Мастерская дьявола - Топол Яхим (книги серии онлайн .TXT) 📗
Сара! Не только ее дедушка с бабушкой испустили здесь последний вздох — человек двадцать из ее родни погибло в Терезине или где-то в польских лагерях… лишь ее отцу удалось спастись, с помощью Красного Креста он попал с эшелоном детей в Швецию. Сару не занимали те несколько улиц, которые будут сохранены по решению городских властей и правительства… ей было интереснее бродить вдоль ветшающих крепостных стен, лазить по заросшим канавам, водить пальцами по бороздам, в которых все еще могли остаться последние приветы идущих на смерть… с удовольствием участвовала она и в нашей жизни — жизни тех, кто не сдавался, и это было как раз то, что надо, поэтому мы ее любили… а еще она охотно слушала рассказы горстки старожилов, что покуривали на обшарпанных скамейках, стоявших на безлюдной центральной площади, они с гордостью вспоминали те времена, когда тут маршировали полки… а иные из них и сами маршировали в составе этих полков Чехословацкой народной армии либо даже во главе их… Сара навестила пару семей из немногих оставшихся в городе, поговорила с ними по-немецки, этот язык все старики помнили, для местных шведская девушка, прибывшая из другого мира, была явлением — знамением жизни… они сперва опасливо приглядывались к ней из-за занавесок, наблюдая, как она всюду ходит, смотрит, завороженно слушает — здесь, посреди кладбища, которое в Праге списали со счетов, обрекая на окончательное разрушение и гибель…
Вскоре перед ней распахнулись все двери; тетушки, кажется, видели в Саре какую-нибудь свою внучку или племянницу, они с охотой рассказывали ей о своих молодых годах в Терезине — может быть, они знали ее бабушку, даже наверняка знали… и тетушки в своих квартирках, которые пока никто не тронул, принимались вытирать тряпочками пыль с пластиковых салфеток на столе и шарить в буфетах с застекленными дверцами между расфуфыренными куклами, фарфоровыми оленями и замысловатыми чашечками и ложечками, они доставали рюмки и с верхом наливали их для Сары, после чего она иной раз возвращалась в наш сквот, что-то выкрикивая, или, наоборот, сразу молча забиралась в свой спальный мешок на койке, и, пока я молотил по клавиатуре под диктовку Лебо или зачитывал ему сообщения, поступавшие с разных концов света, Сара сопела во сне, и мы с Лебо старались работать тихо, мы были рады, что она у нас есть… С Сарой скоро начали здороваться все наши старики, не исключая пьяниц, даже безнадежные дегенераты порой робко брели за девушкой по городской пыли, как будто бы она могла вывести их отсюда… когда тетя Фридрихова в ее честь отрубила курице голову и бросила эту голову из окна в речку под городскими стенами, как водилось у нас издавна, Сара пришла в восторг… а пану Гамачеку она с готовностью помогала доставить на главную площадь корзину с брюквой или мешок картошки; включилась Сара и в работу столовой — к примеру, разливала там чай… Сара решила остаться жить в городе смерти, и у меня возникло ощущение, что повседневная жизнь в этом городе действует на девушку умиротворяюще, что она выбирается из своего угнетенного состояния искательницы нар и освобождается от того отчаяния, которое черной тучей заволакивает мозг и — особенно у молодых, пока еще совершенно невинных людей — способно вызвать шок внезапного прозрения, то есть осознания того, насколько чудовищным может быть зло.
Сара предложила съездить в Прагу, которая была совсем недалеко, за сувенирами, чтобы мы могли что-то продавать тем редким туристам, которые к нам иногда забредали. Туча в ее голове мало-помалу рассеивалась. А Сара была девушка практичная.
Она понимала, что мы с Лебо делаем полезное дело, когда, сидя за компьютером, устанавливаем контакты, организуем сбор средств и бьем тревогу, но, может быть, именно потому, что она была новенькая и смотрела на разрушение нашего города глазами человека со стороны, она утверждала, что мы сможем гораздо успешнее бороться с бульдозерами, если привлечем в город побольше людей.
Вы должны заинтересовать туристов, привлечь к себе внимание мира.
Только тогда, — говорила Сара, а мы ей внимали, — когда взоры всего мира будут прикованы к гибнущему Терезину, мы сможем начать процесс ревитализации города.
А ревитализация означает оживление или даже возрождение, объяснила она.
Сара занималась не только историей, этнографией, литературой, культурологией, религиоведением и тому подобным — все наши студенты, прежде чем попали к нам, обучались таким диковинным специальностям, исключение составлял один я, прошедший лишь училище, да и то не до конца… Сара, кроме того, умела рисовать, и однажды вечером, когда я под диктовку Лебо стучал по клавишам, она вдруг издала победный вопль — да такой, что мы аж подскочили… Сидя на койке, она показала нам майку, на которой, как она сказала, был изображен писатель Франц Кафка, эту майку Сара купила в Праге, но сейчас она начертала под портретом Theresienstadt[7], а еще нарисовала виселицу и написала: «Если бы Франц Кафка не умер своей смертью, его убили бы здесь»… Вот это и вправду может сработать, заявила Сара и прибавила, что и не подумает обращаться ни в какую швейно-печатную фирму, майки мы будем по их шаблонам изготовлять сами, вручную и творчески, только такое в нашем случае имеет смысл.
Мы с Лебо кивнули, окей, мы верили ей, как-никак она пришла к нам из внешнего мира.
Тогда мы с Сарой уже отлично понимали друг друга, поначалу же, когда она, подавленная и с темной тучей в душе, блуждала среди руин, я незаметно следил, как бы ее, к примеру, не затянуло бесповоротно в образовавшуюся после паводка воронку или не унесло одним из потоков черной воды, какие местами, вырываясь из катакомб, заливали низко расположенные развалины… следил, чтобы она не заходила слишком далеко в здание старого цейхгауза с разрушенными стенами, где ей на голову мог упасть кирпич… Сара привыкла ко мне и моему стаду; я показал ей свой хлев, и ее не испугал даже бодливый Боек.
Саре были по душе мои козочки, а я ее однозначно любил, или как это назвать, хотя она меня, скорее всего, нет, этого я уже не узнаю… как бы то ни было, мы переживали друг с другом и порывы страсти, ведь для этого довольно было просто рухнуть в красную траву. Больше я об этом ничего не скажу. Потому что человека, который при всех без стыда болтает о таких вещах, я бы без колебаний поставил к стенке, совсем как в старые времена.
Под вечер мы поднимались и гнали стадо домой. Люди над нами все равно посмеивались, подшучивали надо мной и Сарой. Ведь пыль с крепостных кирпичей остается на волосах, въедается в одежду и в кожу, и все понимают, почему кто-то катается по траве.
В Праге мы останавливались в гостинице. Денег у нас хватало, в то время мы их уже даже не считали, а кроме того, наши поездки в Прагу были деловые и, само собой, тоже оплачивались из средств, поступавших благодаря контактам Лебо.
В случае необходимости Лебо, часто в сопровождении Сары или других девушек, отправлялся в банк и снимал нужную сумму. Девушки, конечно, иногда хотели купить кое-какие девчачьи мелочи, как говорил Лебо, так что некоторое время они проводили в пражских магазинах. За деньгами я не следил, обо всем, что требовалось для компьютерного уголка, заботилась Сара. Одежду мне тоже выбирала она.
Именно Сара приобретала майки и другие сувениры, планировала расходы на издание рекламного буклета, закупала ящики красного вина для наших вечеринок, то есть для учебы через игру, а я был в основном носильщиком, таскал за ней по городу рюкзаки, хотя мы и на такси частенько разъезжали — хорошо, что Сара меня к этому приучила.
Гостиничный номер на неприметной улочке вблизи Староместской площади полнился запахом Сары и был совсем не такой, как мой следующий номер в отеле.
Как раз сейчас мы с Сарой в Праге, в гостинице. За окном бесчисленные улицы, наша улочка — узкая, длинная и кривая, на выщербленном тротуаре тут местами валяется собачье дерьмо и всякий мусор. Но я тут чужой.
Терезин — город по-военному прямоугольный, так что тебе, деревенщине, легко там ориентироваться, а Прага — средневековая, вся в извивах, изгибах, загибах, объясняет Сара, почему без нее я бы в Праге заблудился.