Дорогой мой человек - Герман Юрий Павлович (читать книги регистрация txt) 📗
– Добрым словом, – сказал Володя. – Остальное приложится.
– Да, доброе слово, – задумчиво и медленно сказал адмирал. – Ну что ж, за этим дело не станет.
Поднявшись, он оглядел Володю и, неожиданно усмехнувшись, произнес:
– Странно, что вы врач.
– Почему? – удивился Володя.
– Из вас бы подводник недурной получился по характеру. Командир рейдера из тех, которые уходят в автономные плаванья. Слышали о таких? Впрочем, может быть, и в вашей профессии нужны такие характеры?
Он протянул Устименке горячую руку и с улыбкой добавил:
– В случае необходимости прошу приходить. И можете без эскорта, Миша и Гриша распорядятся заранее, их знакомый Гена все организует. Ох, уж эти мне дружки!
Проводив гостей до двери кабинета, он здесь за локоть задержал Устименку и спросил у него негромко:
– От Аглаи Петровны никаких сведений нет?
– Нет, – ответил Володя. – И, думаю я, не будет. Может быть, Родион Мефодиевич…
– Он в походе, – сказал командующий. – И не скоро вернется. Ну что ж, желаю удачи…
Гриша и Миша еще раз проводили Устименку до пирса, помогли вместе с дежурным мичманом и главстаршиной с катера снести Ашхен по трапу в маленькую теплую каютку и, стоя возле Богословского, помахали Володе, как старому другу. Нора сняла с Ашхен Ованесовны шинель, бережно укрыла ее, потом долго развязывала платки, шали и косынки, которыми была укутана ее дочка.
– Теперь вылазь, Оленка, – сказала она наконец, – тут тепло, теперь уж мы с тобой не пропадем, домой приехали. Дай дяде руку, поздоровайся, это дядя доктор, Владимир Афанасьевич.
– Здравствуйте, – очень серьезно сказала девочка, и огромные ресницы ее медленно поднялись. – Я – Елена.
– Здравствуй, Елена, – так же серьезно ответил Устименко. – Ты к нам в гости едешь?
– Нет, не в гости, – заплетая дочке быстрыми пальцами косичку, ответила Нора. – Насовсем я ее взяла. Нашего папочку фашисты убили, а бабушка умерла. Мы теперь с Еленой одни на всем свете, у нас из родственников только папочкина сестра осталась, но она нас терпеть не может, ненавидит даже. Конечно, она нервная…
– Она меня била, – серьезно и строго сказала Елена. – Щипала и била. Она нас ненавидит…
Моторы завыли сильнее, волна ударила в левую скулу.
– Вышли в море, теперь поболтает маленько, – сказал Володя. У него не было больше сил глядеть на этих двух сирот.
– Давящую повязку, – командовала в бреду Ашхен, – внутривенно хлористый кальций и подкожно – камфару. Да поворачивайтесь живее!
ПРО ДЕВОЧКУ ЛЕНОЧКУ
– Вы будете меня заменять! – велела утром баба Яга Володе. – В сложных случаях я приказываю вам со мной советоваться. Если я, конечно, буду в здравом уме. И не смейте смотреть на меня с выражением сострадания в глазах, меня и так тошнит от этого проклятого сульфидина.
– Не говори много, Ашхен, – прижимая руки к груди, попросила Зинаида Михайловна. – Я тебя заклинаю.
Оганян помолчала и распорядилась подать зеркало. С минуту она глядела на себя, потом вздохнула:
– А я, знаете ли, похорошела. Представляете, вдруг в гробу Ашхен Ованесовна Оганян окажется вроде спящей красавицы, что-то в этом роде меня очень утешало в детстве, какая-то сказка, кажется… Буду лежать такая тоненькая, беленькая, с голубыми глазками. Впрочем, глазки в этих случаях обычно закрыты…
И она закрыла глаза, вновь засыпая.
У перевязочной Володю поджидала сестра-хозяйка – огромная и толстая Каролина Яновна. Она успела сама догадаться, кто станет заменять подполковника Оганян, и осведомилась у Володи – какие последуют от него приказания. С некоторым удивлением он ответил, что никаких особых приказаний давать не собирается. Тогда Каролина Яновна, печально прославившаяся в 126-м приторной вежливостью с начальством, так же как и феноменальной грубостью с нижестоящими, в очень деликатной форме спросила, как быть с девочкой Леной, которую Нора незаконно привезла в медсанбат и поселила вместе с другими сестрами.
– А сестры жалуются, что ли? – спросил Устименко.
– Сестры имеют право, товарищ майор, на отдых.
– Девочка им мешает?
– Всякая девочка, если она недостаточно дисциплинирована…
– Я вас спрашиваю – сестры жалуются или нет?
– На сегодняшний день сестры не жалуются, но если они, товарищ майор, будут возражать…
– Тогда пришлите их ко мне. Еще что?
– Еще – как быть с питанием девочки? Я не имею права за счет раненых и больных, которые своею кровью…
Не торопясь Володя взглянул в печально-лживые и лукаво-искренние глаза сестры-хозяйки: разумеется, она не имеет права, конечно, кто станет с ней спорить? Ну, а если не задаваться этим вопросом, а просто-напросто наливать Норе в ее котелок чуть больше щей? И класть побольше гуляша? И хлеба, который и так остается в медсанбате? Ведь девочка тоже хлебнула военного лиха, оставшись без отца, погибшего в бою, и без матери, ушедшей добровольно на фронт?
– Пожалуйста, поймите меня правильно, – сказала Каролина Яновна. – Я сама имею детей и являюсь им доброй матерью, но быть симпатичной за счет вверенных мне раненых и больных…
– Хорошо, – ответил Устименко, – мы подумаем над этим вопросом. А пока позовите Нору, предложите ей расписаться на каком-либо бланке и выдайте мой дополнительный паек…
– Норе? – воскликнула, не сдержавшись, Каролина Яновна. – Весь паек?
– Норе Ярцевой. Кроме табаку. Вам ясно?
– Мне ясно! – скорбно вскинув подбритые брови, сказала Каролина. Будет исполнено, товарищ майор. Но имею ли я право лишать вас, ведущего хирурга…
– А уж это не ваше дело!
Вечером он увидел Лену в тамбуре своей подземной хирургии – так называлось отделение, которым он командовал: огромная палата была вырублена в гранитной скале, был и коридор, и еще две палаты, операционная, перевязочная, кубовая…
– Здравствуйте, – сказала Лена.
– Здравствуй, – ответил Устименко и немножко испугался, что девочка будет благодарить за паек. – Ты тут зачем?
– Разрешите мне петь, танцевать и рассказывать, – глядя на Устименку снизу вверх из-под своих словно приклеенных ресниц, очень веско, достойно и серьезно попросила девочка. – Я хорошо это умею. Особенно танцевать.
– Сколько же тебе лет, Елена?
– Будет десять.
– Отчего же ты такая маленькая?
– От недоедания. Это у меня и в поезде все спрашивали, и на пароходе. У нас было очень тяжелое продовольственное положение.
У Володи перехватило горло. Он покашлял.
– А мама знает, что ты здесь?
– Мама сейчас дежурит во второй хирургии. Она мне велела спросить у вас разрешения петь, танцевать и рассказывать.
– Ладно, разрешаю. Только запомни, есть раненые, которым очень больно и тяжело. Если им не понравится – не обижайся.
– Я понимаю.
Они помолчали. Елена стояла против него, закинув чуть-чуть голову, и глядела на Устименку своим невозможно открытым взглядом.
– Пошли, – сказал Устименко, – сообразим тебе халат.
Но халат «сообразить» не удалось, не было даже приблизительно такого размера. Тогда сестра Кондошина, которую Володя встретил на пути к бельевой, придумала одеть Елену в мужскую бязевую рубашку, подпоясать бинтом и закатать рукава. В это время за Володей пришел Митяшин: с мыса Тресковского доставили раненых.
– Идемте, – сказал Устименко, – а ты, Елена, действуй без нас.
И высокий доктор, и сестра Александра Тимофеевна ушли. Лена постояла, подумала, вздохнула. Потом открыла дверь и очутилась в подземном коридоре. Маленькая, пугливо озираясь по сторонам, вспоминая слова о том, что раненым тяжело и больно, девочка тихонько шла по длинному коридору. Все тут было чуждо, непонятно, непривычно, даже страшно: и острый запах медикаментов, и странные высокие носилки на колесах, и яркий свет в белой перевязочной, и длинные равномерные стоны из раскрытой двери в небольшую палату.
Внезапно из другой двери навстречу Лене вышел раненый с костылем, нагнулся к девочке и спросил густым басом:
