Штрафная мразь (СИ) - Герман Сергей Эдуардович (книги полностью .TXT) 📗
Старик прочёл молитву, молча подал знак наливать.
Поднятый над столом глечик с мутным самогоном поклонился каждому. Луч осеннего тусклого солнца заглянул в окно, торопливо пробежал по дощатому выскобленному столу. Спрятался за печкой.
Клёпа обвёл всех шалыми глазами и сказал:
-Выпьем за воровской фарт. За то, чтобы на войне нас не убило до смерти.
Сизый потянулся к нему стаканом. Лученков вопросительно взглянул на хозяина. Тот возвёл глаза к потолку.
– И, взяв хлеб и благодарив, преломил и подал им, говоря: сие есть тело Мое...
Сизый психанул:
– Какое тут нa-хер тело моё?! Первач – лучше не бывает.
– А ты не перебивай, – строго сказал хозяин. – Прости им, Господи, не ведают сами, что болтают. Сосуд диавольский – но да будет на сей раз не во зло, а на пользу.
- Значит, каждый пьёт за своё,— нашёл компромиссное решение Клёпа.
Дружно звякнули наполненные стаканы. Выпили по первой. Закусили капустой.
Некоторое время слышалось сопение простуженных носов и голодное чавканье.
Раскрасневшаяся хозяйка уже охотно метнулась в погреб и достала кусочек сала.
Выждав момент, когда она вышла в сени Клёпа, подмигнул, пощелкивая пальцами:
- А можно здесь и тормознуться. Я не против. Бабочка похоже тоже. Отчего солдат гладок? Поел да на бок!
- Ну, правильно, правильно - кивал старик, роняя крупный пепел на пол - Правильно... Вот я помню ишшо в первую Германскую...
От выпитого самогона приятная истома растеклась по всему телу. Хотелось сидеть вот так, всю жизнь, привалившись спиной к тёплой печке.
Подвыпивший старик нёс что-то про первую мировую войну и про то, как он без малого не получил георгиевский крест.
Клёпа быстро захмелел. Движения его стали резки, суетливы, правая рука беспокойно ощупывала трофейный нож, висящий на поясе. В нём прибавилось подозрительности, разговаривая, бросал быстрые, короткие взгляды в окна.
После третьей рюмки, когда уже начало темнеть перед окнами избы высветились фары крытой брезентом полуторки.
Старик подошёл к окну. Он мгновенно протрезвел, тревожно перекрестился.
- Похоже ваши, краснозвёздные...
Договорить не успел.
В избу ввалились несколько бойцов. Солдаты как солдаты, те же шапки и пилотки, шинели и ватники, что и у штрафников. Только рожи какие-то чересчур гладкие, откормленные.
У изрядно выпившего Клёпы уже своё кино. Ему кажется, что он в побеге, а солдаты, сейчас будут его брать. Неизвестно, что привело Клёпу к этой мысли.
Может быть, сытый вид зашедших в избу бойцов, может новенькие автоматы ППШ в их руках. Но их появление действует на Клёпу, как красная тряпка на быка.
- А-аа! Суки краснопёрые! — кричит он. - Поубиваю, падлы!
Стол отлетел в сторону. Началась драка. Страшен в рукопашной русский солдат! Штрафники кулаками пробили себе дорогу к выходу из дома.
Через несколько минут Сизов нахлёстывая лошадь вожжами, погнал её к лесу. Дорогa кaтилась вниз, повозкa тряслась и дребезжала.
Задохнувшийся Лученков упал на дно телеги, дышал хрипло с надрывом.
- Сука! Пить вредно! - Подумал. - Надо бросать эту пагубную привычку.
Заметил, что нет Клёпы, спохватился,- Миха, где Миха?
- Стой! Стоять фраера!- Послышался за их спинами истошный крик. Придержав лошадь они увидели бегущего за телегой Клёпу, который тащил в руках увесистый вещмешок.
Запрыгнув в телегу он блаженно замер. Потом начал хохотать.
- Вот бля-яя! Чисто Ватерлоо! Жаль только, не прирезал никого!
Внезапно помрачнел. Было жалко самогон. Выпили только половину.
Глеб покосился на него подбитым глазом:
- Сука ты, Клёпа! Тебе пить нельзя! Чего тебя повело? Какие мусора? Самая обыкновенная пехота, а ты на них в рукопашку. Скоро на тёплое гавно с ножом кидаться будешь!
Клёпа тем временем что-то бормотал и копался в вещмешке. Глухо гремела телега.
- А вот мы сейчас и посмотрим, какая это пехота!
Он достал несколько банок тушёнки, белый хлеб и плитку шоколада. Восторженно потряс банками перед носом Лученкова.
- Кого хотели надурить? Миху Клёпу?! Да я эту лягавую роту за версту чую! У них по приказу Берии, спецпаёк с шоколадом. Бля буду!
* * *
Дивизия получила пополнение. Прибыли эшелоны с бойцами из маршевых рот и несколько закрытых вагонов со штрафниками из лагерей. Их привезли под конвоем.
Командир роты расписался в путевом листе, то есть взял на себя персональную ответственность и пожав руку не совсем трезвому начальнику конвоя, отпустил сопровождающих.
Больше сотни вновь прибывших штрафников стояли в строю. Оставшихся в живых штрафников рассовали по всем взводам. Вместе с теми, кто выжил из прошлого состава, штатное количество бойцов роты перевалило за двести человек.
Никифор Гулыга, Клёпа и Лученков остались во взводе младшего лейтенанта Голубенко. Во взводе, состоящем из четырех отделений, было около полусотни бойцов, а в отделении больше десятка.
Пополнение капитан Половков всегда принимал самолично. Эта привычка уже стала правилом.
Шеренга вновь прибывших штрафников была длинной, и Половков в сопровождении командиров взводов медленно прошёлся вдоль строя, внимательно оглядывая новобранцев.
По внешнему виду пополнение было ещё то. Сплошь уркаганы. Незначительную часть составляли осужденные за преступления солдаты и сержанты. На правом фланге стояла группка блатняков с Дальстроевских командировок.
Урки знали друг друга не первый год. Держались уверенно.
Половкову уже доложили, что верховодил ими некто, Зуев. Он уже отличился, избил штрафника, с которым его везли в одном вагоне.
Среди разного рода разжалованных армейцев и бывших зэка заметно выделялся человек лет тридцати, выше среднего роста, с лицом по-барски гладким и даже не по-фронтовому раскормленным.
На ногах не брезентовые, а офицерские, из хорошей кожи сапоги.
Командир роты остановился рядом с ним.
- Фамилия? - Спросил он резко и требовательно.
- Майор... Боец-переменник Коновалов.
Половков уже слышал о том, что в роту пришёл разжалованный офицер. Прибыл самостоятельно, с приговором за хищение продуктов. Работник ресторанов.
Приговор трибунала был суров: десять лет лишения свободы, с разжалованием в рядовые и заменой заключения тремя месяцами штрафной роты. Всё произошло очень быстро, с бывшего майора даже не успели содрать сапоги.
- Не положены рядовым бойцам хромовые сапоги. Да и ноги в носочках сотрёте. Сдайте на хранение в обоз! - Не повышая голоса обронил Половков.
- Сопрут же сапоги, товарищ капитан!
- Обязательно сопрем, — бросил стоявший рядом жилистый штрафник.
- Разговорчики! - Оборвал ротный.- Фамилия?
Боец нехотя почесал колено.
- Чья, моя? - Штрафник оскалился. Диким весельем блеснули железные зубы.
- Ну... боец-переменник Зуев.
У него ленивый, немного совиный взгляд. Но это первое обманчивое впечатление. Близко посаженные глаза и тонкий, чуть загнутый книзу нос выдавали в нём человека жестокого и упрямого.
Ротный подобрался.
Посмотрел так, словно выбирал место куда ударить. Взгляд стал словно бритва. Выбритое до синевы лицо побледнело.
- Без «ну»! На первый раз делаю замечание. Следующий раз будете наказаны.
Штрафник в ответ по-собачьи вздёрнул верхнюю губу, снова обнажив сверкающий ряд железа.
Командир роты обернулся через плечо.
- Старшина, подберите товарищу бывшему майору обмотки.
- Есть, товарищ капитан!
Половков остановился, отступил несколько шагов назад и окинув взглядом строй штрафников, прокричал:
- Товарищи бойцы! Долго говорить не умею и не хочу. Запомните только одно. Каждый из нас виноват. Виноват не в том, что преступил закон. А в том, что враг топчет нашу землю. Вину будем смывать кровью, своей и чужой.
Повторяю один раз. Трусов и самострелов буду расстреливать на месте! Если курванусь я, можете расстрелять и меня!
Вольно! Разойдись!
