Золото собирается крупицами - Хамматов Яныбай Хамматович (бесплатные версии книг .TXT) 📗
— Ты тоже там был? — помолчав, спросил Хисматулла.
— А ты как, пошел бы за ними? — вопросом на вопрос ответил Сафуан и, не ожидая ответа, протянул руку: — Будем знакомы, товарищ! Я ведь тоже Михаила знаю, из-за него тут и сижу… И тебя знаю, вы же заодно, за бедняков — против царя!
Хисматулла недоверчиво посмотрел на Сафуана. Мысли, одна тревожнее другой, мелькали у него в голове: Михаил говорил, что в камеры часто провокаторов подсаживают… Нет, нельзя откровенничать, — решил он, а вслух сказал:
— Что ты, агай, я здесь совсем по другому делу… Разве можно идти против царя? Да и не пойму я что-то, о каком Михаиле ты говоришь!
— Ладно, ладно, — хитро прищурился Сафуан, — ты тут, пока валялся да бредил, столько наговорил, что если бы я захотел тебя продать — уже давно бы сделал это!..
Дверь камеры приоткрылась, показался надзиратель, — Сафуана вызывали на допрос.
«Кто же он? Друг или враг? — напряженно думал Хисматулла. — Надо будет поосторожней расспросить его, когда вернется, что я тут болтал в беспамятстве…»
Но ни к вечеру, ни на следующий день Сафуан в камеру не вернулся…
15
Целую неделю Загит помогал отцу готовиться к переезду на джайляу — летнее жилье. Вся деревня походила на растревоженный муравейник. Улицы, как никогда, были полны народу, и каждый бежал, спешил куда-то; крики людей, мычанье и блеянье скота, скрипы повозок, лай собак и ржанье лошадей смешивались в один непрерывный гул. Лесовозная телега уже два дня стояла на дворе Хакима, и он каждый день осматривал ее, похлопывал по бокам, как будто это (шла не телега, а норовистое упрямое животное. Хажисултан-бай обещал дать ему для переезда саврасую кобылу, и теперь Хаким старался как можно быстрее собраться и двинуться в путь, — не передумал бы Хажисултан, не отдал бы кобылу другому, ведь в эти дни, верно, многие односельчане просят его о том же!
В ночь перед отъездом он почти не мог уснуть от возбуждения и тревоги, не спал и Загит. Еще накануне он просил у отца разрешения остаться на прииске с Гайзуллой, но отец только фыркнул, а когда мальчик решился второй раз попросить его о том же, так раскричался, что в ушах у Загита зазвенело:
— Ты что, сын шайтана, опозорить меня хочешь? Мало мне было позора на Кэжэнском за воде, когда вы с братом сделали из меня посмешище для соседей! Слава аллаху, что меня не посадили по вашей милости за решетку, будьте вы прокляты на том и на этот свете! Нарушать обычай дедов? Да ты рехнулся! Чтоб я больше не слышал от тебя таких слов, иначе и на глаза мне не показывайся!..
Загит понурил голову и не смел больше перечить отцу, однако всю ночь еще надеялся, что Хаким смягчится. «Может быть, пообещать ему отдать все золото, что я намою? — думал мальчик. — Или попросить Мугуйю — пусть поговорит с ним… Хотя что с нее взять, и так молчит целыми днями, словно воды в рот набрала… Только посмотрит своими глазищами, и сразу ясно, что с нее и спросу нету…»
Едва начало рассветать, как Хаким стал одеваться, чтобы идти к Хажисултану за кобылой. Он затянул шнурки на катах, и Загит, приподнявшись на локте, окликнул его:
— Отец!..
Хаким поглядел на сына. Бледное лицо мальчика в сумерках казалось еще более худым, тонкая шея выступала из ворота рубашки — казалось, стоит лишь дотронуться до нее, чтобы она сломалась, красные заплаканные глаза умоляюще смотрели на него. Хаким нахмурился и отвернулся.
— Сказал же тебе, не отпущу, — пробормотал он. — Нечего среди неверных околачиваться!.. И больше не приставай ко мне, а то ремня попробуешь…
Он накинул на плечи тулуп и поспешил к Хажисултану, а Загит тоже потихоньку оделся и, выйдя во двор, уселся у телеги на перевернутой кверху дном корзине. На соседнем дворе уже не спали, грузили на повозку домашний скарб.
Загит увидел мальчика лет семи — он молча тащил за руку девочку меньше его ростом; девочка слегка упиралась, крепко прижимала к груди замотанную в тряпки деревянную куколку; губы ее морщились, казалось, она вот-вот заплачет. Привстав на корзине, так что она прогнулась и заскрипела, Загит увидел, что и в остальных дворах соседи тоже встали: одни кормили скот перед дорогой, другие складывали пожитки в мешки и корзины, запирали дома, третьи забивали поперек окон доски, вразнобой стучали молотки и топоры. Еще дальше, на дороге, среди первых, уже отправляющихся в путь повозок Загит увидел отца, довольного и улыбающегося. Хаким горделиво смотрел по сторонам, торопливо здороваясь с соседями и всем своим видом показывая, как он спешит, — за ним, резко взмахивая головой, шагала саврасая кобыла.
Мальчик слез с корзины и, перевернув ее, выправил погнувшееся дно; почти тотчас во двор вышла Мугуйя. Несмотря на то что в небе не было ни единого облачка и день обещал быть солнечным, она была тепло одета, большой живот ее тяжело выпирал из-под платья, оттопыривая снизу камзол, и никак не вязался с ее маленькой, хрупкой фигуркой; бледное, без кровинки, лицо, казалось, было сделано из белого камня. Медленно, как бы ничего не видя, она обвела усталыми глазами двор, потупилась и застыла, сложив руки на животе, — покорная, равнодушная.
Не обращая внимания на сына и застывшую в дверях жену, Хаким запряг кобылу, сложил на дно телеги деревянные вилы, грабли и косы, сунул в угол чашки, привязал сзади ведро. Проделывал он все это не торопясь, спокойно и с достоинством, уложил последний узел и только тогда обернулся к Мугуйе и стоявшим около нее детям:
— Ну, чего торчите как вкопанные? Залезай те быстро!
Хаким ушел в дом, а Мугуйя, подталкивая Аптрахима, подошла к телеге. Загит подсадил братишку и поставил к нему на колени большой самовар, бока которого еще вчера Гамиля до блеска надраила речным песком. Аптрахим прижал самовар к груди, повернул его так, чтобы не была видна дырка на месте крана, и, полный сознания своей важности, сердито засопел. Загит устроил на узлах Гамилю, помог мачехе сесть поудобней и пристроился сам на край телеги. Вдруг кто-то тихо окликнул его с дороги. Мальчик обернулся — во двор, прихрамывая, входил Гайзулла.
— Ну что, не отпускает? — шепотом спросил он.
Мальчик покачал головой.
— Слушай, ты скажи ему, что я богатое место знаю, — торопливо зашептал Гайзулла, — половину ему отдадим, если тебя отпустит… Что там с тебя толку? А здесь, пока нет никого, знаешь какое богатство огрести можно?
— Я уже говорил… — огорченно ответил Загит. — И слушать ничего не хочет, говорит, обычай дедов…
— Попроси еще раз! — голос Гайзуллы за дрожал. — Может, согласится, если узнает, что я такое место нашел?..
— Боюсь, еще вчера поколотить обещался, — сказал Загит, искоса поглядывая на дверь.
— Давай я попрошу, — предложил Гайзулла, — может, меня послушает?
— Не надо, еще хуже будет! —Загит махнул рукой.
— Да что ты с ним разговариваешь, с головотяпом! — вмешался шныряющий по двору Султангали и звонко плюнул сквозь зубы. — Разве не видишь, у него от страха уже обе штанины полны!
Загит сделал вид, что не слышит брата, а Гайзулла, обернувшись к нему, насмешливо и язвительно прищурился:
— Ну, а ты, герой? Покамест сух еще?
— Ха! — хвастливо выпятил грудь Султангали. — Я сам по себе, надо мной кнута нету! За хочу— останусь, а захочу — поеду… Знаешь, почему я домой вернулся? Потому что отец меня умолял, сам ко мне пришел, шапку снял, донял? Э, меня еще не тому Нигматулла-агай научил! Главное — во! — Султангали выставил вперед худую руку с крепко сжатым кулаком. — А если этого нету, то язык еще главней! А у этого болвана и тупицы, которого моим старшим братцем зовут, ни того ни другого нету — вот он и трусит, хуже зайца! — Султангали снова циркнул сквозь зубы и отошел к плетню, повернувшись к Загиту спиной.
— Ну и брат у тебя растет… — покачал головой. Гайзулла. — Если б мой был, столько оплеух от меня получил бы, что вообще язык бы проглотил, не то что так разговаривать!..
Тем временем Хаким снес в подвал остававшиеся в доме вещи, забил окна, большими толстыми гвоздями заколотил дверь и, присев на лежащий посреди двора сосновый чурбак, стал читать молитву. Мальчики замолкли, Мугуйя не подвижными глазами уставилась на мужа, только Гамиля вертелась между узлами, стараясь уст роиться поудобнее.
