Старт - Мандаджиев Атанас (хороший книги онлайн бесплатно txt) 📗
У тебя еще в запасе эта снежная платформа.
Последняя белизна.
Необъятная площадь твоего явления.
Создавай воспоминания. Придавай законченность незавершенным мгновениям. Совершенствуй их.
Лавина — гора из гипса. Набирай полные горсти и ваяй изображение самого насыщенного мгновения жизни, последнего, предсмертного мгновения. Воссоздай свое лицо и тело, когда в порывах и судорогах сольются в них воедино жизнь и смерть.
Нашел! Вот оно, отчаянно искомое: человек — борьба жизни и смерти.
Нет места отвергнутой статуе…
Тяжко, тяжко…
С каким тягостным теперь легкомыслием относился ты к считанным своим часам, как легко тратил их.
Как тягостна легкость недовершенного труда.
Как тяготит лавина неосуществленных возможностей.
Но впереди у тебя — вечность. Вечность, состоящая из двух-трех секунд, чтобы наверстать упущенное.
Двое приятелей доходят до многоэтажного жилого дома в стиле периода культа личности. Высокий каменный цоколь. Подозрительно сжавшиеся тюремные оконца. Холодная зернистая штукатурка — в горах бывает такой градуированный снег.
— Только глянешь — затрясет! — замечает Мерзляк.
— Пошли! — Скульптор направляется к своей мастерской.
С трудом тащат они тяжелую скульптуру по узкой витой лестнице. Давят бетонные перекрытия, Дневной свет едва просачивается сквозь решетку окна. Неповоротливая фигура не вмещается.
Скульптор взбешен: «Обезглавить ее!» Он уже замахнулся молотком.
Но друг останавливает его. Мерзляк благоговеет перед искусством, хотя, в сущности, мало что понимает в нем. Но самое главное ему доступно: личность творца.
— Во дворе есть место! — возглашает Мерзляк.
Тащат фигуру наверх. Теперь она еще тяжелее.
Эх, тяжела ты, неудача!
— Вон там, возле мусорных ящиков! — указывает Скульптор.
Они устанавливают статую прямо под одним из кухонных балконов первого этажа — пусть будет ей защита от дождя и от пыли выбиваемых ковров.
Но хозяйка с волосами, накрученными на бигуди, поднимает крик:
— Уберите это чучело! — А сама похожа как раз на чучело с нелепыми локонами на голове. — Ночью воры по ней заберутся прямо в квартиру!
— Они как увидят это пугало, так и разбегутся! — успокаивает ее Скульптор.
Непонятно, кого он имеет в виду: свое творение или эту женщину?
Приятели недоумевают: куда деть никому не нужную статую? Отовсюду ее гонят. Ее странные формы противоречат однообразным геометрическим линиям, скучным кровлям, стереотипным балконам, переполненным кухонной озабоченностью будней.
Фантазия возмущает обывателей.
И тут Мерзляк предлагает:
— У нас соединили несколько задних дворов, получилась площадка. Отнесем туда!
— Внутренняя площадь? Самое место для памятника глупости. Плечи снова сгибаются.
Молодые люди волокут свою тяжкую участь через задние дворы.
Открытие памятника
Лавина окутывает тебя ледяными белыми простынями.
Когда ты был маленький, однажды у тебя поднялась температура выше сорока. Ты бредил. О чем? Вот сейчас ты вспомнишь. Что-то очень схожее с сегодняшним днем.
Мать и какая-то всезнающая тетка кутают тебя в холодные простыни, пахнущие уксусом. Спустя миг простыни разогреваются и испускают пар. Гремучая туча рушится на тебя сверху.
Может быть, ты бредил о лавине, настигшей тебя двадцать лет спустя…
Простыни сохнут на широком заднем дворе. Прачка переборщила с синькой. Ветер раздувает простыни, как паруса.
Новый порыв — взметнулась подсиненная ткань. Памятник открыт. У статуи — температура. Она закутана в холодные простыни.
Каменная фигура. Торжествующая. Завершенная. Проникнутая чувством собственного достоинства.
Приятели устанавливают ее подальше от балконов, в центре детской площадки. Отирают пот со лбов.
Скульптор не может оторвать глаз от воплощенной в камне своей мечты. Как она похожа на только что открытый памятник! На фоне клочка неба, обрамленного кухонными балкончиками. А на балконах — красные гирлянды перца, пестроцветные стаи стиранного белья.
И все же нашлось немного неба.
Небо, словно простыня, простертая над кровлями. Прачка подсинила его.
Тыльной стороной ладони Скульптор отирает пот и исподволь оглядывается. Фигура по-прежнему гипсовая, незавершенная…
Детвора окружает чудака. В ручонках — луки и стрелы. Прыжки вокруг статуи — настоящее индейское празднество, выкрики в рифму.
Скульптор пугается за свое творение. Эти необузданные индейцы татуируют его фигуру, нарисуют усы углем, превратят в мишень для булыжников.
Одна кроха забирается на грубые, подобные лопатам, ноги. Другой, сунув пальчик в рот, загляделся на непроницаемое гипсовое лицо.
Остальные играют вокруг, словно в тени дерева.
Наконец-то гонимая нашла себе пристанище среди детей.
Под утро от нее уже ничего не останется.
Персональная выставка на скалах
Материнские руки меняют разогревшиеся простыни. Новый ледяной компресс. Белые простыни всасывают твою температуру, твой жар. Скоро ты станешь прохладным, как снег.
Ты бредишь о своей жизни.
Все это было с тобой?
Скульптор взбирается по заледенелой крутизне. Вокруг гроздьями свисают ледяные сосульки. Забравшись на самый верх, он лепит из снега огромного сфинкса.
Ловкие пальцы оживляют снег. Художник моделирует своеобразные фигуры. Он не чувствует холода, который хочет заморозить воображение его рук. Он не ощущает острой бритвы ветра, невозможно отсечь его человеческий порыв.
Веревка соединяет его с его постоянным спутником, Мерзляком. Тот сжался в поднятом воротнике, зябнет под враждебным ветром, но нарадоваться не может на искусство своего Скульптора, словно внутренним огнем согревается.
Внизу, невообразимо далеко, ползет сторожкая тропинка. Шагают отдыхающие, маленькие, как муравьи. Поднимают головы. Головы кружатся от высоты.
И там, на самом верху, четко видный на фоне небесной синевы, заглядевшийся в бесконечность, застыл современный сфинкс: причудливая снежная фигура — аэродинамичные линии, — она приземлилась в этом недоступном месте, прилетела из другой Галактики.
Теперь сфинкс созерцает окружающий мир. В непроницаемой сосредоточенности. Кто знает, какие бездны и ритмы открываются ему?
Вьется тропинка. Меняются ракурсы. Снизу вверх… Скульптура словно бы оглядывается, меняя свой облик. Тучи бросают на белое голубые тени, белый лоб осеняют темные мысли. И вдруг загадочный профиль сияет затаенной улыбкой под водопадом солнечных лучей.
— Э-эй! Пусть попробует сюда подняться комиссия! Пусть попробует закрыть мою выставку!
Солнце ослепительно сверкает. Снежный сфинкс начинает таять. По ледяным щекам медленно текут слезы, пролагая морщины…
Вспомнив о своем невосстановимом творении, Скульптор прослезился. Лавина сжимает его и мнет. Он бегом мчится через свои выставочные залы — голубые пространства над заснеженными вершинами, — здесь приняты его отвергнутые творения.
Никто и ничто не пересекает горизонт ледяных вершин — ни птица, ни молния. Только контуры снежных изваяний Скульптора.
Он взбирается на неприступную крутизну. Поднимается над униформенно однообразными скалами и туманами. И всюду оставляет необыкновенные скульптуры, вольными движениями изваянные из снежных шапок вместе с причудами ветров и облаков.
Несовершенные, торопливые импровизации преображаются в непостижимое искусство, потому что фоном им — бескрайность, потому что они созвучны и противопоставлены пейзажу. Путь их совершенства труден — парадоксальное единение с природой.
Солнце согревает белые марсианские силуэты. Линии становятся еще более странными, более текучими. Фигуры стекают вниз, сгибаются, уменьшаются, словно оживают и старятся на глазах. Иные из них отчаянно держатся, не сгибаются, искалеченные, смотрят вверх белыми орбитами глаз.
