Штрафная мразь (СИ) - Герман Сергей Эдуардович (книги полностью .TXT) 📗
Наконец приехали. Выгрузились. А кругом снег... много снега. Лес дремучий... Сосны. А морозы страшенные, под 45 градусов. Чубы потные в сосульки превращаются. А мы своих шинелишках кургузых, кирзовых сапогах с портянками.
Кухонь нету, застряли в снегу. Выдали сухой паёк, это кусок мерзлого сала и такого же хлеба, которые не разрубишь топором. Макали их его в горячую воду, ели вместо каши.
Привезли винтовки, а они все в солидоле- не протертые. Смазка на морозе замёрзла, винтовки не стреляют. Первые обмороженные.
Двинулись маршем. Кругом лес. На соснах сидят финские кукушки.
Там меня и ранило.
Пока валялся в госпитале там и думал, что так воевать нельзя и все эти лозунги про то, что будем бить врага на его территории придумали идиоты.
А через два года новая война. И снова всё по новой.
Половков загасил окурок, вздохнул и спросил с горечью.
-Ну скажи мне, Толя, если ты отступал в сорок первом, почему у нас всегда только один приказ «Ни шагу назад! Атаковать!» Почему?
Почему немцы могут воевать по умному, а мы нет? Почему они врываются в землю, создают лабиринт траншей и укрытий, чтобы их не выкурить!
А мы атакуем, атакуем и атакуем... Получаем штабеля трупов и братских могил.
Полховский ничего не ответил. Половков помолчал немного, а потом снова вздохнул.
-Три года уже воюем, а воевать так и не научились. Меня ведь и сейчас посылают брать высотки. Их до меня полком не могли взять. А я должен был взять с неполной ротой. И как всегда, с генеральским напутствием: «Не возьмешь высоту — расстреляю к едрене матрёне!»
И я понимаю, что не шутит генерал. Самолично видел, как пьяный полковник застрелил своего ротного за то, что тот осмелился возразить, получив тупой и гибельный приказ.
Так и воюем, куём будущую победу. А кто будет землю пахать после победы, если сейчас всех под немецкими пулемётами положим?
Затронули и тему недавней попытки перехода штрафников к немцам.
- Думаешь только у тебя бегут?- Спрашивал захмелевший Полховский.
У него страшноватые глаза. Было видно, что горького в своей жизни он тоже хлебнул через край.
- У нас на Брянском фронте перед Курской битвой контразведка даже спецоперацию провела. Подготовили специальную группу и под предлогом сдачи в плен отправили с поднятыми руками к немецким позициям. А когда те стали кричать «О русс! Русс! Иван, ком!» Забросали немцев гранатами.
Немцев это отрезвило и как только следующий раз появились новые перебежчики их просто покосили из пулемётов. Теперь боятся.
Половков усмехнулся.
-А мои ничего не боятся. Как свежее пополнение, так бегут и бегут. Мы уже и брустверы минируем. Они это знают, но всё равно лезут, гады. Даже тактику специальную придумали. Ждут, когда рядом с окопом разорвётся снаряд или мина. Рядом с воронкой мин нет, разминировано всё в радиусе полтора- два метра. Перебежчик сидит в воронке, ждёт, когда немец рядом ещё мину положит. И так всю ночь. По нему конечно же стреляем. Или группу вдогон отправляем. Как на охоте!
А они знают, что стрелять в них будут те, с кем последний сухарь делил. Но всё равно бегут.
Без риска жить не могут! Вдруг проползу? И уйду, и жив буду. И лезут. Словно волки!
А я одним глазом за немцами слежу, а вторым за своими жульманами!
Капитан словно опомнившись, поискал что-то глазами, не обращая внимания на сидевшего напротив Полховского, который спокойно слушал его.
-Ладно, – сказал Половков. – Развели тут философию... Спать пора. Завтра утром будет машина к соседям. Я тебя разбужу.
Он нашёл на столе пустые стаканы, поровну выплеснул остатки и не дожидаясь Полховского, выпил.
* * *
Штрафники тем временем пользуясь временным затишьем и тишиной играли в карты.
В углу избы на полу были разостланы разноцветные ватные одеяла.
На них лежала пуховая подушка, и по обеим сторонам ее, по восточному подвернув под себя ноги, сидели партнеры. На подушке лежала только что склеенная колода карт. Это была обыкновенная самодельная колода, какими играют в тюрьмах и лагерях.
Их клеили из всего, что попадалось в руки. Книг, газет, журналов. Клей делали из пережёванного хлеба. Масти наносили при помощи краски, полученной из сажи или из химического карандаша.
Через бумажный трафарет на карту наносили узор — туз, король, дама, валет. Масти не различались по цвету — это было не нужно. На карте Туз пик, например, просто рисовали пики в противоположных углах карты.
Колода карт лежала на подушке, и Клёпа похлопывал по ней своей грязной рукой с заусенцами вокруг ногтей. Для сегодняшней игры её раскрасили подобранным в немецком блиндаже цветным карандашом.
Играли Клёпа и Марик Мильготин — один на один. Марик, был чёрен лицом, смахивал на цыгана. Но к цыганам он не имел никакого о ношения, Марик был ассириец. Его земляки чистили обувь в Москве. Торговали на рынке мясом, занимались карманными и квартирными кражами.
Кличка у Марика была соответствующая - Слива. В роту прибыл с последним пополнением.
Был он артистичен, играл на гитаре, имел хорошо поставленный голос и прилично пел.
Пользовался успехом у женщин. Знакомился с какой нибудь зрелой состоятельной дамой, представлялся актёром цыганского театра «Ромэн». В течение нескольких дней жил в квартире влюблённой женщины. Ел, пил, а потом уходил, прихватив с собой золотые изделия, деньги, меха.
Он называл это - расстаться по английски. Не прощаясь.
Он и сейчас, попыхивая зажатой в углу рта папиросой мурлыкал себе под нос:
А что ты смотришь на меня в упор
А я твоих не испугаюсь глаз
Зараза!
Лучше кончим этот разговор
А он у нас с тобой не в первый раз
Так слушай
Брось-бросай
Да жалеть-жалеть не стану
Я таких как ты сволочей
Мильон достану
Знаю рано-рано-рано
Аль поздно
Приползешь ко мне сама
З араза!
Брось-да-бросай
Да жалеть-жалеть не стану
Я таких как ты сволочей
Мильон достану
Знаю рано-рано-рано
Аль поздно
Приползешь ко мне сама
- Марик, я ставлю свои кони.- Клёпа стрекотал, порхающей в его руках колодой.
Все знали, что Клёпа - шулер, во время игры он «исполняет» — то есть жульничает так, что не прикопаешься.
Но Слива твёрдо верил в свой фарт, что не проиграет. К тому же, как и во всякой игре он делал расчёт на свою ловкость.
Марик плюнул в ладонь - затушил папиросу и бросил её на грязный пол.
- А я свой гнидник. Маманя сама вязала. Чистая ангорская шерсть.
- Это вы как-то не по-советски, Марик,— ёрничал Клёпа быстро тасуя колоду. - При чём здесь ваша мамаша. В нем же ещё до вашего рождения откинули хвосты двадцать сидельцев.
Движения его пальцев обрели уверенность, лицо разгладилось, только в уголках бледных губ таилась тихая грусть.
Слива сидел напротив и с затаенным любопытством следил за движениями его рук.
-Клёпа, вы я вижу, мастер. Не отвлекайтесь, не отвлекайтесь! Мешайте тщательнее.
Карты так и шуршали руках Клёпы. Он улыбался:
- Снимите шляпу.
И тогда тонкий изящный палец афериста сдвинул двинул несколько грязных листков с верха колоды. Перед Мариком легла карта.
Он трижды, шутя, поплевал в сторону. Попросил.
- Ещё!
Получив следующую, чуть дрогнул. Несколько секунд смотрел на неё словно не веря, потом неуверенно произнёс.
- Себе...
Почуявший смену настроения Клёпа, ударился в лирические воспоминания.
- Помню однажды катали мы в Сочи... Ах! Какая была игра!
- Вы шпильте-шпильте, игровые! Не отвлекайтесь!— буркнул Гулыга.- А то ненароком луканутся отцы- командиры.- Посетовал- вот беда, собрались два плута. Хрен да уксус!
— Всё. Вскрываемся. - Клёпа кинул на подушку карты.- Очко!
