Прибой и берега - Юнсон Эйвинд (электронные книги бесплатно .TXT) 📗
— Странствовал, да.
— И здесь оказались случайно?
Они сели на скамью под навесом. Телемах прислонил копье к бревенчатой стене — ему довольно было протянуть правую руку, чтобы схватить оружие. Развиднелось, но зато стало прохладнее.
— Случайно? — переспросил другой. — Пожалуй, можно назвать это случаем. Плывешь по течению, но течением, может статься, правит случай.
Он сделал попытку подступиться к самой сути.
— Я был на войне, — сказал он. — Но вообще-то я двадцать лет провел в странствиях.
Смысл этих слов Сын пропустил мимо ушей.
— Вот как? — учтиво и недоверчиво переспросил он. — Очень интересно. И потом вы случайно прибыли именно сюда, именно тогда, когда здесь творятся такие дела, — прибыли именно сюда, в Итаку?
— Да.
— А чем вы вообще занимались? — спросил Сын. — Может, политикой? Вы — как бы это получше сказать — мало похожи на потерпевшего кораблекрушение.
Он не поймет, с отчаянием подумал другой. В любую минуту он из одного только страха может проткнуть меня копьем. Он слишком прост.
Но в мыслях его была и нежность: да разве можно требовать, чтобы он понял? Нет, этого требовать нельзя. Собственно говоря, он очень умен. Во всяком случае, не глупее других.
— Я очень долго добирался до дому, — сказал он. — У меня сын, и он ждет меня — ждет много лет! И жена. Они ждали меня по крайней мере все последние десять лет. Положение у них шаткое, на них наседают со всех сторон, ее отец хочет, чтобы она снова вышла замуж, а сын ждет своего отца. Полагаю, что ждет. Трудно им приходится.
— Интересно, — сказал юноша довольно безразлично, но все же с недоверием. — Надеюсь, вы не из тех, кто является сюда, чтобы наговорить моей матери, будто отец мой вот-вот вернется? А то сюда валом валят бродяги этого сорта. Они хотят, чтобы их накормили и одели, и говорят, будто слышали то-то и то-то от кого-то, совершенно якобы достойного доверия, а тот слышал там-то или там-то — ну хотя бы на Крите, — будто говорят, что мой отец вот-вот вернется домой.
Гость проглотил его слова.
— Быть может, и я мог бы кое-что рассказать, — заметил он. — Но, к слову, помните ли вы хоть немного, как выглядит ваш отец?
— Помню ли! — воскликнул задетый Телемах. — Как я могу его не помнить! Да он каждый день стоит перед моим внутренним взором! Да я с первого взгляда узнал бы его среди тысячи людей, среди тысячи героев. Я подошел бы прямо к нему и сказал: «Ты мой отец!»
— Каков же он собой? — спросил Гость.
— Каков собой? — переспросил Телемах. — Каков собой? Постойте. Я… — Он подумал. — Ну, он очень высокого роста. Это я хорошо помню. Просто великан, и косая сажень в плечах — хотя здесь на острове, понятное дело, старались представить его меньше ростом, чем он на самом деле был.
Был, подумал другой.
— Борода у него блестела как золото, да и волосы тоже, — продолжал Сын. — Глаза ярко-голубые, удивительной голубизны. А над левым коленом, с внутренней стороны ноги, тянулся длинный двойной шрам: он в детстве порезался ножом, а потом его ранил вепрь — это мама мне однажды рассказала.
— Вы сами видели шрам?
Взгляд сына был полон недоверия — взгляд обиженного мальчугана.
— А с чего это вы спрашиваете? Что за допрос? Конечно, видел!
— Но ведь вам было тогда немногим больше двух лет.
— Я прекрасно помню этот шрам, — раздраженно сказал Телемах. — А вообще это вас не касается. Уж мне ли не знать, как выглядит мой отец!
— Да, да, конечно, — сказал Гость, — конечно.
Скорбь может выражаться по-разному — в черных и лиловых одеждах, в заплаканных глазах, в волосах, посыпанных пеплом, в безобразных звуках, рвущихся из гортани. Но она может выразиться и в ясном сознании, в решимости, в собранности и в том, что человек оглядывает свои руки и ноги.
— А как вы думаете, ваша мать узнает вашего отца, если он нынче вернется домой?
Сын поглядел на него с изумлением, с укоризной.
— Да как можно в этом сомневаться! Мы узнаем его тотчас же. С первого взгляда!
«Афина Паллада! — взмолился Странник. — Помоги мне, надоумь меня, подскажи мне правильное решение!» Но это он просто в мыслях учтиво расшаркался перед богиней, он уже сам знал, что делать. Это риск, подумал он, но я должен рискнуть.
Он встал.
— Я должен вам кое-что показать. Подождите меня здесь, я сейчас же вернусь. Только будьте добры, придержите собак.
Телемах тоже встал, схватил копье и стал буравить землю древком.
— Я не знаю… я… — начал он.
— Вы же видите, я безоружен, — не без едкости сказал Гость. — Уж не думаете ли вы, что я собираюсь привести сюда шайку убийц? Если вы так думаете, то заблуждаетесь. Но если вы упорствуете в своем заблуждении, можете метнуть копье мне в спину, когда я стану уходить.
— Я не понимаю… — начал Сын.
— Нет, не понимаете, — ответил тот. — Но скоро поймете. А пока придержите собак.
Пробираясь сквозь заросли, он снова и снова думал о том, что затея его — ребячество, что она смехотворна, но что иначе поступить нельзя. Он вполз в пещеру — оба его ларя были в целости и сохранности. Телемах должен понять, что я не нищий и не жду от него подаяния. Он никогда не узнает меня, но, может быть, согласится принять меня таким, какой я есть. Никто никогда не узнает меня, но они меня примут. Тело мое они, может, и узнают, может, будут звать меня моим именем. Но меня они не узнают никогда.
И он сказал вслух:
— Да я никогда и не стану требовать этого от них.
Он вынул из ларя одежду, шлем, драгоценный меч и новый наконечник для копья, подаренные Алкиноем. Хитон из тонкого льна был расшит у выреза серебром, белый плащ с синей оторочкой спереди и на спине заткан золотом — он выбрал самый роскошный и царственный из всех нарядов. Запирая лари, он улыбнулся своей безобразной, кривой улыбкой и, взяв платье под мышку, выполз из пещеры.
Он наскоро умыл в ручье лицо и грудь и попытался расчесать и слегка пригладить бороду и волосы, прежде чем переодеться. Он обул сандалии, они были новые, скользкие и немного скрипели. Отломив ветку, он ее обстругал, превратив в импровизированное древко копья. Под конец он нахлобучил на себя шлем и повесил на плечо меч. Карабкаясь с узлом старых лохмотьев под мышкой по крутой и скользкой тропинке через мокрые кусты, он подумал — как ни горестно было у него на душе, — что все это на редкость комично. Прежде чем выйти на прогалину, он спрятал узел с одеждой под кустом. Собаки залаяли, потом заворчали, но не двинулись с места. Под навесом ждал Телемах, положив левую руку на рукоять меча, а правой по-прежнему сжимая древко копья.
В каком-то смысле Афина Паллада все же вмешалась в дело, она не любит сидеть сложа руки. Она не только повергла Телемаха в изумление, но и заставила пошевелить мозгами. Телемах был от природы набожен, и, когда смесь отчаяния и внутреннего сопротивления, затопившая его душу неравномерными, стремительными волнами, вылилась в звуки, в слова, он выговорил:
— Во имя всего святого, что… — И тут его осенила ниспосланная богиней мысль: — Может быть, вы бог?
Гость подходил все ближе, ближе, шлем поблескивал в сером свете дня, плащ отливал белизной и золотом, скрип темно-красных сандалий почти не слышен был на утоптанной свиньями и людьми площадке перед хижиной. Сверкали драгоценные камни и янтарь, украшавшие рукоять меча и ножны, а наконечник копья вспыхивал белым, синим, желтым и красным огнем. Все комическое исчезло в эти секунды, это было великое возвращение, в нем было поистине нечто сверхчеловеческое.
— Я вернулся домой, — сказал он. — Я здесь.
Сын отступил на шаг, прислонился плечом к дверному косяку. Собаки ворчали у его ног.
— Если вы бог, скажите сразу, — попросил он.
Но он уже знал. Да и как ему было не знать? Он вдруг съежился перед лицом всего этого великолепия; мужчина, которым он стал за время поездки на Большую землю и который, несмотря на все свое отчаяние, чувствовал себя уверенно в своей впервые обретенной мужественности, снова превратился в мальчонку. Тело его замерло в дверях дома, но все остальное его существо — маленький мальчик — кинулось навстречу мужчине, защитнику, подходившему все ближе.
