Скиппи умирает - Мюррей Пол (читаем книги онлайн без регистрации TXT) 📗
— Я так и знал, что нужно взять запасного геккона. — Фарли, стоя рядом с Хэлли, качает головой. — Этот парень вряд ли вернется.
— А как вообще дела? Если не считать геккона?
— Все хорошо. Считаем дни до Рождества — наверное, как и все.
Она хочет спросить про Говарда — попытаться хоть таким способом узнать, что у него на уме и что ей делать; но она все не решается, а через несколько секунд приходят еще двое ребят, приставленных к другому сибрукскому экспонату (один смуглый, с устрашающей единственной бровью, второй — с бледным, желтоватым лицом, испещренным угрями, и на обоих лежит печать легкого физического уродства, характерного для большинства мальчиков-подростков, как будто их лица скопированы из какого-то каталога человеком, работающим в незнакомой среде), и сообщают Фарли, что кто-то пролил кока-колу на их ноутбук.
— “Кто-то”? — переспрашивает Фарли.
— Ну, это случайно вышло, — говорит желтолицый.
— О господи, — вздыхает Фарли. — Извини, Хэлли, — говорит он и идет за мальчишками.
Как странно, что Говард проводит целый день среди этих созданий, думает Хэлли. Она чувствует, что уже начисто лишилась энергии, побыв рядом с ними всего несколько минут.
Потом, садясь в машину — старенький “блуберд”, чудовище с целым букетом хронических болячек, и одновременно единственное значительное вложение средств, на которое Говард решился за всю жизнь до встречи с ней, — она притворяется сама перед собой, будто ей вовсе не грустно ехать домой. Она включает радио, напевает, не слушая болтовню чужих голосов, не препятствует своим мыслям медленно течь вспять — к тем славным временам неразумной роскоши, когда едва ли не каждый день возникали старт-апы, компании шли на публичное размещение акций и было полно всяческой прочей гламурной суеты — как говаривал ее тогдашний редактор, и Хэлли приходилось наряжаться на все презентации; к великим дням интернет-бума, когда разговоры велись только о будущем, рисовавшемся многим как своего рода приобщение, эпоха всеобщего сближения и нескончаемого блаженства, которая, как верили тогда, в конце двадцатого века, вот-вот наступит, а Хэлли проводила ночи в квартирке на Малберри-стрит…
На дорогу выскакивает собака, мелькнув золотистой шерстью, и немедленно скрывается из виду. Хэлли жмет на тормоза, но машина — с неожиданно тяжелым, почти промышленным звуком — уже налетает на нее. Открыв дверь, она выскакивает на улицу — это ее улица, здесь стоит ее дом, и до конца дня, каким он должен был быть, оставалось всего несколько метров! — и одновременно женщина из дома напротив открывает свою дверь и бежит к ней по садовой дорожке.
— Она словно из-под земли выскочила, — бормочет Хэлли, — бросилась прямо под машину…
— Калитка в сад была открыта, — говорит женщина, но все ее внимание устремлено только на собаку: опустившись на колени, она гладит ее голову, окрасившуюся в розовый цвет.
Собака лежит на боку неподалеку от бампера машины; ее карие глаза улыбаются Хэлли, когда та садится на корточки рядом. Из-под головы вытекает на гравий струйка крови.
— Ах, Полли…
Сзади, за Хэлли, остановилась другая машина. Водитель, который не может проехать, выходит и становится рядом:
— Ох, бедняжка… Вы ее сбили?
— Она выскочила будто из-под земли, — беспомощно повторяет Хэлли.
— Бедная старушка. — Мужчина садится на корточки рядом с обеими женщинами.
Собака, польщенная таким вниманием, переводит взгляд с одного на другого и слабо бьет хвостом о землю.
— Ее нужно отвезти к ветеринару, — говорит мужчина.
Они принимаются обсуждать, как ее лучше поднять с асфальта: может быть, под нее как-то подложить простыню? Вдруг где-то неподалеку раздается пронзительный вопль. У ворот сада, замерев, стоит маленькая дочка женщины.
— Элис, ступай в дом, — приказывает ей мать.
— Полли! — кричит девочка.
— Ступай в дом, — повторяет мать, но девочка беспорядочно носится до дорожке, а потом выбегает на дорогу, уже вся в слезах:
— Полли! Полли!
Собака тяжело дышит и облизывается, словно старается успокоить девочку.
— Ш-ш, Элис… Элис…
Женщина привстает, а ее дочка принимается громко реветь — все лицо у нее делается ярко-красным, будто превратившись в один огромный рот.
— Ш-ш… — Женщина прижимает к себе голову девочки, а та обвивает ее юбку ручонками. — Ну пойдем… Не плачь так… — Женщина тихонько уводит ее к дому.
Хэлли рассеянно водит кончиками пальцев по грязному асфальту, пока мужчина звонит в общество защиты животных. Вскоре женщина снова выходит из дома, неся в руках простыню. Она дожидается, пока мужчина договорит по телефону, и они втроем поднимают собаку, переносят ее на обочину. Отвозить ее к ветеринару уже нет необходимости. Они просто накрывают животное простыней.
— Мне страшно жаль, что так вышло, — снова жалобно говорит Хэлли.
— Я давно хотела что-то сделать с этой калиткой, — рассеянно говорит женщина. — Наверное, это почтальон не запер ее за собой.
Мужчина касается ее локтя и говорит, что, увы, иногда такое случается. Хэлли очень хочется, чтобы он утешил и ее такими же словами, но он этого не делает. Все трое обмениваются номерами телефонов, как будто их драма еще ждет продолжения; Хэлли зачем-то сообщает женщине: “Я живу напротив вас”. Потом она садится в машину и проезжает несколько метров до собственных ворот. Оказавшись дома, она выглядывает из-за занавесок и видит, что женщина с полосатыми от слез щеками все еще продолжает стоять на углу, как бы неся стражу возле простыни, из-под которой аккуратно торчат собачьи лапы: две и еще две. Вторая охотничья собака лежит на траве в саду, смирно просунув морду сквозь решетку ограды; а к окну на верхнем этаже прильнула маленькая девочка, прижимая ладошки к стеклу и беззвучно рыдая.
Хэлли задергивает занавески и забивается в угол. На столе мигает телефон, отображая входящие звонки; на экране компьютера плавают туда-сюда цифровые рыбы. Впервые с тех пор, как Хэлли приехала в Ирландию, она вдруг отчетливо ощущает, что ей хочется вернуться на родину. У нее возникает такое чувство, что вся ее жизнь здесь вела к тому, чтобы превратить ее в убийцу чужой собаки.
Вскоре она слышит, как возвращается Говард: впереди него летит свист, будто взятый из какой-то тупой и дешевой кинокомедии. Хэлли сидит на кушетке и встречает мрачным взглядом его ничего не ведающую дружескую улыбку.
— Как прошла ярмарка? — спрашивает он.
— Что?
— Научная ярмарка?
Научная ярмарка! Геккон! Напоминание об этом далеком событии и ее собственном участии в нем — таком дурацком, таком, черт возьми, бесполезным! — только еще больше ее раздражает.
— Говард, ты почему не отдавал машину в починку?
— Что? — Говард, явно медленно соображая, ставит на пол портфель и снимает пальто.
— Да у тебя хреновы тормоза неисправны, вот что! Говард, я тебя тысячу раз просила запереть эту ржавую кучу дерьма в гараже, а ты никогда не слушаешь меня, дьявол раздери…
Говард всматривается в нее с осторожным удивлением, как будто она вдруг заговорила на незнакомом языке.
— Хорошо, если хочешь, я так и сделаю. А в чем дело? Что случилось?
Она рассказывает ему обо всем — о собаке, о женщине, о маленькой девочке.
— О господи… — Он ерошит ее волосы. — Мне очень жаль, Хэлли.
Но его сочувствие только злит ее еще больше. Почему это он должен выходить сухим из воды? Да, за рулем сидела она, но во всем остальном-то он виноват! Он виноват!
— А что мне делать с твоей жалостью? Господи, Говард, а если бы на дорогу выбежала не собака, а та маленькая девочка? Что бы ты тогда сказал? “Мне очень жаль”?
Опустив голову, Говард что-то раскаянно бормочет.
— Почему ты просто не делаешь что-то, а все время говоришь, что собираешься это сделать? Тебе нужно иногда думать, Говард, у тебя ведь есть обязанности, нельзя просто так витать в собственном маленьком мире, зарываться во все эти книжки и воображать, будто ты дерешься с нацистами…
