За живой и мертвой водой - Далекий Николай Александрович (читаемые книги читать TXT) 📗
— Конечно, конечно, — торопливо, с притворным сочувствием заявил Хауссер. Он досадовал. Так хорошо начавшийся было вечер бесповоротно испорчен — снова разговор о политике, запоздалый анализ ошибок, бесполезные проекты. Нет, он не собирается толочь воду в ступе. — Знаете что, Теодор… Давайте–ка мы с вами выпьем по рюмочке ради встречи. Посидим, поболтаем о всякой всячине, отдохнем.
Он засуетился, расстелил салфетку на столе, достал из буфета тарелки с яблоками и печеньем, бутылку портвейна, рюмки. Перед гостем поставил высокую на тонкой ножке с золотым ободком поверху. Хрусталь искрился мелко насеченными ромбиками.
Оберлендер, рассеянно глядя в угол на стопки книг и газет, уложенных прямо на полу, отпил несколько глотков и отодвинул рюмку. Он понял, что Хауссер, хотя и принял его весьма любезно, не имеет намерения вести серьезный разговор. Это было обидно. Ведь он, Оберлендер, пришел сюда не для того, чтобы полюбоваться лысым черепом советника, а узнать новости, поговорить по душам. Все–таки их связывало многое, и они понимают друг друга с полуслова. Хауссер сейчас играет не последнюю скрипку в тайной политике. Однако он. решил помалкивать, не хочет даже похвастать. Хитрая, осторожная крыса.
Хауссера устраивало молчание, но он догадался, что гость обиделся, и спросил сочувственно, как спрашивают о состоянии тяжелобольного у его родственников:
— Что на фронте?
Оберлендер пожал узкими плечами, сказал саркастически:
— То, что пишут в газетах, — планомерно и успешно выравниваем эластичную линию фронта и сокращаем коммуникации.
— Но боевой дух в войсках по–прежнему высок, — мягко и наставительно подсказал Хауссер, как будто гость совершил оплошность, позабыв добавить эту обязательную фразу.
Оберлендер не ожидал такого свинства от коллеги. Он вздрогнул, в упор, пристально посмотрел на Хауссера, словно перед ним сидел другой, незнакомый человек. Но глаза советника прятались за линзами, как за двумя блестящими непробиваемыми щитами, и Оберлендер сдался, отвел глаза в сторону.
— Несомненно. Боевой дух наших войск не поддается описанию, — подозрительно бодрым тоном подтвердил он, вздохнул и в один прием допил вино.
Хауссер будто ничего не понял, удовлетворенно кивнул головой и снова наполнил рюмки.
— Между прочим, — сказал он весело, с оттенком гордости, — между прочим, Теодор, вы обратили внимание на рюмку, из которой вы пьете? Оригинальная вещица, не правда ли?
Оберлендер недоумевающе, пренебрежительно скосил глаза на рюмку.
— Ничего особенного. Хрусталь, очевидно.
— Да, но хрусталь Мозера! — воскликнул советник. — Девизом этой фирмы являются слова: «Стекло для королей. — Мозер — король стекла». Дорогой Теодор, вы пьете вино из рюмки Пилсудского…
Только тут Оберлендер заметил среди ромбиков матовый овал, на котором был изображен орел с золотой короной, с золотыми клювом и когтями.
— Вот как?! — губы Оберлендера дрогнули в насмешливой улыбке. — Задиристый польский петух. Голову повернул направо, на Запад… Но это точно? Рюмка маршала Жечи Посполитой?
— Не подлежит сомнению. Одна из трех уцелевших. Можете мне поверить.
— Да, я забыл, что вы коллекционер… — Оберлендер вертел в руках рюмку. — Забавно. Стекло для королей… И вот все, что осталось от маршала Пилсудского, некоронованного короля Польши, диктатора. Впрочем, от нас, возможно, не останется и этого…
Оберлендер с вызовом посмотрел на Хауссера. Советник молчал, толстые губы были сжаты, весь его вид — холодный, чопорный выражал неодобрение. Но Оберлендера уже прорвало.
— Боже мой, боже мой! — тихо, с душевной болью произнес он, сжимая обеими руками голову. — И все из–за нашей тевтонской тупости, высокомерного невежества. Я говорил, я предупреждал… Не только я, сам Розенберг придерживался моей точки зрения. Россия не Бельгия, не Франция — бесконечные пространства, неисчерпаемые людские резервы, дьявольская идеология марксистов… Нас не захотели слушать. Победило мнение этого безграмотного солдафона, толстого борова, ничего не смыслившего в восточном вопросе. Фюрер согласился с ним.
«Беда мне с этим гауптманом, — насмешливо и огорченно думал Хауссер. — Во всю глотку орать об ошибках Геринга и фюрера… Этого еще недоставало! Все–таки Оберлендер, несмотря на свой ум и знания, удивительно прямолинеен и груб. Ведь даже о самых неприятных вещах можно говорить, не прибегая к сильным выражениям, туманно, приглушенно, так, что непосвященный человек и не поймет, о чем идет речь».
Советник скрипуче кашлянул.
— Теодор, вы переутомились, я думаю, и излишне… ну, как сказать… несколько возбуждены.
Оберлендер снова пристально взглянул на советника.
— Господин Хауссер, не беспокойтесь. В своей корреспонденции я напишу все, как следует: настроение солдат на Восточном фронте прекрасное, боевой дух высок…
Он поднялся, одернул мундир. Хауссеру показалось, что его гость рассердился до такой степени, что решил уйти.
— Вы стали обидчивым, Теодор… — миролюбиво сказал советник. Он не хотел осложнять отношений с неудачливым коллегой, но и не собирался его удерживать.
Однако Оберлендер только прошелся взад–вперед по комнате и остановился перед Хауссером.
— Чего нам не хватило, так это того искусства, которым в совершенстве владели и владеют англичане. Их тонкости, хитрости! Блестящий опыт полковника Лоуренса нас ничему не научил. Признаюсь, я всегда завидовал этому человеку. Как это восхитительно: сражаться, одерживать победы, не теряя ни одного своего солдата. Короли и султаны, вожди племен, лидеры партий, вероломные политики и пылкие, честнейшие вожаки восставших — все они оказываются твоими марионетками, действуют согласно твоим планам, сражаются, гибнут, даже не подозревая, что их тянут тонкие нити, которые дергает твой палец.
— Роль Лоуренса, полагаю, сильно преувеличена, — спокойно возразил Хауссер, хотя сам в душе восхищался выдающимся английским разведчиком и даже в какой–то мере считал его своим учителем. — В том, что о нем написано, больше легенд, нежели фактов. Несомненно только одно, что это был умный, ловкий и удачливый человек.
— Я говорю не о человеке, а о методе, подходе. Вы знаете такую русскую пословицу — загребать жар чужими руками. Англичане умеют это делать. У нас также были возможности, но мы не сумели, не захотели ими воспользоваться. Я пытался, делал все, что мог…
Оберлендер тревожно дернул плечом, точно хотел оглянуться и удостовериться, что в комнате, кроме них двоих, нет никого, но так и не оглянулся, а лишь, снизив голос, продолжал:
— Не боюсь… Вам, должно быть, известно, что перед началом похода на Россию я добился приема… Мне помог золотой значок старого нациста. Фюрер помнит, с кем он начинал. Он меня принял, начал читать мой проект. Что я предлагал? Создание нескольких марионеточных государств, правительств на восточной территории, какую нам предстояло захватить. В частности, речь шла об Украине. Вы ведь знаете, у нас были хорошо налажены отношения с вожаками украинских националистов вплоть до того, что некоторые из них оказались нашими платными агентами. Получив иллюзорную государственную самостоятельность или хотя бы обещание, что такова будет им дана в будущем, они бы смогли увлечь за собой определенную часть населения, особенно здесь, на Западной Украине Возник бы аппарат самоуправления под нашим контролем — полиция, армия, в размерах, достаточных для выкачивания продовольствия и борьбы с советскими партизанами. Наиболее боеспособные и надежные части украинской армии можно было бы использовать на фронте. Думаю, что они сражались бы не хуже румын и итальянцев… А после того, как русские были бы окончательно побеждены, руки у нас оказались бы свободными, и мы без труда навели бы порядок: разоружили украинскую армию, разогнали людишек, возомнивших себя государственными деятелями. С мифом о самостийной Украине было бы покончено раз и навсегда.
Оберлендер сделал паузу, скорбно покачал головой:
— Знаете, что он мне сказал? Он не дочитал даже до половины, вернул мне проект… Сказал: «Вы ничего не понимаете в этом деле. Запомните: Украина — наша Африка, украинцы — наши негры!» Но это были не его слова, эту мысль ему внушил толстяк. Теперь во Львове спешно формируют украинскую дивизию СС «Галичина». Предполагается, что она будет героически сражаться за Германию. Наивно. Пустая затея. Эти солдаты разбегутся, как только их бросят в бой. Украинцы будут хорошо воевать, если их сумеют убедить, что они воюют не за Германию, а за Украину.
