Ты мне только пиши... Хроника пикирующего бомбардировщика (Повести) - Кунин Владимир Владимирович (книга бесплатный формат .TXT) 📗
Все молча стояли вокруг стола. Дорогин пододвинул к себе пепельницу и, придавив в ней окурок, спросил:
— Что скажете, с-стратеги?
К карте протиснулся Герой Советского Союза капитан Хабибуллин:
— Разрешите, товарищ подполковник?
— Давайте, Хабибуллин, — кивнул ему Дорогин.
— Мне кажется, нужно разбить по квадратам весь наш район полета и каждую эскадрилью обязать тщательным образом прочесать свои участки. А то Червоненко послали одного и… пожалуйста…
— Так, — сказал Дорогин, — к-кто еще?
— Правильно говорит Хабибуллин! — заявил кто-то.
— А по-моему, — спокойно проговорил Дорогин, — это будет преступное легкомыслие. Кончится затея Хабибуллина тем, что все эскадрильи вернутся с пустыми руками, а одна обязательно напорется на немцев и те наверняка их перещелкают. Надо поднять в воздух не весь полк, а опять одну машину.
— Но Червоненко же искал… — попытался возразить Хабибуллин.
— Я, конечно, ничего не хочу сказать про Червоненко, — начал Семочкин, — паренек он был неплохой. Только… Там знаешь, какие киты сидят! По почерку видно… Здесь больше головой искать нужно… — И Семочкин посмотрел на Дорогина.
— Правильно! — поддержал Дорогин. — И послать надо… Ну, скажем, Архипцева, командира «сто пятнадцатой». Ясно?
— Нет, — угрюмо ответил начштаба.
— Потом объясню. Вы свободны, товарищи…
Дорогин подождал, когда в комнате остались только Семочкин и начштаба, надел фуражку и тоже направился к дверям.
— Вы надолго? — спросил Семочкин.
— Нет. Я здесь на к-крыльце постою… Вы пока п-подработайте задание Архипцеву, — ответил Дорогин и вышел из комнаты.
Начштаба посмотрел на Семочкина и, для верности оглянувшись на дверь, с осуждением покачал головой:
— У меня такое впечатление, что этот экипаж его пунктик!
— Хорош пунктик! — с горькой усмешкой откликнулся Семочкин. — Посылать мальчишек к черту в зубы…
— Каждый любит как может… — сказал начштаба и засмеялся.
На гауптвахте по одну сторону щита, разгораживающего землянку, сидел Женька, по другую — Архипцев и Гуревич.
Стена, разгораживающая землянку на две комнаты, была расчерчена на квадраты, слева и сверху от которых нарисованы цифры и буквы. Шел «морской бой».
Женька старательно отмечал свои попадания и промахи на проверочном поле и бормотал себе под нос:
— В-7 мимо? Ясненько… Значит, В-4.
Сергей внимательно всматривался в проверочный квадрат, а Венька лежал на нарах и ныл:
— Серега, а когда же я опять играть буду?
— Когда круг кончится, — безжалостно ответил Сергей. — В этом вся прелесть олимпийской системы. Игра на вылет…
— «Луч луны упал на ваш портрет…» — печально засвистел Венька.
Он вгляделся в квадраты Сергея и вдруг почти незаметно перешел с утесовской мелодии на морзянку. Теперь он высвистывал точки и тире.
Женька удивленно прислушался, и его физиономия постепенно расплылась от счастья.
— Г-3! — закричал он.
— Попал, — ответил Сергей.
Венька продолжал как ни в чем не бывало высвистывать морзянкой номера квадратов друга.
— Г-4! — продолжал Женька.
— Попал, стервец! — удрученно вздохнул Архипцев. Он со вздохом отметил Женькино попадание и нечаянно встал так, что закрыл Веньке весь свой квадрат.
— Серега, прими немного вправо, — невинно сказал Венька.
Ничего не подозревая, Сергей отодвинулся.
Венька быстро и коротко просвистел одну букву и одну цифру.
Женька на своей половине принял морзянку и крикнул:
— Г-2!
— Убил, подлая душа… — сказал Сергей и вычеркнул «эсминец».
И тут впервые до Сергея донеслась морзянка. Он мгновенно все понял, повернулся к Веньке и очень строго сказал:
— Гуревич, не подсказывай! Выведу!..
Из-за стенки послышался «ученический» голос Соболевского:
— Мы больше не будем…
И так как Сергей не ответил, Женька постучал в перегородку и сказал:
— «Стреляй»! Чего ты думаешь?
А Архипцев стоял у своих квадратов и смотрел в упор на стенку.
— Я думаю, как это Митька так попался?! Самое обидное, что когда фотики дешифровали его пленку, оказалось, что это не аэродром, а фальшь-макет… Венька, подъем!
Венька вскочил.
— На, — Сергей протянул Веньке кусочек мела, — набросай район полета.
Венька удивленно посмотрел на Архипцева и стал быстро и уверенно рисовать рядом с квадратами «морского боя».
— Так… — приговаривал он. — Тут у нас идет «железка». Тут речушка чешет… Мост… Журавлевка… Мы… Торбеево… Кирпичный завод… Разгрузочная ветка… Разъезд семнадцатого километра…
— Километра, — поправил ударение Архипцев.
— Ну, нехай километра… Поселок «Парижская коммуна», и все.
— А теперь смотри, — сказал Архипцев. — Мне Пастухов рассказал, как все это было. Только закончил фотографировать — «фоккеры», три штуки. Идут со снижением, будто садиться хотят. Митька по кромочке облаков за ними. Посмотреть хотел, куда сядут… «Фоккеры» — в облачность. Митька их потерял. Но в маленький просвет увидел аэродром ихний. Он пробивает облачность, чтобы отфотографировать и аэродром тоже. Все сделал и опять начал высоту набирать, его тут и перехватили. Они, суки, словно ждали его там… Он в облачность, и с приветом… Ну, а сажал уже Пастух…
Женька уже давно прислушивался ко всему, что происходило за стеной, и теперь тоже включился в разговор:
— Ребята! А откуда там взялись эти «фоккеры»?
— Откуда? От верблюда! Не говори глупостей… — ответил Венька.
— Я вот что думаю, — задумчиво проговорил Архипцев. — Просто они всю группу «фоккеров» рассредоточили по маленьким площадкам и долбают нас из-за угла да из-под бока.
— Значит, ты думаешь, что вообще нет основного аэродрома? — спросил Женька из-за перегородки.
— Есть.
Венька с уважением взглянул на Сергея.
— Есть у меня одна мыслишка…
Над штабной картой склонились три человека: командир полка, начальник штаба и штурман полка.
Дорогин задумчиво почесал карандашом кончик носа.
Начштаба отошел от стола, несколько раз развел руки в стороны.
— Действительно, вроде толстеть начал, — пожаловался он. — Слушай, Иван Алексеевич… Объясни, пожалуйста, почему именно Архипцев… А?
Дорогин промолчал, разглядывая карту.
Начштаба опять развел руками, сделал три глубоких вдоха, вынул маленькую расческу и стал причесывать свои редкие светлые волосы.
— Сознайся, что питаешь слабость к этому экипажу, а, командир?
— Не скреби по башке так, — лениво сказал Дорогин. — Нет у меня никакой слабости. К-какая еще может быть слабость…
— Брось, брось! — рассмеялся начштаба. — Ты им даже Кузмичова своего отдал…
— Слушай, М-михалыч, — протянул Дорогин, — вот В-витька Семочкин, он это правильно подметил… Х-хороший был парень Ч-червоненко… Только он был «ведомый». Он был к-классный «ведомый». А здесь, М-михалыч, нужен «в-ведущий». С-самостоятельно мыслящий, понял? Ну нравятся мне эти пацаны! Ну что ты со мной поделаешь?! Нравятся, и все тут!..
Дорогин ткнул в пепельницу окурок и с силой придавил его.
— Николай Михайлович! — сказал Семочкин. — Чем ты, ей-богу, недоволен? Отличный экипаж! Летчик — думающий, штурман — знающий, радист — дай Бог каждому!
— Ладно, ладно! — махнул рукой начштаба. — Вы вместе летаете, поэтому и песню одну поете…
— Это точно, — подтвердил Дорогин, — мы же экипаж. И ты наш экипаж. Только ты этого еще не понял.
— Верно, Иван Алексеевич, чего-то я тут не разберусь: люди на гауптвахте сидят, а ты, понимаешь…
— А вот ты и дай команду, чтобы их выпустили, — посоветовал Дорогин.
Начальник штаба недоумевающе посмотрел на Дорогина, мельком глянул на Семочкина и удивленно сказал:
— Не понял.
— Эксперимент окончен, понял? Как говорил один юрист: сам факт ареста — сильнодействующее средство. Короче — эти парни мне нужны.
Начштаба пожал плечами.
— Михалыч, — примирительно попросил Дорогин, — свяжись-ка с истребителями…
