Прибой и берега - Юнсон Эйвинд (электронные книги бесплатно .TXT) 📗

В сумерках они совершили прощальное возлияние. Кратер передавали со скамьи на скамью, в руках зазвенели кубки. Большинство считало, что путешествие удалось, хотя одному лишь Сыну выпало побывать не только у Нестора. К исходу вечера многие уже чувствовали себя героями, возвращающимися с Троянской войны. Они плыли на север по длинному и широкому заливу, отделяющему Пелопоннес от берега Акарнании, в сторону Фей [91] и группы изрезанных островов, а когда достигли их, на небо высыпало такое множество звезд, что мореходы без труда направили свой корабль прямо на запад, к южной оконечности родной Итаки.

Юноши были осведомлены обо всем, да и Медонт вновь и вновь не без надрыва напоминал им о дозорных, выставленных на горе и курсирующих в проливе между Замом и Итакой.

Свернув парус и опустив мачту, они проскользнули в узкую бухту у южной оконечности острова, к которой редко приставали суда. Телемах без долгих разговоров спрыгнул на берег.

— Я побуду у пастухов, — сказал он. — Если смогу, приду в город вечером. И уж никак не позднее завтрашнего утра. Лари вы можете снести в дом Клития. Медонт сообщит моей матери, что я здесь. Если я останусь цел, ни один из вас не уйдет без награды.

Они снова оттолкнулись от берега и, все время держась поближе к скалистым кручам, на веслах прошли остальную часть пути через пролив к родному городу. Некоторые успели переодеться в нарядное платье, чтобы сильнее поразить воображение своих земляков.

Победа или поражение?

Шагая вверх по крутой тропинке, он пытался подвести итог. Когда он уезжал, все было так просто. А теперь на каждом шагу приходилось быть начеку: мокрые от дождя камни стали скользкими и за каждым кустом в засаде мог прятаться дозорный.

Победа или поражение? Я стал другим, и теперь я одинок, совсем одинок. Даже если папа вернется домой, все равно я буду одинок, потому что не сумел найти его сейчас, не нашел его след.

Телемах возвращался из большого мира. Большой мир — это политика и приятная, интересная беседа. Политика таится в глубине, а поверхность ее такая же скользкая, как нынче тропинка. Лучше будет, если мама поскорей снова выйдет замуж, думал он. Верю ли я, что папа вернется? Нет, не верю.

Здесь пахло осенью. Когда он поднялся на гребень горы, туман сгустился настолько, что различить можно было только ближайшие дубовые стволы. Опершись о копье, он пытался сквозь лесную прогалину высмотреть полоску моря.

До весны еще далеко. Долго ли он был в отъезде? Всего дней десять. А ведь, когда он уезжал, еще стояло лето. После маминой свадьбы я поеду в Пилос, если останусь в живых, думал он. Если она выйдет за кого-нибудь из местных, я поживу в Пилосе. А потом смогу вернуться домой, уже не скрываясь. И не один. Нестерова зятя так просто не убьешь.

Вдали, в глубине леса, послышался лай собак.

Может, оттого, что воздух нынче дышал осенью, стоял туман и сеялся мелкий дождь, она вдруг поняла, что стала слишком старой. Не исключено, что она знала это давно — втайне, неосознанно, — но, когда беременная дочь Долиона прошла через двор, исполняя роль, отведенную ей в жизни Долгоожидающей, Пенелопа это поняла.

— Ишь как выламывается, и день ото дня пуще, — сказала она Эвриклее, которая стояла у окна за ее спиной. Разговор происходил после причесывания.

Престарелая кормилица Долгоотсутствующего, все такая же дряхлая, хотя почти вездесущая, но, вообще-то говоря, слепая и глухая, поглядела вниз.

— Кошка скоро окотится, — сказала она. — Она породистая. Господин Лаэрт вывез ее прародительницу из Египта. Это, наверно, уж тридцать седьмое, а то и тридцать восьмое колено в их роду.

— Ты, конечно, понимаешь, что я говорю о девчонке, а не о кошке, — заявила Пенелопа.

— О девчонке? — отозвалась Эвриклея. — О ней я и не подумала. Само собой, я вижу, знаю, что она выламывается. Но она на девятом месяце. А в такое время они не в себе.

— Это что, Эвримах, я не ошиблась?

— Молодая она, — сказала старуха.

С наружного двора донесся шум. Пенелопа высунулась из окна, пошире распахнув деревянные ставни и пытаясь увидеть, что происходит за плоской крышей мегарона. Кто-то пробежал через двор. Послышался голос Амфинома, потом Антиноя. Когда они появились в воротах, она увидела и Эвримаха. Постоянный комитет был в полном составе, однако в Женские покои они не поднялись. Они явно ссорились между собою.

— Тогда снимите дозорных! — кричал Антиной.

— Я уже послал с приказом гонца, — сказал Эвримах.

— А сторожевое судно в проливе?

— Оно уже возвращается, — спокойно ответил Амфином со своим — как ей теперь показалось — прекрасным дулихийским акцентом. — Я послал к ним гонца, как только узнал, что мальчишки возвратились домой. Телемаха с ними нет.

Милостивый Зевс! — подумала она, зажав ладонью рот. Эвриклея притиснула руки к высохшей груди.

— Кто его предупредил? — кричал Антиной.

— Похоже, что Медонт, — ответил Эвримах. — Его уже несколько дней нигде не могут найти. Ну и, само собой, старуха.

Эвриклея сделала шажок вперед и, став рядом с Хозяйкой, поглядела вниз.

— Медонт мне за это заплатит! — кричал Антиной. Видно было, что он себя не помнит от злости.

— Ну-ну-ну! — успокаивал его Амфином. — Теперь уже ничего не поделаешь.

— Ничего?

Женихи посмотрели за ограду вдаль, на Нижний город и гавань. Туман рассеялся, но дождь все еще моросил. Корабль пристал к берегу, вот его уже вытащили на песок. Кто-то из молодых людей нес весла и парус, другие держали кувшины с едой и мехи, а позади всех человек пять корабельщиков волокли что-то похожее на лари. Со стороны пролива показалось сторожевое судно, мачта была опущена, оно скользило на веслах; матросы спрыгнули на берег и теперь втаскивали на него длинный, смоленый сторожевой корабль. Даже из окна Пенелопы слышно было, как они бранятся между собой.

— Ты слышала? — спросила Пенелопа. — Его с ними нет.

Старуха нерешительно прошлась по комнате, сложив руки ладонями вместе и раскачиваясь из стороны в сторону, глаза ее совсем почернели.

— С позволения Вашей милости… — начала она.

— Да, да, беги!

Старуха не побежала, но все же можно сказать, что она припустила шагу. Она не вспомнила о стоявших за дверью сандалиях. Словно серая мышь, потрусила она через оба двора, через наружные ворота, и еще не успела Меланфо завершить свой утренний круг по двору, а Эвриклея уже спускалась по склону к Нижнему городу.

И вот в этот-то тревожный час Все Еще Ожидающую и пронзила странная, непрошеная мысль: слишком стара! Я слишком стара.

Но вот Эвриклея уже идет обратно, опередив всех остальных, и с ней молодой человек, сын Клития. Пенелопе казалось, что они медлят без всякой надобности. Когда они вступили во внутренний двор, она крикнула из окна:

— Ну что, что?!

Сын Клития поднял на нее глаза, но Эвриклея ничегошеньки не слышала. Они прошли через прихожую и мегарон и стали подниматься по лестнице. Пенелопа встретила их в дверях.

— Уф, — стала отдуваться Эвриклея (притворяется без всякой надобности, подумала Пенелопа даже в эту минуту). — Уф, никогда в жизни не бегала я так прытко!

Но голос ее был спокоен, в нем чувствовалось сдержанное торжество.

— Ну же!

— Ваша милость, — сказал сын Клития (как бишь его зовут?), — Телемах шлет вам привет и просит сказать, что он сошел на берег в другой части острова.

— Где?

— Он велел передать, что придет в город вечером, а может, завтра на рассвете.

— Где он, где он сошел на берег? Да говори же ты, наконец!

— Простите, — вмешалась Эвриклея, — но это доказывает, что Телемах человек умный и опытный.

Клитиев сын открыл было рот, чтобы продолжать свой рассказ — это было, наверно, его первое дипломатическое поручение, — но Пенелопа махнула рукой: