Штрафная мразь (СИ) - Герман Сергей Эдуардович (книги полностью .TXT) 📗
Старший патруля честно крикнул:
- Стой! Буду стрелять!
Но штрафников гнал старый инстинкт. На хвосте легавые!
Младший лейтенант встал на одно колено и три раза подряд выстрелил из нагана.
Уйти штрафникам не удалось. Один из них поймал пулю в мякоть ноги.
Патрульные всё же, оказались с понятием. Из фронтовиков. Самогон, конечно, конфисковали, но шум поднимать не стали, приволокли нарушителей в роту.
Полученная рана оказалась пустяковой, её просто обработали спиртом и перевязали.
- Должен вам сообщить, товарищ капитан,— сказал младший лейтенант стесняясь,— у немцев здесь было что-то вроде борделя. Офицеров обслуживали в городе по высшему разряду, а полицаев и солдатню здесь. Немцы ушли, а их бляди остались. Если вашим бойцам интересен сифилис и триппер они могут и дальше продолжать свои романтические встречи.
- Я тебя услышал, младший лейтенант!— сказал ротный и вызвал к себе штрафников.
Раньше они неплохо показали себя в бою. Половков обматерил их, тут же при патрульных зарядил каждому в ухо и пообещал утром расстрелять.
Младший лейтенант побледнел.
- Ну у вас и порядки! За самоволку расстреливаете! - И начал уговаривать Половкова простить штрафников. Капитан дал себя уговорить, потом выпил с младшим лейтенантом. Начальнику патруля подарили трофейный нож и решили о самовольщиках забыть. Причиной ранения посчитали шальную пулю, полученную от отступавших немцев. Такое на войне тоже бывало.
Штрафники похохатывая интересовались:
- Ну как там на блядках? Всунуть то хоть успели? Теперь в госпиталь наверное поедете, с боевыми ранениями?
Те отводили глаза.
- Так мы и не помним ничего!
* * *
Народец в роте подобрался лихой. Им что немца украсть, что теленка у мирных граждан, было без разницы.
Поэтому командование старалось максимально ограничить любые контакты личного состава с освобождённым населением. Вне боевой обстановки рота оставалась в поле, в траншеях и землянках. Общение спецконтингента с мирным населением было чревато непредсказуемыми последствиями в виде пьянки, или даже чего- нибудь похлеще.
Рота расположилась в лесу. В старых блиндажах, доставшихся от немцев. Лес одно название, чахлый и редкий, с выгоревшими участками, там и сям перепаханными следами от гусениц.
Лученков бросил вещевой мешок в углу блиндажа, сел, привалился к мешку спиной и закрыл глаза.
Рядом примостился штрафник из их взвода.
Лученков скосил глаза. Это был Сизов.
Был он парнем битым-перебитым и предприимчивым. Но по собственным словам осужден ни за что. В конкретику не вдавался.
Как только Глеб прикрыл глаза, Сизов спросил:
- Ты за что устроился?
Старый лагерный закон запрещает расспрашивать – за что, и как, и почему. Схватил срок – и помалкивай, никто тебя и не спросит. Да и не всё ли равно. Если посчитает нужным, расскажет сам.
Лученкову не очень хотелось ворошить прошлое. Ответил коротко:
- За кражу огурцов!- Потом нехотя пробормотал: — Не мешай отдыхать, Сизый!
Сизов был ещё и смешливым.
Тут же заулыбался.:
- Так на том свете отдохнём! Дело есть. Тут деревня неподалёку. Может быть смотаемся?
Под предлогом пополнения провианта Слученков и Сизов отпросились у взводного Голубенко в деревню.
Младшего лейтенанта и самого уже достал пшённый концентрат. Подумав и почесав затылок, полез в офицерский планшет достал из него чистый блокнот. Предмет своей особой гордости, который он использовал для донесений в штаб.
На чистом листе бумаги вывел чернильным карандашом:
Командировочное предписание.
Голубенко на секунду задумался, потом добавил:
На выполнение задания. Выдано бойцу переменного состава ОШР... Сизову... и следующему с ним бойцу переменннику Лученкову... в том, что направлены для выполнения задания, по заготовке продуктов.
Взводный поставил жирную точку. Потом полюбовался написанным и с новой строки добавил:
Удостоверяю:
Командир взвода ОШР... Армии мл. лейтенант Голубенко А.В.
Расписался. Документ получился убедительный. Правда без печати, но лейтенант махнул рукой.
«Кому вы нахрен нужны в этой глуши. В крайнем случае дальше штрафной уже всё равно не пошлют. Идите. Без жратвы не возвращайтесь».
В последний момент с ними увязался Клёпа.
Он привёл за собой лошадь, запряжённую в телегу.
- Эх вы, фраера! - Укорил он. - А харчи как потянете? На горбу? Учитесь у серьёзного человека подходу к делу, пока он жив.
Шли недолго.
Через полчаса тряской езды показались несколько серых домов, плетни, колодец со срубом, кривая грязная улица, которая оканчивалась заброшенным кладбищем и разрушенной церковью без креста. От неё еще издали несло мочой, болотом и запустением.
Оглядевшись – деревня казалась вымершей, – они вошли в ворота крайнего дома.
Домик был старый, широкий, покрытый черепицей вперемежку с тесом и подсолнечными будыльями.
Из покосившейся трубы, торчавшей из тесовой крыши, шел ленивый домашний дымок.
В огороде, возле кучи с картофельной ботвой, от которой несло запахом прели, стояла и таращила жёлтые глаза коза.
Рядом с ней стояла хозяйка, усталая женщина в платке и куртке, перешитой из немецкой шинели.
Клёпа долго о чём-то с ней переговаривался. Передал ей несколько старых шинелей, оставшихся после убитых. Клёпа имел к старшине подход. У него этого добра навалом. Потом призывно махнул рукой.
-Заходи касатики!
Вместе с хозяйкой поднялись на крыльцо. Столбики, подпиравшие кровлю, были иссушены солнцем, почернели и потрескались от влаги, точно старые кости. Друг за другом нырнули в полутёмные сени. Там пахло яблоками и сушёным укропом.
В темноте нащупали другую дверь, оббитую тряпками и лохмотьями войлока, с хлябающей скобой.
Войдя в избу оказались в натопленной обжитой горнице со свежевымытым полом из сосновых досок.
Посреди комнаты высилась русская печь с лежанкой. Напротив печи, в стене, – два небольших окна.
Окошки были маленькие, подслеповатые, с треснутыми, немытыми и затянутыми в углах паутиной стеклами.
Между ними стоял непокрытый дощатый стол и два табурета. У стены протянулась широкая лавка. В углу под потолком, на полке стояла старая и закопчённая икона Николая Чудотворца.
При тусклом каганце на деревянной скамье у стены сидел старый дед, с белой пушистой бородой и в стоптанных валенках на тощих ногах.
Сосредоточенно уставясь перед собой, он, похоже, находился во власти своих старческих дум и никак не отреагировал на их появление, только поднял от пола рассеянный взгляд.
Лученков встал на пороге и поздоровался. Старик прищурился на него и молча, кивнул.
Вместо правой руки у него была культя. Рукав рубахи аккуратно зашпилен булавкой.
Сизов увидев старика, закричал.
- Здорово дед, сто лет! Клешю на войне потерял или засунул не туда?
Лицо старика просветлело, и он охотно заулыбался. Его рот неожиданно оказался полон крепких молодых зубов.
- Почти угадал внучек. Об член руку стёр!
Хозяйка, сняв куртку и платок, оказалась женщиной лет сорока, одетой в длинную темную юбку с засаленным передником и ситцевую кофточку. Ухватом достала из печи чугунок, заглянула, приподняв крышку:
- Картошка уварилась. Есть будете?
Хозяйка поставила на стол большую деревянную плошку с дымящимся картофелем, хлеб, миску капусты и солёных огурцов. Потом мелко крестясь, достала из подполья глинянный глечик, с какой то мутной жидкостью, миску квашеной капусты.
Пока Лученков и Сизов помогали хозяйке накрыть на стол, Клёпа размотал горловину кувшина и принюхался к содержимому.
- Надо бы пробу снять хозяйка! А то вдруг несвежий продукт. Сама понимаешь, как можно боевым товарищам принести испорченный товар!
Хозяйка удивилась.
- Чего его пробовать. Самогон он и есть самогон. Всю жизнь у нас его из буряка гнали, мужики пили и никто не отравился. У хозяйки нашлись и гранёные стаканы.
