Красные ворота - Кондратьев Вячеслав Леонидович (читать книги без .TXT, .FB2) 📗
— Ну, что надумал, капитан? — небрежно спросил Генка.
— Разве мы с вами на «ты»? — поднял глаза Ширшов, почему-то только сейчас обративший внимание на это, хотя Генка и до того говорил ему «ты».
— На воле выкать будем, а здесь нечего, одна должность — рядовые, — буркнул тот и повторил вопрос: — Что надумал, спрашиваю?
Ширшов не успел ответить, полог из плащ-палатки, закрывающий вход в землянку, приоткрылся, и по земляным ступенькам стал спускаться к ним молодой розовощекий командир штрафбата в лихо заломленной кубанке, из-под которой вился светлый чуб. Вадим и Володька приподнялись первыми, но комбат остановил.
— Сидите, — сказал он, присев на корточки у печурки. — Курить будем? — достал пачку «Беломора» и протянул.
— Спасибо, — поблагодарил Ширшов, взяв папиросу. — Очень хорошо, что вы зашли. Мы вот думаем тут, товарищ старший лейтенант, как взять нам деревню, на которую будем наступать.
— Взять? — поднял брови комбат и с интересом посмотрел на Ширшова. — Два месяца с этой деревенькой бьются. Потому нас и прислали. Трудно будет. Очень трудно. Что вы придумали, капитан?
— В сорок втором в нашем подразделении сложилась схожая обстановка, тоже была поставлена задача овладеть населенным пунктом, а до нас его не могли взять несколько частей, все поле было усеяно. Мы с командиром батальона решились на такую операцию: к концу ночи вывести батальон на исходные позиции и, пока темно, проползти, сколько удастся, а потом в атаку, причем молча, без всяких «ура» и без перебежек. С ходу пробежать остаток поля, несмотря ни на какой огонь…
— Получилось? — перебил комбат.
— Получилось. И потерь было мало. Немцы очнулись, когда мы были уже на полпути. Бежали быстро, они не успевали менять минометные прицелы. Все поле только бегом! Полагаю, раз такое могли обыкновенные солдаты, то мы — офицерский батальон — тем более, — Ширшов замолчал.
Комбат штрафного оглядел всех.
— Как остальные на это дело смотрят?
— Если возьмем деревню, искупим вину? — спросил Генка.
— Это будет решать командование, — суховато сказал комбат и неодобрительно взглянул на Генку. — Я бы на вашем месте, старший лейтенант, постеснялся о таком спрашивать. Выполните боевую задачу сперва.
— Прости, старшой, вырвалось невзначай, — Генка не очень смутился. — А вообще стоит. Может, с ходу и выйдет. Договориться надо со всеми — без перебежек так без перебежек! Чтоб только раненый имел право залечь, ну и… убитый, конечно…
— Разумеется, только так, — подтвердил Ширшов.
— Сколько до деревни, комбат? Метров восемьсот?
— Даже чуть меньше.
— Пробежим, где наша не пропадала! — резанул ладонью воздух Генка.
— Ну, что же… — поднялся комбат. — Пойдемте со мной, капитан.
— Есть, — вытянулся Ширшов.
Когда комбат с Ширшовым вышли из землянки, Генка продолжил:
— Такое по мне. Либо грудь в крестах, либо голова в кустах. Соображает штабник все-таки. А ты как смотришь? — спросил он Володьку.
— Другого-то нету!
Тут подал голос пятый, и они увидели полноватое, обрюзгшее лицо подполковника.
— Чернов, — представился он. — Я слышал предложение капитана. Мне, конечно, трудновато будет без перебежек, мотор уже не тот, но, думаю, можно надеяться на успех. Главное — надежда… — он завернул цигарку и закурил.
Некоторое время все молчали… Вадим занялся печкой, ломал ветки сушняка и подкладывал в огонь. Генка вынул кисет, подвинулся к Володьке.
— Закуривай, — предложил он. — Тебя Володькой звать?
Володька кивнул.
— Просьба к тебе, Владимир. Вот я тут адресок нашей части нацарапал… В случае чего отпишешь Галке, что очень сожалел Генка Атласов о случившемся, что просит простить… Ну и что искупил кровью, жизнью своей молодой. Отпишешь?
— Отпишу, если…
— Не думай об этом! Я и сам надеюсь, что не прибьют, но… на всякий случай. Галине Велиховой. Разобрал, что я нацарапал?
— Разобрал.
— Понимаешь, врал я вам, что она с комполка путалась… Слухи, конечно, ходили. Я верил и не верил. Сейчас почему-то понял, брехня это была. А что нажаловалась на меня, так на грубость обиделась… Пьяный же я был, не соображал… Отпиши еще, Володимир, что, ежели в живых останусь… женюсь на ней, искуплю грех…
— Ну, ты это сам, раз живой останешься, — не мог не улыбнуться Володька.
— Да, верно, заговорился… Отпиши, что любовь у меня была, вот и все. — Генка задумался, потом встряхнулся: — А чего я хороню себя прежде времени?
— Не знаю.
— Вообще-то вроде как в психическую пойдем.
— Как в психическую?! — встрепенулся Вадим.
Угадал Володька, что закрутились перед глазами младшего лейтенанта кадры из «Чапаева», в которых шагают каппелевцы… Нет, не так они пойдут. Они побегут, рассыпавшись редкой цепью, и бегом, бегом, что есть мочи, не останавливаясь ни на секунду, скорей, скорей к той деревне, где их ждет рукопашная… Володька ощутил знакомое противное посасывание где-то под ложечкой, тянущееся снизу и постепенно подкатывающееся к сердцу, наполнявшее холодком, неизбывное состояние перед боем, от которого не избавиться, видно, до самого конца войны.
— Да, как в психическую, — повторил Атласов, а потом, махнув рукой, сказал тоже знакомые, неизбежные слова, которыми всегда успокаивали они себя перед боем: — Была не была!..
~~~
Володьке назначили физиотерапию, и через день ходил он в поликлинику на процедуры… Случайно столкнулся с врачом, делавшим ему перевязки во время отпуска, хотел проскользнуть мимо, но тот узнал Володьку и остановил. Врач постарел, был очень худ, и по запавшим глазам, по выражению их понял Володька, что сын его не вернулся.
— Очень рад, очень рад… — говорил он, пожимая Володьке руку. — А это ваше ранение… Это ничего. Если хорошо сделали операцию, то нервы восстановятся. Массаж вам делают?
Володька кивнул.
— Делайте и сами. Нельзя допустить атрофии. А потом, когда появятся движения, упражняйте руку… — помолчав, он спросил: — Будете продолжать учебу в институте?
— Наверно…
— Почему так неуверенно?
— Не знаю… — пожал плечами Володька.
— Ну, желаю вам всего хорошего, — врач пожал руку и отошел неровной, усталой походкой.
Володька посмотрел ему вслед и тяжело вздохнул.
Из поликлиники Володька всегда шел по Сретенке и проходил до бульвара, потом обратно, надеясь повстречать кого-то из школьных ребят или из дальневосточных однополчан. Своих, ржевских, он встретить не надеялся — знал, что после того, как попал в штрафной, бригада начала тяжелейшие наступательные бои.
Каждый раз, проходя мимо телефона-автомата, он приостанавливался, нашаривал в кармане гривенник и… не заходил в кабину. Что удерживало его от звонка Тоне, он и сам толком не знал… Какая-то натянутость началась с того, что Володька очень долго не писал, находясь в штрафбате, а потом неумело врал, объясняя свое молчание разными причинами. Кстати, о штрафном он не писал и матери, которая не знает об этом до сих пор.
Тоня, почувствовав неладное, забросала его встревоженными письмами. На них тоже Володька ничего вразумительного не смог ответить. Вообще-то после всего случившегося с Юлькой и с ним Москва сорок второго года, Тоня и ее квартира на Пироговке подернулись таким плотным туманом, что стали казаться ему каким-то сном, бесконечно далеким от его сегодняшних дней под Невелем, где он в новой стрелковой части безуспешно атаковал со своей ротой безымянную высоту, которую надо было — как всегда на войне! — во что бы то ни стало взять, хоть кровь из носа.
Володька тянул со звонком Тоне, боясь услышать вдруг равнодушный голос, понимая, что, чем дальше тянуть, тем труднее будет объяснить ей, почему, вернувшись, не позвонил сразу…
И вот он набрал Тонин номер… Услышав длинные гудки, почувствовал, как заколотилось сердце. Ответил мужской голос. Володька попросил Тоню.
— Ее нет в Москве… Кто спрашивает?
Володька хотел повесить трубку, но, помедлив немного, спросил:
— А когда она будет?
