Обратной дороги нет (cборник) - Карпов Владимир Васильевич (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
Часа через два рыжего сменил худой белобрысый. Этот оказался более деятельным. Он поглядывал в сторону наших, иногда брался за пулемет, тщательно прицеливался, выжидал и вдруг давал очередь в того, кого подкараулил.
В течение дня я познакомился со всеми обитателями блиндажа. В нем размещалось отделение, солдаты стояли на посту поочередно. Мне так хорошо запомнились их лица, что я, пожалуй, и сейчас узнал бы любого из них, если б встретил. Особенно запомнился рыжий, он за день так и не побрился.
Часам к двенадцати обстановка была ясна, оборона изучена до мельчайших деталей. А впереди еще весь день. Я передумал обо всем. Поел. Поворочался насколько было возможно. Сидеть в одном положении оказалось нелегко, руки и ноги затекли, спину ломило. Очень хотелось курить; горло иногда перехватывал кашель, приходилось натягивать телогрейку на голову, чтоб заглушить его.
Как только начало смеркаться, в траншею вышли все обитатели блиндажа. Я усмехнулся, когда они встали передо мной. Получалось, как на концерте— выступали по одному, а на прощание все высыпали.
Фашисты готовились к ночи. Они укрепляли оружие на деревянных подставках, чтобы в темноте вести прицельный огонь. С некоторых подставок стреляли засветло — видно, по рикошетам проверяли, где ложатся пули.
Стемнело. На душе стало спокойнее. В темноте мы что рыба в воде.
Я не стал ждать, когда придут разведчики, разобрал «крышу» над головой и пополз к Макагонову. Он бесшумно выскользнул из своей норы и последовал за мной, затем мы забрали Коноплева и отправились восвояси.
Я поступил так умышленно, чтобы встретить своих на подходе, подальше от высотки; малейшая оплошность разведчиков могла испортить дело.
Мы повстречались на середине нейтральной зоны. Я обнаружил их, когда сошлись метров на двадцать. «Неплохо работают», — подумал я, любуясь, как стелются они по земле, словно тени. У меня глаз наметанный, я привык различать предметы и улавливать самое скрытное движение во мраке.
Наш самостоятельный выход не предусматривался по плану. Разведчики могли принять нас за врагов. Чтобы не случилось беды, я вполголоса окликнул:
— Саша! Пролеткин!
Это было надежнее всякого пароля. Тени замерли и затем метнулись к нам. Друзья окружили нас, зашелестели радостным шепотом:
— Ну как? Нормально?
Мы вернулись домой. Нас оглядывали, как после долгой разлуки, заботливо пододвигали миски с горячим борщом, ломти хлеба.
Все ждали рассказа.
Я взял большой лист бумаги, расстелил его на столе и стал чертить все, что видел. Макагонов и Коноплев дополняли мой чертеж тем, что не было видно из моей щели или ускользнуло от моего внимания.
Вывод был один: взять «языка» днем можно. Но как с ним вернуться?
Можно подползти ночью к проволоке, окопаться, а когда гитлеровцы уйдут отдыхать, проникнуть в траншею. Если удастся, взять часового в траншее, если нет — блокировать блиндаж и захватить «языка» в блиндаже. Ну а дальше? Нас, конечно, обнаружат. Придется бежать через всю нейтральную зону.
Даже Саше Пролеткину не смешно, он не острит по поводу того, как мы станем удирать и вслед нам откроет огонь вся оборона противника. Это в поле, средь бела дня!
Однако выход был найден.
Ночью в нейтральную зону вышел весь взвод. Мы отрыли еще пять окопчиков, рядом с прежними. Землю унесли с собой те, кто не участвовал в налете.
На день нас осталось восемь. Когда рассвело, я узнал своих вчерашних знакомых — гитлеровцев.
Утро разгоралось веселое, солнечное. Впервые в жизни солнечный свет действовал на меня угнетающе. Мы не привыкли ходить на задания днем.
Гитлеровцы вели себя спокойно. Как и вчера, они оставили наблюдателей и улеглись в блиндаже. На посту, против нас, стоял рыжий, сегодня он был побрит. Скучая, он походил по траншее и остановился около соседа слева. Они о чем-то беседовали.
Мы не предполагали, что удобный момент наступит так скоро. Саша Пролеткин первым выскользнул из окопчика, ужом подполз к проволоке, перевернулся на спину и торопливо начал простригать проход. Все, затаив дыхание, следили за ним и за гитлеровцами. Фашистов на всякий случай держали на мушке.
Саша быстро кусал проволоку ножницами и продвигался между кольями.
Гитлеровцы ничего не замечали, они стояли в стороне и продолжали разговаривать. Саша махнул рукой. Из щелей поползли к нему еще двое. И вот в эту минуту собеседник рыжего, который стоял к нам лицом, закричал и стал показывать рыжему на ползущих.
Две очереди рокотнули почти одновременно. Стреляли Макагонов и Коноплев. Фашисты не то упали, не то присели в траншее. Мы кинулись к проходу. Торопливо полезли под проволоку. Колючки рвали одежду и больно царапали тело. Разведчики, назначенные для: прикрытия, спрыгнули в траншею и побежали — двое вправо, двое влево. Они стреляли из автоматов по наблюдателям.
С группой захвата я кинулся к лежавшим в траншее «собеседникам». Рыжий был мертв. Второй оказался живым, только на плече было широкое кровавое пятно. Фашист держал в руке гранату. Макагонов вырвал ее и отбросил, потом схватил гитлеровца за ремень и поволок к проволоке. Фашист отчаянно бился и визжал тонко, по-поросячьи.
Из блиндажа выбегали гитлеровцы. Я оперся о край траншеи и дал по ним несколько очередей. Двое свалились на пороге, остальные юркнули назад в блиндаж. Я продолжал стрелять по двери. Макагонов в это время уже был за проволокой. Он бегом тащил «языка» по нейтральной зоне.
Отстреливаясь на три стороны, мы стали отходить из вражеской траншеи. Саша Пролеткин с двумя разведчиками уже выбрался за проволоку. Они залегли и стреляли, не позволяя фашистам вести огонь по Макагонову.
Как только мы выбежали за проволоку, я дал красную ракету. Это был сигнал для артиллерии. Ракета еще не успела погаснуть, как дрогнула земля и вскинулась черной стеной.
Мы вскочили и, пригнувшись, побежали. Снаряды повизгивали над самой головой, вражескую оборону на нашем участке заволокло пылью и дымом.
Артиллерия гитлеровцев открыла ответный огонь, траншеи нашего полка тоже покрылись черной завесой.
Наш пленник испуганно прижимался к земле. Плечо ему перевязали, и он послушно лежал рядом с нами.
Когда канонада стала затихать, мы уползли в свои траншеи.
Остаток дня ходили возбужденные. Солнце сияло вместе с нами. Дерзкий налет прошел хорошо. Но как подумаешь о нем да представишь себе весь ход операции, мороз подирает по коже!
Кто бывал в таких переделках, тот знает…
6
Мне, в общем-то, везло: хотя не раз бывал я ранен, но оставался в строю. Задания выполнял самые разнообразные, понемногу опыт накопился. Очевидно, поэтому однажды меня и вызвали в штаб фронта. Тогда наша дивизия входила в состав Третьего Белорусского. Вызов срочный — даже прислали машину. Промерз я в открытом «газике» основательно, пока ехали. Ветер дул ледяной, он протягивал белую поземку через наш автомобиль насквозь. Не успел я по приезде отогреться, как меня отвели к генералу — начальнику разведки фронта. Видел я его не впервые: низенького роста, толстоват, глаза добрые, как у детского врача.
— Вы, товарищ старший лейтенант, пойдете в Витебск, — сказал генерал. — Там наши люди добыли схемы оборонительных полос противника. Принесете эти чертежи сюда.
Он говорил ровным, спокойным голосом, как будто Витебск где-то рядом, а не в двадцати километрах за линией фронта.
Я знал, что начальник разведки говорит со мной так, чтобы не испугать меня, не заронить неуверенности с первой минуты. И действительно, его спокойствие передалось мне. Да, я пойду и принесу эти схемы. Дело обычное, будничное. Я ожидал большего.
Генерал коротко разъяснил, как он представляет себе выполнение моего задания, и добавил:
— Командующий фронтом будет лично говорить с вами.
От моего спокойствия вмиг не осталось и следа. Я смотрел на начальника разведки и думал: «Нет, товарищ генерал, дело тут не обычное. Вы хороший психолог, умеете держаться. Однако и я понимаю, что это значит, когда командующий интересуется лично. Вы, наверно, долго перебирали разведчиков, прежде чем остановить свой выбор на мне. А сейчас размышляете: справится парень, не подведет ли?..»
