Крушение - Соколов Василий Дмитриевич (серия книг .TXT, .FB2) 📗
Как ей внушал Завьялов? «Не забирайся в пекло. Голова одна, а снарядов и пуль много. На всех хватит». И, вспомнив его слова, пожалела: «Додумалась же сесть на открытый и большущий пароход, чтобы стать живой мишенью. Надо бы на малюсенькой лодке — на нее и бомбу швырять слишком убыточно».
Наталья знала: ехать надо было обязательно и как можно скорее, потому что на берегу, в горящем городе, скопилось много раненых.
Все–таки болит нога, ноет и пощипывает. Она присела на выкинутый волною обрубок бревна, заголила коленку: кровоточила рана, порезала ногу. Медикаментов, даже простого бинта, не оказалось, санитарная сумка утонула. Послюнявила ранку и пошевелила ногой. «Ничего, заживет. Бывает и хуже».
Потом она снова подумала о Завьялове. Непонятно, почему все воюют, а он околачивается в тылу, каким–то начальником устроился. «Ползучая тварь», — в сердцах проговорила Наталья.
Думать о нем было противно.
С откоса, падая, прогрохотал камень.
Завидев спускающегося по тропинке военного, Наталья спохватилась, что сидит растрепанная… Отвернулась и начала укладывать волосы. Они были еще мокрые, сплелись — укладка займет минут пять, не меньше. «Пока уйдет, и я уложу», — смекнула Наталья, как услышала шорох сапог о гальку прямо за спиной. — оглянулась.
Военный с одним квадратиком на петлице, младший лейтенант, подошел, взглянул ей, Наталье, в лицо, потом скосил глаза на полуприкрытую белую грудь.
Наталья хотела было застегнуть гимнастерку и не могла: не осталось ни одной пуговицы. Зажала ворот пальцами.
— Не смотрите! Что вы смотрите! — сказала она. — Привычка дурная.
— Боитесь, сглажу?
— Я и не боюсь. Чего мне бояться! Вон под бомбами тонула…
— А-а, теперь тонут и не объявляют фамилии, — махнул рукой младший лейтенант. — Я тут нагляделся смертей — тошно подумать, — говорил он. Голос и мысли его были откровенно грубы, и это не понравилось Наталье. «Но, может, война его так ожесточила? Что же, он должен о цветах со мной балагурить, коль и вправду кругом смерти да тонущие корабли», — подумала Наталья.
— Девушка, а вы долго собираетесь тут сидеть? — спросил младший лейтенант.
— Сколько захочется, — ответила она, подумав, однако, что надо спешить на пункт сбора раненых.
— Нет, серьезно, — продолжал допытываться младший лейтенант. — Я хотел попросить вас покараулить вон… Мое имущество, — он кивнул в сторону откоса.
— Какое такое имущество? — Наталья тоже посмотрела туда и увидела под кручей, в песчаной нише сложенные ящики.
— Ну, мины противопехотные. Взрыватели к ним. Одним словом, взрывчатые вещества.
— Взрывчатка? — переспросила она очень низким от испуга голосом и усмехнулась через силу, добавила: — Ой, нет, не поручайте мне эти вещества. Поручите чтонибудь полегче.
— Такого не имеется. У меня все тяжелое да взрывное. Но я все–таки прошу… Покараульте… Сидите вот тут, вдалеке, и глядите с расстояния. Если какой бес позарится, то кричите во всю глотку.
— А если фриц, ну, положим, разведка его проникнет сюда. Что я тогда буду делать голыми руками?
— Для фрица сюда дорога запретная. Он топчется в развалинах. Насчет фрица, уверяю, — не пролезет ни один. А разведка его днем не рискнет пойти. — Он бы еще привел массу успокаивающих доводов, лишь бы только девушка посидела, обождала его, но ему, видно, некогда было, — сказал: — Мне пора бежать, а то мои саперы там хуже голода испытывают нужду во взрывчатке. — И младший лейтенант зашагал к нише. Он взвалил на спину огромный ящик,, поддерживая его левой рукой, попросил тихо, на цыпочках подошедшую Наталью подать ему в правую еще один, поменьше, вон тот, — цинковый ящик.
Наталья с величайшим терпением и осторожностью подняла ящик, в нем что–то перекатилось и звякнуло, и она опустила ящик, принуждая себя класть его тоже с неимоверной осторожностью.
— Да чего ты, не бойся.
— А я и не боюсь. Заладили, вроде женщины пугливые, а вы…
Навьючив на себя груз, младший лейтенант полез по тропе на гору.
Не прошло и полчаса, как он вернулся. Сиял, чем–то довольный, даже пилотку снял и погладил уже аккуратно приглаженные волосы.
— Укараулила, — во все лицо улыбаясь, сказал он и подсел на бревно, рядом, нога в ногу.
— У вас тина в волосах. Позвольте снять, чтоб не портила милой головки, — сказал он.
Наталья дала снять, как он уверял, две пряди тины.
— Жалко… Деваха ты красивая, а лезешь в самое пекло, — вздохнул младший лейтенант.
— Меня жалеть не надо… Я привычная.
— Ну–ну, смотри… Пригинайся. Вся местность простреливается. Не храбрись, могут убить.
Она засмеялась, не найдя что сказать, неожиданно приблизилась, чмокнула его в шершавую щеку, поднялась и, слегка прихрамывая, побежала вверх по тропинке, оставив младшего лейтенанта наедине со своим нелегким грузом и столь же нелегкими раздумьями…
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Когда Наталья взбежала наверх, на крутизну берега, и огляделась вокруг, сердце захолонуло от страха: глазам ее предстало печальное и грубое нагромождение железа, камня и дерева, такое нагромождение, что будто какая–то чудовищная сила поднимала город и трясла его, трясла до тех пор, пока не вывернула все внутренности и не превратила все в мертвый лом, в камни, лишенные былой правильности и красоты. Теперь и не понять, то ли потолочина вон провисла, оголив перекрученные и горелые железные балки и витки прутьев, то ли был так обезображен пол или рухнувшая часть стены. Окна казались вовсе не окнами — в стенах зияли огромные рваные проемы. В одном месте чудом уцелел сверху донизу как есть дымоход — стены и весь дом рухнул, а дымоход держался, высоко уткнувшись кверху трубою, из которой шел дым. Обратив на это внимание, Наталья не могла понять, почему шел дым: может, кто топил печь или здание было развалено совсем недавно, так что еще горели его внутренности.
По этим развалинам, по нагромождению опаленного камня и горелого железа пройти было почти невозможно, и Наталья, не лишенная кое–какого понятия о войне, удивилась, как же могут вместиться в такой каменной тесноте разрушенного города дивизии, корпуса и целые армии, как могут двигаться и поворачиваться танки, разумеется, не один, а много танков. Теснота была чудовищная: развалины домов громоздились друг на друга, былого представления об улицах уже нельзя себе составить, так как рухнувшие стены загородили пешеходные и проезжие участки, вдобавок на том месте, где некогда проходила улица или переулок, теперь змеились по земле траншеи и окопы.
Теснота стояла и в воздухе — что–то скрипело и постанывало, слышались подземные толчки. И все горело, все стреляло, все торопилось взаимно друг друга уничтожить.
Наталья до того перепугалась, что почувствовала себя жалкой, потерянной и беззащитной, и хотела заплакать, не зная, куда идти и где укрыться от этого ада.
Из–под низа кто–то дернул ее за ногу с такой небрежной силой, что она вскрикнула от боли и упала в окоп.
— Какого беса маячишь? — сказал тяжелый голос.
Наталья встала и начала потирать зашибленное колено.
— Ребята, кого я вижу? — сказал тот же голос. — Кажись, к Нам прибыл солдат в юбке.
— А тебе какое дело? — обиженно тянула Наталья, отряхиваясь. — Да еще обзываешь…
— Извиняемся. Да только за вас и пекусь. Стукнет по башке — поминай как звали.
— Ну, а тебе–то что? — не отступала Наталья и, взглянув прямо ему в лицо, ужаснулась, какой же он рыжий!
— Чего такая мокрая? — вдруг спросил солдат, увидев на ней набухшую от воды гимнастерку.
— Купалась.
— Хорошенькое занятие в октябре–то. Хвост не жалко прищемить!
— Попробуй–ка! — и Наталья заносчиво провела рукою под носом, — Скажи лучше, где тут сборный пункт?
— Какой сборный пункт?
— Ну, раненые ждут отправки?
— Это вон туда надо, — показал солдат на развалины с уцелевшей передней стеной. — -Давайте я вас провожу?
— Сопровождайте! — подавая ему согнутую в локте руку, сказала Наталья.
