Ухожу на задание… - Успенский Владимир Дмитриевич (версия книг txt, fb2) 📗
Фарид Гафур пытался узнать хоть что-нибудь о судьбе дочери. Разыскал несколько земляков, бежавших в горы во время налета душманов. Эти уцелевшие свидетели рассказали, как отрубали бандиты кисти рук мальчикам-школьникам и пальцы девочкам, осмелившимся учиться писать. Учителю Гафуру грозили отрубить обе руки, забить мелкими камнями глотку, чтобы задохнулся в мучениях. А когда к кишлаку подоспели сарбазы и началась сильная стрельба на окраине, душманы принялись взрывать и поджигать дома. Мужчин и молодых женщин угнали с собой, остальные люди бросились кто куда. Многие погибли от пуль, от мин. А из уцелевших никто не хотел возвращаться в кишлак, потому что душманы грозились прийти снова.
В тот вечер Гафур, измученный всем виденным и пережитым, лег спать на плоской крыше своего дома, завернувшись в кошму. Мертвенно и холодно мерцали в черном небе далекие звезды. Тишина была глухой, давящей, почти физически ощутимой, лишь где-то за садами скулил, подвывая, шакал. И представилась вдруг Гафуру его дочка с расширенными от ужаса глазами, ее худенькая смуглая ручонка с окровавленными обрубками пальчиков. Пронзил душу страшный, умоляющий крик. Она просила, взывала: где ты? спаси нас! Гафур вскочил. Ему казалось, что сходит с ума. Бросился вниз, сорвал дверь, продолжавшую раскачиваться и скрипеть. Прочь из этого выморочного кишлака! Он тогда пешком отправился в город, шагал до полного изнеможения, пока не подкосились ноги, и беспамятно заснул прямо на траве.
Стой поры так и повелось. Пока бодрствовал, теплилась у Гафура надежда, что дочка жива. Ее не было рядом с матерью, никто не видел ее мертвой. Может, убежала в страхе куда глаза глядят, попала в какой-нибудь дальний кишлак. Он разыщет ее, свою кровиночку. И брат, неизвестно куда исчезнувший из Кабула, тоже еще может найтись. Они соберутся вместе, и у Гафура опять будет семья. Конечно, никто не заменит ему жену, да он и не сможет видеть возле себя другую женщину, но рядом с ним будут самые дорогие люди, спокойно жить под одной крышей — вот о чем он мечтал. Это — когда был на ногах, когда мог рассуждать логично, когда разум еще владел чувствами. А едва приляжет, намереваясь заснуть, возникает перед ним лицо дочери, звучит в ушах ее голосок.
Какой уж тут сон, одна мука! Гафур решил вообще не ложиться. Когда уставал до продела, когда перед глазами начинал плыть туман, и ноги становились ватными, непослушными, он засыпал где придется. Словно проваливался в глухую тьму, без сновидений, без кошмаров…
И вот наступили еще одна ночь, не холодная, но уже по-осеннему длинная и темная. Прекратилось движение на шоссе. По рации передали, что крупных душманских групп поблизости не замечено. Возможны одиночные попытки минировать дорогу. Патрулям следовать по шоссе с получасовым интервалом. В каждом патруле не менее трех бойцов. Привычный режим.
После полуночи Фарид Гафур подробно проинструктировал двух сарбазов — метких стрелков, которых решил отправить в засаду к разрушенному кишлаку. Туда, в сады, наведывались с гор душманы. Голодно было бандитам в каменных ущельях, фруктов хотелось. Пробирались поодиночке даже днем, маскируясь среди кустов. Узнав об этом, Гафур решил проучить бандитов. На подходе к садам есть совершенно открытая каменистая полоса шириной метров триста, ее и возьмут под наблюдение сарбазы. Никто не проскочит. Обойдутся проклятые душманы — кровавые убийцы — без персиков, без винограда и без хурмы. Пусть американскими консервами давятся.
Близилось утро, и уже можно было считать, что ночь прошла спокойно. На рассвете группы душманов возле шоссе обычно не появлялись, опасаясь, что не успеют скрыться в горах. Гафур чувствовал, как его одолевает усталость, как тяжелеет тело: он не спал всю прошлую ночь, весь минувший день и теперь должно было наступить наконец забытье. Подумал, что останется здесь, в будке. Вот сейчас проводит в засаду сарбазов и присядет на ящики… Да, пора отправлять бойцов.
Вместе с сарбазами и сержантом Искандером капитан прошел метров двадцать вдоль дороги до того места, где бойцы свернули с шоссе на едва приметную тропинку. Поначалу их еще было видно, но вот они уже будто растворились во тьме. И в этот момент там, где исчезли сарбазы, раздался страшный крик, скорее не крик, a испуганный, удивленный, полный боли вопль.
— Ложись! — скомандовал Гафур и выхватил из кармана гранату.
Искандер, упав за камень, полоснул длинной очередью из автомата. Из темноты понеслись ответные очереди.
За спиной Гафура, возле будки, всполошились, кричали сарбазы. Сам он, пригнувшись, пятился туда, он нужен молодым бойцам, чтобы придать им уверенность. Почти ослепнув от ярких вспышек близких выстрелов, Гафур смутно различал фигуры, бегущие прямо к нему. Резкий толчок опрокинул его на асфальт. Он даже не понял, чем его так хлестнуло, почему упал, отчего граната вдруг стала такой тяжелой. Но ее во что бы то ни стало надо было бросить остановить тех, кто, топая и ругаясь, бежал к посту.
В замах и бросок Гафур вложил все оставшиеся силы. И сразу же потерял сознание.
11
Махмат прибежал на пост, когда стрельба там уже кончилась. При свете ракет асфальтированное шоссе казалось речкой средь темных берегов. Как разбитое суденышко, валялась опрокинутая будка. Ядовито чадила куча какого-то тряпья.
— Кого захватили? — задыхаясь спросил Махмат моджахедина, обшаривавшего труп сарбаза.
— Они там, — выпрямившись, показал басмач.
— А командир?
— Сулеймана позвал аллах, — прозвучал равнодушный ответ. Моджахедин снова запустил руку в карман убитого.
Раздражение охватило Махмата. Начинался рассвет, надо было спешить на место сбора, уводить отряд подальше от опасности в горы. Придется теперь брать командование на себя.
Ему показали несколько трупов на дороге. Первый слева мертвец выглядел неестественно маленьким. Сулейман?! Он лежал на боку, подтянув колени и охватив их руками. А лицо было белым и чистым: ни осколки, ни пламя взрыва не коснулись его.
Вспыхнула целая гроздь ракет. Оранжевым веером развернулась очередь трассирующих пуль. Недолет. Сарбазы с холма, от казарм, нащупывали мятежников. При новой вспышке ракет Махмат узнал еще одного убитого. Вытянувшись во весь рост и раскинув руки, лежал поперек шоссе долговязый капитан Фарид Гафур.
Встретились, значит, два брата! Старший, так беспокоившийся о младшем, и младший, почтительно вспоминавший о заботливом трудолюбивом старшем брате. Вряд ли узнали друг друга во мраке, в скоропалительной ночной стычке братья, ставшие волею судьбы непримиримыми врагами.
Ни жалости, ни сочувствия не испытывал Махмат. Одно беспокойство. Лучше бы уцелел Сулейман. Придется теперь тащить его труп. И скорее, скорее в разрушенный кишлак, в ущелье, начинающееся за ним. Пленных можно допросить по пути.
— Берите Сулеймана! — позвал он маджахединов и, видя как те неохотно приблизились к изуродованному трупу командира, заорал злобно: — Быстрой, собаки, пока кафиры не вспороли вам животы! Быстрей! — И побежал трусцой к черневшему впереди дувалу.
12
Возле афганского поста, подвергшегося нападению душманов, колонна вынуждена была задержаться. Ночью побывали бандиты, они могли заминировать дорогу. Вперед, проверяя шоссе, пошли саперы. К тому же, когда проезжали через сгоревший кишлак, душманы, стреляя издалека из развалин, повредили один грузовик, его ремонтировали специалисты из группы технического замыкания. Подполковник Астафуров решил взглянуть, как они управляются, а заодно осмотреть колонну, вытянувшуюся на обочине шоссе под защитой афганского гарнизона, который сейчас, в светлое время, надежно контролировал с холмя всю окружающую местность.
За рулем командирского «уазика» — капитан Орагвелидзе, заместитель начальника колонны по технической части и давний приятель Астафурова. Неисповедимые пути воинской службы свели их здесь, в Афганистане, во второй раз, после того, как один побывал на Дальнем Востоке, а другой — в группе войск на западе. Годы пронеслись, и вот опять они вместе. Худощавый, горбоносый, вспыльчивый Вахтанг Орагвелидзе очень любил поговорить, он просто физически не мог молчать, а медлительный, терпеливый Астафуров способен был подолгу, не перебивая, слушать южанина. Вроде бы и невнимательно, рассеянно слушал, думая о своем, разглядывая карту или делая пометки в записной книжке, но всегда улавливал главное. «Говори, говори, Вахтанг, — поощрял Астафуров. — Ты не мешаешь». — «А, не мешаю? Только и всего?»
