Золото собирается крупицами - Хамматов Яныбай Хамматович (бесплатные версии книг .TXT) 📗
— Оба, что ль, твои?
— Мой, мой малайка, — торопливо заговорил Хаким и от волнения смял в руках старую шапку.
— А что у него с ногами? — незнакомец кивнул в сторону Загита.
— Обувка мало, золото мыть, семью кормить, — тихо ответил Хаким, опуская голову.
— Та-ак, — протянул незнакомец и взял со стола пистолет.
«Сейчас пристрелит!» — с ужасом подумал мальчик.
— Хуснутдинова Хисматуллу знаешь? — строго спросил незнакомец.
— Зна-аю, — заикаясь, прошептал Загит.
— Он тебе эти бумажки давал? Смотри, будешь врать, посажу обратно в подвал, а скажешь правду — штаны дам, рубашку и сапоги… Ну, давал он тебе что-нибудь?
Загит покраснел и медленно покачал головой:
— Ничего не давал…
— А если не давал, то откуда у тебя эти бумаги и книги?
— Я, дяденька, не умею читать… — захныкал Загит. — Я взял, чтоб картинки посмотреть!..
— Бестолочь! Какие картинки могут быть в книжке Ленина? Я тебя спрашиваю, не зачем ты их взял, а кто тебе их дал! — заорал незнакомец, нервно крутя в руках пистолет.
— Это вы о тех бумагах и книгах, что вам отец передал? — вдруг выступил вперед Султангали. — Так это мои книги! Это не он, это я их стибрил…
— Что-что? Как ты сказал? — удивился не знакомец.
— Ну, стибрил, украл то есть… Они на кошевке у старосты лежали, вот я и прихватил — подумал, купит кто!
Мухаррам побледнел и вскочил. Лицо его стало красным от страха и негодования:
— Не ври, гаденыш! Не верьте ему, господин офицер, он врет, нарочно врет! — Староста сжал кулаки и умоляюще смотрел на незнакомца, который небрежно подкидывал пистолет над сто лом. — Это поклеп, он нарочно!
Офицер мигнул уряднику, и сидевший до этого с полусонным видом урядник вскочил и гаркнул во всю глотку:
— Мол-ча-ать!
— Но мальчик врет… — растерянно пробор мотал староста.
— Староста, мол-ча-ать! — снова гаркнул урядник, и Мухаррам присел на краешек стула.
— Ну-ну, мальчик, расскажи нам все, — ласково сказал офицер.
Султангали отвел глаза от широкой золоченой рамы, в которой висел портрет царя Николая в мундире, в полный рост, махнул рукой перед лицом, отгоняя надоедливую муху, тщательно высморкался и, глядя прямо в глаза офицеру, улыбнулся с независимым видом, показав свои крепкие, белые, похожие на заячьи, зубы:
— Вам, что ль, книги нужны? Так я вам до стану! Только уговор — за каждую по две конфеты, и чтобы в обертках!..
— Ну, ну, будут тебе конфеты, — подбодрил его офицер. — Говори, где еще такие книги видел?
— Да на чердаке у нашего старосты их знаете сколько? Прошлый раз сам видел, как ста роста их туда прятал! Хотите, принесу?
Загит вздрогнул. Аллах, ну и язык у моего брата, — подумал он, — ничего доверить нельзя… Хорошо хоть, не сказал ему, кто мне их давал…
Офицер кивнул головой уряднику, и тот, щелкнув каблуками, выбежал за дверь.
— Ты что, всегда воруешь? — снова обернулся незнакомец к Султангали.
— Не-е, не всегда, — серьезно сказал мальчик, — я только у тех ворую, на кого отец покажет! И это не воровство называется, а вовсе да же месть за обиду! Мщу, понятно?
Хаким изумленно затряс головой:
— Когда я говорил тебе, чтоб ты воровал? Ты что, на отца пошел, за решетку меня хочешь? — От возмущения все лицо его покрылось красны ми пятнами, руки задрожали. — Может, амбар Алсынбая тоже я велел обчистить?! А?! Кто обо крал его балаган, кто?
— Ты, — невозмутимо ответил Султангали.
— Да падет гнев аллаха на твою голову, нечестивец! Пусть у тебя выпадут все волосы! Пусть у тебя отнимется язык! — запричитал Хаким, подымая руки к небу.
Собравшиеся в помещении односельчане зашумели.
— Тихо, тихо, разберемся, — сказал офицер, но никто не обращал на него внимания.
— Так вот почему у меня прошлым летом баран пропал! — крикнул кто-то. — Эх ты, Хаким, борода твоя скоро совсем белая будет, а ты такими делами занимаешься!
— Не трогал я твоего барана, клянусь аллахом! — с яростью обернулся к говорившему Хаким.
— Как же не трогал? Целых два дня сыты были, — снова заговорил Султангали.
Собравшиеся рассмеялись.
— Ты еще кости у Кэжэн закопал, помнишь? — посмотрел на отца Султангали. — И все заставлял нас ночью есть, чтоб соседи не видели!
— О аллах, за что ты наказал меня таким сыном? — снова запричитал Хаким, не замечая, что брызгает слюной на свою бородку и сидящего прямо перед ним офицера. — Пусть твое сердце засохнет и упадет, как сучок! Пусть твое собственное ребро заколет тебя изнутри!
— Эй ты, потише! — отодвигаясь в сторону, гневно крикнул офицер, и старик замолк.
Односельчане вразнобой загомонили:
— Верни мне моего барана, сосед!
— Ха-ха! Пойди к Кэжэн, раз он закопал там его кости, там небось уже целое стадо вы росло!
— Слушай, а это не ты, случайно, стащил позавчера платье моей жены, что она повесила на плетень сушиться?
Загит не смел поднять голову от стыда. Его уже оттерли в самый угол, никто не обращал внимания на мальчика, и он старался закрыть рукавом глаза, чтобы никто не видел его слез и красного лица. А Хаким все продолжал кричать, все больше сбиваясь с русского языка на башкирский и мешая слова:
— Ты мне не сын, ты ударил меня! Пусть та рука, которая сделала это, отвалится!
— Не говори неправды, — спокойно отвечал ему Султангали. — Это твоя жена тебя ударила за то, что ты не можешь прокормить ее детей!
— Врешь, проклятый, врешь! Зачем врешь? Знакум, моя малайка буклашка моя давал! — Хаким показал офицеру на свою голову. Офицер недоуменно пожал плечами. Хаким со злостью плюнул в сторону сына, достал из-под полы перетянутого лыком камзола небольшой сверток и, развернув его, положил на стол перед офицером: — Он как кусук, уся карапчит, щенок проклятый! Вот, смотри! Моя борода рвал…
— Да не трогал я его бороды! — со смехом отозвался Султангали. — Это не борода вовсе!
— А что же это? — спросил офицер, указывая на сверток, где лежали два клока черных волос.
— Да это он из хвоста кобылы Хажисултана-бая вчера выдрал!
В зале стоял громовой хохот.
— Убью! — Хаким затопал ногами, по лицу его, изборожденному морщинами, потекли слезы. — Щенок, своими руками придушу, собака!.. Будь ты проклят, вот тебе мое отцовское благословение, будь ты проклят, ублюдок!..
Загит отвернулся, — мальчик никогда еще не видел отца плачущим.
Вдруг дверь распахнулась, и в комнату влетел урядник с кипой книг в руках. Не рассчитав, что в комнате набилось так много народу и дверь, распахнувшись, тут же захлопнется и ударит его по лбу, он с минуту после удара в обалдении стоял на пороге, но, опомнившись, быстрым военным шагом, щелкая каблуками, подскочил к столу, свалил на него книги и, вытянувшись, отрапортовал голосом, похожим на собачий лай:
— Так точно, господин офицер, нашел у старосты на подловке, как мальчик говорил!
— Вот видите! — с торжеством сказал Султангали.
Неожиданная весть осложнила допрос. Из комнаты удалили посторонних, но и после этого выяснить всех обстоятельств дела не смогли, а только больше запутались. Староста божился и клялся, что в глаза не видел листовок; Султангали уверял, что староста сам прятал их на чердаке; Хаким ругал сына, Загит молчал, а офицер злился и, играя револьвером, вдруг вскакивал и кричал, что если не узнает, откуда взялись листовки, отправит всех по этапу в Сибирь…
Только на четвертый день старосту, Хакима и Загита отпустили домой, в Сакмаево..
— А ты пока что у нас посидишь, шутник! — язвительно сказал офицер Султангали. — Может, хоть немного воровать отучишься!
Но уже через месяц Султангали, сбежав из тюрьмы, снова появился в поселке и с тех пор ни на шаг не отставал от Нигматуллы, который становился одним из богачей Сакмаева и строил на площади большую лавку.
14
Тюрьма стояла на окраине Кэжэнского поселка, но отовсюду были видны ее почерневшие, будто покрытые копотью, мрачные стены с тремя рядами железных решеток на узких, как бойницы, окнах. У самого подножия стен тянулся глухой, из толстого накатника, забор, опутанный сверху ржавой колючей проволокой. За тюрьмой простирался большой пустырь, заросший крапивой и лопухами…
