Приключения женственности - Новикова Ольга Ильинична (книги регистрация онлайн бесплатно .txt) 📗
Поспешно избавилась от черного поплинового платья, превратившегося в последнее время из служебного мундира чуть ли не в траурное одеяние, и на освобожденное тело надела красный сарафан, переведенный этим летом в домашнюю одежду. Хотелось яблока, но в июне можно купить только безвкусные муляжи и только на рынке, притом за большие деньги, а экономить Женя еще не разучилась, поэтому обошлась бутербродом с огурцом и ледяным морсом из маминого смородинового варенья. Забравшись с ногами в кресло, принялась за газеты, которые приносят не утром — как положено, а после того, как все уже ушли на работу.
Так, и здесь Генриетта. Теперь понятно, почему Андрей ни за что не хочет ее послесловие печатать. Как скоро он научился витиевато аргументировать! «Не согласен с ее концепцией имманентного развития… Короче, основные принципы, положенные в основу…» Чувствовалось сразу, что концепция тут ни при чем, что причина его негодования совсем другая.
Взгляд упал на Сашкины розы, чьи головки уже дня три гордо смотрели вверх. Стала доставать по одной из хрустальной вазы, подстригать стебелек и ставить в соседнюю гжельскую с заранее отстоянной водой. Легла на живот поперек кровати и стала перелистывать свежий «Новый мир»…
В квартире была только самая необходимая мебель. Появление каждого предмета — событие. Вот эта самая кровать, например. В магазинах были только образцы спальных гарнитуров, а надо сделать так, чтобы единственная комната была одновременно кабинетом, спальней и гостиной. На работе подсказали, что новые кровати из этих гарнитуров иногда попадаются в комиссионках. Женя поехала на Большую Академическую. Думала, задержится ненадолго, но оказалось, что «по техническим причинам» магазин откроется в одиннадцать. Позвонила на работу, предупредила Валерию. Конечно, директор уже спрашивал — все остальное время нервного топтания возле дверей пыталась догадаться, что ему нужно.
К открытию набралась толпа, в которой шмыгали молодые люди, одетые, как в униформу, в джинсы и куртки из тонкой кожи. В дальней комнате, похожей на больничную палату во время дезинфекции, стояли кровати разных размеров, разных цветов, но на одинаково шатких тонких ножках. Всего одна подходящая — почти квадратный матрац со спинкой, надежно покоящейся на коробе, обитом тем же материалом.
Служитель в черном халате с бегающими глазенками выписал чек и непонятно почему посоветовал поскорее забирать покупку. Пока Женя искала в этом лабиринте кассу, кликала отошедшую куда-то кассиршу, пока снова нашла свой отдел, у кровати уже стояла полногрудая блондинка и что-то нашептывала мальчонке в джинсах и курточке. Человек в черном халате исчез, и Женя протянула чек другому продавцу. Дама завизжала, что это ее кровать, что еще вчера она записалась на нее… Появившегося директора называла по имени, и тот, не глядя Жене в глаза, объявил, что ее чек аннулируется, кровать ввиду спора снимается с продажи.
— Приходите завтра утром, кто будет первым, тот и купит.
Прождав еще полчаса возврата денег, Женя поклялась никогда больше здесь не появляться, схватила такси и помчалась на работу. Почти такую же кровать она купила, случайно заглянув в мебельный на Звездном бульваре.
Повезло с румынским угловым диванчиком. Благодаря ему кухня стала еще и столовой, чем облегчила участь комнаты.
Как всегда, дома, где помогали и стены, и книги, и вид из чисто промытого окна, боль отступила, но не исчезла. Почему? Наверное, потому, что вытеснить ее нечем.
Чего ей ждать? В понедельник будет обсуждение годовых планов. Андрею наплевать на то, что она уже рукописи получила от «внутренних эмигрантов». «Ты, старуха, понимаешь, что там это не поймут?» Знакомый по советским временам — а сейчас какие? — почерк начальника, играющего в либерала. Мол, я бы всей душой, но «там» не разрешат. И ведь прекрасно знает, что сейчас можно не только играть, но и быть либералом. Всегда были страшнее те редакторы, которые хорошо разбирались в подтекстах и намеках, одобряли их на черной лестнице и вырезали с мясом за рабочим столом.
И план он будет ломать только для того, чтобы расчистить место акулам, посадившим его в директорское кресло, и хищным рыбешкам, которые вокруг него вьются. А я сегодня одной такой акуле вернула роман с двумя сотнями замечаний, на доработку. И так покривила душой, сделала вид, что этот опус еще можно доработать, в корзину не предложила выбросить.
А эти дружеские откровенные разговоры… Женя передернула плечами, как будто хотела отогнать голос Бороды, его слова.
«Ты что, старуха! О ком хлопочешь! Да он же из-за границы не вылезает! Денег у него куры не клюют! И в застойное время процветал, и сейчас не бедствует. Не то, что я — на одну зарплату ведь не развернешься. Я ему такие платежки подписывал — закачаешься! Бешеные деньги!.. Я в их тусовках потерся… Как они там развлекаются! Ждали мы с одним двух девиц. Торт припасли, шампанское — все культурненько… А стервы эти не появились. Он мне и говорит: „Может, мы с тобой сами что-нибудь сотворим?“ Вот их нравственный уровень! Тебе такое и не снилось? А? Или я ошибаюсь? В тихом омуте, как говорится… Ты вечерком-то сегодня что делаешь?»
Ладно, не одной ведь работой… Женя села за письменный стол, раскрыла дневник и, оттягивая удовольствие, перечитала, что было в этот день год назад. Свидание с Рахатовым. Но не описание встречи, а рецензия на нее, и рецензия отрицательная. Решила отключить телефон, но как только подошла к нему, раздался звонок.
— С кем ты сейчас разговаривала? — раздался недовольный голос.
— Ни с кем.
— Но я же минут десять набираю твой номер — все время занято.
— Шутки телефонной сети в вашем доме творчества. Я ни при чем.
— Ты одна?.. Ну, хорошо… — После привычного допроса Рахатов успокоился. — Знаешь, у меня все планы переменились. Завтра придется в Москву ехать.
— Что случилось? — без труда сохраняя спокойствие, спросила Женя.
— Я сейчас тебе все объясню, — виноватым тоном заговорил он. — У нас под окном новоиспеченный кооператив стройку затеял — собираются ремонт машин производить. А это значит — шум целыми днями, звон, выхлопные газы. Теперь надо бороться, письма писать, в райисполкоме пороги обивать.
— Кроме вас некому?
— Ты же знаешь писательскую братию. Возмущаются, а как что-то реальное делать — в кусты. У одного заседание, у другого — зарубежная поездка, у третьего — путевка в Коктебель. А я и без мастерской с трудом засыпаю. Этот шум меня неврастеником сделает. Дай бог подписи с них успеть собрать.
— Вот видите, а вы на меня обиделись, что я завтра не могла приехать к вам.
— Но ты же не знала, что так случится. — Так искренне, непосредственно он посетовал, что Женя рассмеялась. — Ничего смешного. Если бы ты согласилась, то, может быть, мне бы и уезжать не понадобилось. А теперь что я могу поделать? От меня ничего не зависит.
— Странно устроена ваша жизнь — ничего в ней от вас не зависит. Я тоже… Расстанемся, и вы, наконец, перестанете все время чувствовать себя виноватым — передо мной, перед вашей женой, не знаю еще, перед кем… — Женя хотела перечислить все преимущества, которые получит Рахатов от их разлуки, но больше ничего придумать не смогла. — Как это так вышло, что никаких неудобств, никакого беспокойства наши отношения вам не доставляли? Даже свидания заранее планировать не надо — появилась возможность — и я тут как тут, все бросила. И отменить назначенную встречу — пара пустяков. А на мои сетования — простой ответ: «У тебя соперниц нет и быть не может. Я никогда ни к кому так не относился». Это, пожалуй, правда.
Вспомнилось, как во время последнего свидания он попросил прочесть ему письмо от поклонницы. «Передохнем немного, хочется блаженство продлить… Видишь, как я тебе доверяю… У нее почерк такой, что только профессионал разобрать может, а у меня уж глаза не те…» Почерк и правда был странный, неестественный какой-то, как будто нарочно испорченный, чтобы спрятать орфографическую неграмотность. Такое письмо можно показывать только очень надежному человеку.
