Крушение - Соколов Василий Дмитриевич (серия книг .TXT, .FB2) 📗
На зорьке, сносив амуницию в сухой лог, Митяй привел сюда быка. Вел с оглядчивой осторожностью — краем сада, так, чтобы люди ни его самого, ни быка не видели. «Уж я их подивлю потом. Как умеючи–то нужно делать», — подумал он радуясь.
Вывел и только теперь спохватился — с чего же начинать? Как на него надеть колоду? Одной рукой не управишься с такой тяжестью, а ее надо держать; стоит отпустить, как бык попрет куда захочет, и сорвется вся затея.
Митяй, пока соображал, что делать, крепко держал Бергамота за кольцо, вдетое в нос. «Ага, дай–ка я привяжу вон к этой дикой яблоне. Выдержит», — пришла догадка. И уж совсем возрадовался Митяй, когда его осенила мысль: «А что, если учить его на привязи?» Благо и веревка длинная нашлась. Привязал к яблоне, подергал — крепко. Не проявляя норова, бык спокойно дал надеть на себя колоду и, только ощутив тяжесть, недовольно тряхнул головою.
«Ладно идет, — обрадованно подумал Митяй. — Так, глядишь, и обедать к Аннушке на быке заявлюсь».
Мало ли, долго ли возился Митяй, приучая быка ходить в упряжйе, только уже солнце поднялось над деревьями и тени, последние укрытия, ушли из лога.
Проходившая в это время через сад Христина услышала доносящиеся из лога не то жалобные, не то призывные крики:
— Родной… Бергамот, да пойми ж ты меня! Войди в мое положение… Да будь ты трижды проклят!
Христина рванулась через кусты. На спуске в лог, к неожиданности своей, увидела Митяя, обеими руками держащегося за вожжи, и впереди — быка, тянущего его почти волоком.
— Да что же это такое! — ужаснулась Христина, — Что деется? — И она прижалась к кусту, привороженная этим необычайным зрелищем.
Бык с упрямой настойчивостью волок упавшего Митяя, волок по мокрой траве лога.
— Задери тебя черти, остановись! — не своим голосом вопил Митяй, поджимая колени и пытаясь подняться.
Бык круто оглянулся на Митяя и, словно подхлестнутый, рванул с новой силой вперед. Протащив Митяя поперек лога, бык вздрогнул, веревка натянулась с упругой силой, и кольцо больно рвануло за ноздри. Бык стал разворачиваться, пятясь и занося, зад. Митяй успел вскочить.
— Давай, давай заворачивай! Пойдем на другой круг, — донеслось до Христины, и она недоуменно подумала: «И зачем ему эти круги–то понадобились?»
Бык всхрапнул, избоченился, мотнул было головой, но кольцо с жалящей силой дернуло за ноздри. Бык остервенел, поддел копытом землю, свирепо крутнул шеей и взъяренно рванулся на яблоню.
«Эге, сам кругаля дает», — порадовался Митяй, однако бросил вожжи и сиганул в страхе подальше.
Бык с подскоком сделал заворот. «Кажись, на меня. Смертушка…» — падая, успел подумать Митяй и увидел перемахнувшуюся над собой громадную тяжесть. «Пронесло», — похолодел Митяй.
С налета бык наскочил на яблоню и со всей взбешенной силой ударил лбом в ствол. Земля загудела под яблоней. Зеленые, только что округлившиеся завязи посыпались градом.
Весь вжавшись в землю, Митяй лежал ни живой ни мертвый.
— Бергамот, не сметь! Кому говорят, не сметь! — сбегая в лог, строго окрикнула Христина.
Как зачумленный стоял бык, будто разгадывая, что же ему делать дальше. Но услышал погромыхивание ведра в руках Христины и подпустил ее.
— На, ешь, — суя быку сырую свеклу из ведра, сказала Христина и обернулась к Митяю: — Шут ты непонятливый! Сдурел на старости лет.
— Христюшка, али ты? Чую, кума, твой голос, — не поднимая головы, прогнусил в землю Митяй, — Как мне быть? Вставать пора? Что ты там говоришь? Не расслышу тебя, кума! — Митяй выставил одно ухо, потом медленно, с опаской открыл глаза.
— Шут ты, говорю, безрукий, — повторила Христина. — Совсем сдурел. Нет бы приманкой брать…
Словно бы укрощенный, бык стоял подле Христины и мерно жевал над ведром.
— Теперь я его погоняю на кругах, — взбодрился Митяй и прытко встал, подтягивая штаны.
Отлежись, — махнула на него Христина, — чтоб Аннушке застирывать не пришлось после твоих кругов!
А бык? — удивился Митяй, — Мне ж его обучать надо, чтоб впрягался.
— Отлежись, говорю. Я попробую. С куском–то оно вернее будет, — и Христина подняла ведро.
Бык шагнул на нее.
— Ты укажи, какими кругами его водить, — попросила Христина.
— Леший его знает! Тут потеешь, страхи наживаешь и — никак. А пришла баба, враз угомонила. Ишь какой ласковый да обходительный стал. Куда и норов подевался. Напра–во! — скомандовал Митяй.
— Можно и направо, коль тебе надо, — согласилась Христина, потянула правую вожжу и поманила быка кусками свеклы.
— Ишь ты, слухается, идет, как ученый! — восхищенно обрадовался Митяй. — Бери влево!
Христина не расслышала.
— Налево, говорю! Не понимаешь, — и тише добавил: — Бестолковая баба!
Бык ходил за Христиной и налево, и направо, и кругом, пока, наконец, не почувствовала она, что в упряжке бык ходить будет, и, передавая вожжи Митяю, сказала:
— На, командуй.
— Могем, могем, — поддакнул Митяй, — вот только передых сделаю. Да ты куски–то оставь нам, а? — и, забрав ведро у Христины, Митяй сел.
«Дудки, теперь уж я без глаз не останусь, — радея о. своем здоровье, думал Митяй, потирая, однако, вспухшую щеку. — Ладно, Христина не видела. А саданул–то хвостом крепко, со всего маху».
До самого вечера Митяй водил быка, вытоптав в логу траву.
Догорал закат, когда Митяй возвращался из лога. Отвел он быка в коровник неприметно, задами, стараясь свою затею упрятать, чтобы до поры до времени люди не знали и мог он подивить потом всех. Подле своего дома увидел костер, постреливающий в темноте искрами. Не удивился: по обыкновению, летом в Ивановке не топили печи и горячую пищу приготовляли на кострах. «Картошку варят», — принюхиваясь к дыму, подумал Митяй. Ему показалось, что он чует запах горячего пара и даже ощущает на языке вкус чуть пригорелой корочки. Митяй смачно сглотнул слюну и заспешил.
У костра слышался неторопкий, вязнущий в темноте говор.
— …Да где ему спрятаться? — рассудительно протянул человек в брезентовой накидке, прикуривая от горящей хворостины. — Теперь каждая мужицкая голова на виду.
— Кто его знает: нынче спрячется в амбаре, завтра — в другом месте, а потом, глядишь, в Грязи махнет, стибрит что–нибудь на еду и опять в подполье от властей укроется, — возразила тетка Агафья.
— Укажите, где он сейчас, я его за шиворот и уволоку, — резко бросая головешку, пробасил человек в брезенте.
— Ишь ты, какой прыткий. Укажите! Кабы знали где, наверно, тебя бы не ждали, — насмешливо вмешалась Христина. — Да и куда это с собой поволочешь, у тебя что, каталажка есть или другое что имеется?
— Другое. — И, затянувшись, добавил: — На фронт поведу. Уж я бы его прямо под пули.
— Жди. Так он и пойдет, — не унималась Христина.
— Этот антихрист хуже зверя, — вступила в разговор Аннушка, — лучше и не связываться. Из обреза может пальнуть.
Подойдя вплотную к человеку в накидке, Митяй попросил закурить, свернул самокрутку чуть не в полкисета, задобрил:
— Хорош табачок, с донничком, не хошь, а закуришь. — Пыхнул несколько раз. — А касаемо Паршикова — говорят, имеется обрез у него. Еще с кулацких времен. Отца его тряхнули в тридцатом, согнали на Соловки. Обрез и лежал закопанный. Видать, пригодился сыну…
— И носит же земля иродов, прости господи, — досадно встряла тетка Агафья, — Верно, что хуже зверя. Не всяк зверь сродни зверю. А этот похуже будет, попробуй Излови, — Агафья потыркала ножом в картошку — сыровата.
Подкладывали хворост. Потрескивали, лопаясь, сучья. Жарко пылал костер, и разговоры то умолкали, то разгорались, перекидываясь с одного на другой.
В долгой задумчивости, уронив голову на руку, сидел человек в брезентовой накидке. Потом, качнувшись будто спросонья, приподнял лицо, глянул в костер и обронил с придыханием:
— Вернулся… Еле добрался… Пылает степь…
— Откуда? — не понял Митяй, — Да какая степь?
— Там, на Дону… Жмет немец. Остервенело жмет.
