Солнце на стене - Козлов Вильям Федорович (полные книги txt) 📗
Матрос хмурил лоб и молчал. Трудно было Вальке вот так сразу возразить Тихомирову. Да и вообще не стоило бы ему вылезать…
— Нужно думать, что говорите, — заключил довольный Венька. — Вы хотели что-то сказать? — обернулся он к редактору.
Неизвестно было, хотел редактор что-либо сказать или нет, но со своего места поднялся.
— Товарищи, я сам был удивлен, узнав о поступке Андрея Ястребова, — сказал он. — Я знал его как хорошего производственника… В свое время мы не раз в печати отмечали его за трудовые успехи. Но, очевидно, товарищ Ястребов зазнался, оторвался от коллектива… И вот результат — опоздания, прогулы! Мы совсем не хотели его опорочить, наоборот — помочь товарищу. Ястребов — член комитета комсомола, с него и спрос больше… Вот вы, товарищ? — это к Матросу. — Вот вы сказали, что все это вранье… По-вашему, Ястребов не прогулял три дня?
— Ну, прогулял… — выдавил из себя Валька. — Так ведь он не по пьянке!
В комнате смех.
— Вы считаете, только по пьянке можно прогуливать? — усмехнулся Венька.
— Он… — Валька беспомощно посмотрел на меня. — Ну, так уж получилось…
— Как все просто! — сказал Венька. — Так уж получилось… Товарищи, по-моему, все ясно. Случаи нарушения трудовой дисциплины у нас бывают, это не первый случай. Я уж не буду называть фамилии… Мы сегодня должны осудить недостойное поведение товарища Ястребова и сделать для себя выводы… Я думаю, на первый раз можно ограничиться выговором… Ну, если все ясно…
— Нет, не ясно! — встал Карцев.
Во время Лешкиного выступления пришел Мамонт. Я сначала удивился, но потом вспомнил: ведь он член парткома. Никанор Иванович сел на заднюю скамью. Лицо сердитое, черные брови-ерши так и ходят вверх-вниз.
— Тихомиров сводит личные счеты с Ястребовым, — говорил Карцев. — Уж если на то пошло, есть у нас в цехе и прогульщики, и разгильдяи, которые давно заслуживают самой беспощадной критики… Видите ли, не стоит называть их фамилии! Очевидно, новый начальник просто с ними еще не познакомился…
— Назови фамилии… — усмехнулся Вениамин.
— Пожалуйста, — сказал Карцев, — я не выгораживаю Андрея… Конечно, это безобразие. Но зачем же Тихомирову понадобилось из-за одного этого факта приклеивать Ястребову ярлык злостного прогульщика? Это единственный случай за все время. Причем он не прогулял, а задержался на три дня после своего краткосрочного отпуска. Его вина, что он не поставил никого в известность… Кстати, Ястребов в первую же неделю сверхурочно отработал эти дни. А Казахстан? В заметке сказано, что Ястребов отказался поехать по комсомольской путевке на целину… А почему, вы знаете? Андрей заочник, через три месяца государственные экзамены. Андрей после армии полгода был на целине. Он привез оттуда три почетные грамоты! Кто от завода каждую весну ездит в колхоз? Ястребов! Почему, товарищ редактор, вы позабыли про статью председателя колхоза, который ставит Андрея Ястребова в пример всем? Эта статья весной была напечатана в газете, где стоит ваша подпись… Еще до прихода нового начальника цеха, к Первому мая, партком, комитет комсомола и профком наградили Ястребова как лучшего производственника арматурного цеха почетным дипломом… Портрет Андрея установлен в аллее знатных людей нашего завода… Вот уже больше года Ястребов перевыполняет нормы почти вдвое. Как же так случилось, что начальник из-за сучьев леса не увидел?..
Тихомиров вскочил было с места, но тут поднялся Ремнев и махнул рукой: дескать, посиди…
— Я подготовил по заводу несколько приказов, — забасил Никанор Иванович. — Зачитывать не буду, кто хочет, сам прочитает… Копию Тихомирову оставлю… Алексей Карцев назначается мастером в цех сборки. Парень он с головой, через год-два институт заканчивает, вот ему и карты в руки. Должность, спору нет, ответственная… Как ты, Алексей, справишься?
Ошарашенный Лешка — он еще сесть не успел — смотрел широко раскрытыми глазами на Мамонта и молчал.
— Знаю, справишься, — сказал Ремнев.
— Никанор Иванович, не помешало бы со мной посоветоваться, — обиженно сказал Тихомиров.
— А ты что, возражаешь?
— Нет, почему же… Но…
— Вот и прекрасно, — сказал Ремнев.
— А кого же вместо Карцева? — спросил Венька.
Мамонт посмотрел на него, ухмыльнулся.
— Думаю, ты против второй кандидатуры тоже не будешь возражать… Вместо Алексея бригадиром будет Андрей Ястребов.
Это был удар в самое сердце. Венька стал медленно багроветь: сначала шея, подбородок, скулы и, наконец, щеки и лоб. Он смотрел на Ремнева и молчал. Я его понимал: бывают минуты, когда трудно вымолвить слово.
Сеня Биркин взглянул на меня и улыбнулся. У меня даже мелькнула нелепая мысль: уж не знал ли об этом Сеня раньше?
— Подождите, — зашевелился на стуле редактор, — а как же статья?
— Какая статья? — спросил Мамонт. И голос у него был такой удивленный, что все невольно заулыбались. Все, кроме редактора и Тихомирова.
— Та самая, ради которой мы сегодня собрались, — сказал редактор.
— Почитайте, Никанор Иванович. — Матрос протянул вчетверо сложенную газету.
— Ах, эта? — сказал Мамонт. — Как же, читал, читал… Хлестко написана, ничего не скажешь!
— В статье высказаны серьезные упреки в адрес товарища Ястребова, — сказал редактор.
— Упреки-то серьезные, а статья, по-моему, несерьезная… — сказал Ремнев. — Не разобрался Тихомиров… Он еще молодой начальник… Ну, допустил ошибку, если это, конечно, ошибка. А вот вам, Петр Сидорович, редактору многотиражной газеты, опытному товарищу, следовало бы посоветоваться, прежде чем печатать статью…
— Никанор Иванович, товарищ Тихомиров не случайный автор… Он ведь и раньше печатался в нашей газете.
— Я думаю, Петр Сидорович, придется все-таки тебе дать опровержение… Так, мол, и так, дорогие читатели, напечатали непроверенный материал, замарали хорошего рабочего. Ну и — как там дальше? — виновные будут наказаны… Не мне тебя учить, Петр Сидорович, сам знаешь, как это делается.
— Товарищи, вы свободны, — спохватился Тихомиров. Он посчитал, что весь этот разговор нам совсем не обязательно слушать.
Уже выходя из красного уголка, мы услышали бас Мамонта:
— Какого черта ты, Тихомиров, устраиваешь эти дурацкие представления? Как будто людям после работы делать нечего…
Было холодно, и дул ветер. Дежурный по вокзалу, вышедший встречать товарняк, кутался в шинель. На перроне пустынно. Продавщицы надели под белые халаты ватные телогрейки и, сразу располневшие и неповоротливые, стояли за прилавками.
Волосы топорщились от пронизывающего ветра, я поднял воротник плаща. Пора надевать кепку. Обычно я до заморозков ходил простоволосым. Но нынешняя осень была на удивление холодной.
О чем бы я ни думал, рано или поздно на ум снова и снова приходила Оля. Всякий раз, дотрагиваясь до ручки двери общежития, я верил в чудо: вхожу в комнату — а там Оля… Я открывал дверь и видел Сашку, который тоже грустил. Но ему легче, у него гитара. И потом, когда Сашка грустит, он поет веселые песни. Но когда веселые песни поются грустным голосом, на душе становится еще беспросветнее.
Я радовался, когда Сашка вешал на стену гитару и уходил. Он не говорил куда, а я не спрашивал.
Спустившись с виадука, я увидел Володьку Биндо. Он часто после работы околачивался у вокзала. Биндо стоял спиной ко мне с каким-то незнакомым парнем.
Вот он обернулся и, увидев меня, осклабился.
— Мы тут ворон считаем…
— Кто это? — спросил его приятель.
Биндо что-то негромко ответил. Парень не очень приветливо посмотрел на меня и отвернулся.
— Я думал, ты меня продашь с этим инструментом, — сказал Биндо и подошел ко мне.
— Как обстановка в цехе, изменилась? — спросил я.
— Нормально… А мастер, дубина, по глазам вижу, знает, что это я спрятал инструмент, но ничего, на горло не наступает…
— Кончай травить, — подал голос его приятель.
— Этот красивенький… Дима обидел меня, — сказал Володька. — Пришел в цех и вернул ножик… Я же ему, дурачку, от чистого сердца… Раз, говорит, украл инструмент — не возьму, и баста! Я ж пошутил, говорю, а не украл! А он сует мне назад…
