Большая книга перемен - Слаповский Алексей Иванович (книги без регистрации TXT) 📗
– Она ее дочь.
– В самом деле?
– Да. И похожа – один в один.
– И в чем же дело? Ты моложавый, обаятельный, у тебя эта самая. Харизма. Неужели не вскружил девочке голову?
– Даже не пробовал.
– То есть ты ничего не делал? Не приближался? Влюбился издали?
– Поговорили пару раз на общие темы.
– И ты хочешь, чтобы я к тебе вернулась? Чтобы я была под боком, а ты будешь спокойно и с комфортом мечтать об этой девушке? И даже, может, ее представлять на моем месте? А? Фантазия у тебя богатая, почему нет? Глазки закрыл – и вот он, любимый образ. И мне будет тоже приятно – за молоденькую сойду. В темноте, с закрытыми глазами. Это тебе нужно? Держать меня, как резиновую женщину?
– Ты совсем с ума сошла, – сказал Сторожев. – Ты мне как человек нужна. Я это понял. То есть и как женщина, но…
– Не поправляйся, все верно. Нет, Валера, ничего у нас не выйдет.
– Почему?
– Ты лучше меня это понимаешь. У тебя «я-болезнь», а у меня «ты-болезнь». Два больных вместе – зачем? Мне всегда будет мало тебя, я буду это скрывать, но ты это почувствуешь, вот и будем играть в кошки-мышки.
– В эти игры все мужчины и женщины играют. В той или иной степени.
– А я, как все, не хочу. Все, Валера, я пойду.
– Наташа…
И тут Сторожев понял, что именно хочет, чтобы она сейчас ушла. Потому что – права. Потому что не любит он ее, а просто уже привязался. И правильней всего остыть, перетерпеть (как она и советует), побыть еще одному. Он представил, как сейчас вернется домой, разденется до трусов, достанет бутылочку пива из холодильника, завалится на диван перед телевизором. Хорошо, если сегодня футбол. Он не болельщик, но футбол понимает – и болеет обычно за слабых, которые если и выигрывают, то наперекор всему. Интересно, это добросердечие или самоидентификация? Кстати, когда он рассказывал Наташе про «я-болезнь»? Выпивши, что ли, был, не помнит.
– Что? – спросила Наташа.
Не вышла, спросила. Значит, ждет повторения просьбы вернуться.
Тут спасительно зазвонил телефон.
Павел Костяков. Голос бодрый, веселый, но у Сторожева долгий опыт общения с ним, он понял, что Павел сорвался.
– Очень занят? – спросил Костяков.
– А ты развязал, я вижу.
– Тебя не обманешь. Но лечиться пока не буду, я не для этого звоню.
– Ладно, приеду.
– Я сказал: лечиться не буду. Пообщаться хочу.
– Я же сказал, приеду.
– Больной? – спросила Наташа.
– Да.
– Ты не представляешь, как я тебя уважаю за твою профессию! – вдруг сказала Наташа. – Это такой ужас для нашего общества. А ты всем готов помочь, ты за всех переживаешь, сутками с ними сидишь.
– Приятно слышать, умеешь похвалить. Но это не так. Я к ним равнодушен. Это автоматическое чувство долга. Профессиональное. Чтобы при мне не умерли. А после меня пусть загибаются, мне наплевать.
– Хочешь казаться хуже, чем ты есть?
– Хуже некуда, – сказал Сторожев.
– Ладно, езжай.
Наташа вышла, и таким образом вопрос о ее возвращении отпал сам собой. Или отложен.
Павел ждал Сторожева с нетерпением. Был он в шортах, по случаю жары, окна все открыты.
– Кондиционеры сломались? – спросил Валера.
– Выключил. Надоела искусственная атмосфера. Хочу пить теплую водку и потеть, как комбайнеры в поле. Ты знаешь, что комбайнер в советское время мог заработать за лето полторыдве тысячи?
– Я в стройотряде восемьсот рублей за два месяца заработал.
– Сравнил! Комбайнер честно косил и молотил, а вам наверняка приписали. Думаешь, не знаю эту механику? Прораба поили?
– Поили.
– Он вам наряды выдумывал?
– Выдумывал. Мы коровник строили, крышу крыли, прыгали с балки на балку, а он нам нарисовал, будто леса строили, а потом разобрали. За одно это рублей по пятьсот получилось.
– Вот! И так во всем! Построили, разобрали, следов нет, деньги заплачены.
– А в твоих бизнесах не так?
– По-разному. Слушай, это скучно. Ты единственный человек, с которым я могу поговорить про любовь.
– Стихи будем читать?
– Не зли. Валера, мне твой совет нужен. Вот смотри, девушка просит о помощи. Мать больная, дом падает и все такое прочее. То есть это Даша, как ты понимаешь. Она говорит… Приготовься, ты никогда такого не слышал. Она говорит: Павел, я прошу у тебя денег и прошу ничего за это не требовать. Но если потребуешь, я на все готова. Ты понимаешь, да? Она рассчитывала, что я ничего не потребую. Так?
– Да, наверно. Ты же порядочный человек.
– Это твое давнишнее заблуждение, но об этом потом. То есть сейчас, но позже. Я тоже так думал. Что она считает меня порядочным и поэтому… Но все-таки, согласись, девушка современная, понимает, что нельзя ведь на самом деле прийти к богатому человеку и сказать: дай денег, но тебе за это ничего не будет!
– Она для матери просила.
– Знаю. Ты лови мысль. Я ее сам еще не понял, может, ты поймешь. Я тоже думал: девушка от отчаяния попросила. Эта часть мне понятна. Но зачем она мне сразу условия поставила? Смекаешь, нет? Могла бы просто: Павел, дай денег. Точка.
– Но ты же влюбился в нее, – сказал Валера. – Поэтому она не могла оговорить условия. Не могла сделать вид, что не помнит, что ты влюбился и можешь на что-то претендовать.
– Да? Тогда еще сложнее. Хорошо. Нет, не так, ты не прав. Я вот что подумал: можно допустить мысль, что я ей нравлюсь?
– Теоретически.
– То есть можно. Она сама сказала, что нравлюсь. Но у нее гордость. У других давно ни у кого нет, а у нее есть. Она не хочет продаваться. Я тут ей предлагал разные вещи – пожить с ней и даже замуж уговаривал, то есть на самом деле покупал. Она не соглашалась. Теперь следи дальше за мыслью. Продаться она не может. Даже если я ей нравлюсь, она не хочет, чтобы думали, что она вышла за богатого ради денег. Или стала с ним жить. А вот если получится так, что она почувствует, что она должна это сделать, то есть не продаться, а расплатиться, это уже для гордости нет ущерба. Я при этом получаюсь подлец, но это для нее хорошо, она зато – ангел. Понимаешь?
– То есть она хочет, чтобы ты показал себя подлецом?
– Вот! Вот к этой идее я подбирался, а ты помог. Самое то. Мужчины – идиоты. Они ничего не понимают. Я всю жизнь потратил, чтобы хоть что-то понять. Если женщина сама идет навстречу мужчине, она получается виноватой – при любом раскладе. А если ее берут в каком-то смысле силой, она не виновата. При разводах что женщины кричат? Ты мне прохода не давал, ты меня вынудил за себя замуж выйти! Обманул, обхитрил! Благородство – да, хорошо, но, может, Валера, я ее разочаровал? А? Она ждала, что я буду нормальным негодяем: дам денег и воспользуюсь. То есть даже не негодяем, любой нормальный человек в наше время так поступит. А я, лопух, денег дал и не воспользовался. И поставил ее в дурацкое положение. Не сама же она ко мне теперь придет! Неудобно!
Говоря это, Павел то и дело угощал себя крошечными рюмочками коньяку.
А Сторожеву было худо. Девушка, которую он полюбил в кои-то веки (он опять был уверен в своей любви), находится в серьезных отношениях с другим человеком, пока он, Сторожев, хлопает ушами и бесплодно грезит. И эти отношения в любой момент могут стать еще серьезнее.
– Не мечтай, Паша, – сказал он. – Ты Хемингуэя начитался. В теперешней жизни все проще. Слишком ты насочинял. Она поступила не гениально, как ты считаешь, а вполне заурядно. Все они сейчас так действуют. Типа – дай денег, подари машинку. За это, если захочешь, дам. А не захочешь, твое дело. И дают. Легко. Без всякой философии. Ты ее неправильно понял. Она имела в виду: дай денег и не приставай, но, если захочешь, придется с тобой лечь, такова жизнь. Просто лечь, понимаешь? Просто трахнуться – без всякой гордости или там с гордостью, она, я тебя уверю, вообще об этом не думает. Они никто не думают об этом.
Павел выслушал Валеру внимательно. Налил, выпил, сказал:
– Неожиданный поворот. То есть ты считаешь…
