именно мне, и я согласился, потому что это было правильно. Ничего не поделаешь, я понимал, что я подходящий человек. По совести так. Хотя никуда не уйдешь от мысли, что, кроме всего прочего, моя жизнь, возможно, будет спасена таким образом. Тяжело через это перешагнуть: человек остается за тебя в аду, а ты вместо него выходишь на божий свет. Это как жернов на сердце. Но я согласился.
