Ада Даллас - Уильямс Верт (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .TXT) 📗
Сама же церемония инаугурации напоминала старый-престарый кинофильм, снятый на видавшей виды пленке. Все это я уже видел четыре года назад. На сей раз некоторые действующие лица были новыми. Мне все время хотелось спросить: "А где же прежний губернатор Томми?" Его-то и вырезали из фильма. Зато полковник Роберт Янси ехал, как и тогда, в машине... Да, этот сукин сын тут как тут.
Все было так же, и все казалось иным. Все как и раньше, и все по-другому. Кавалькада тех же предоставленных фирмой "Уайлд Билл Хиксон моторс" открытых "кадиллаков", сверкающих в солнечных лучах, тот же самый маршрут, те же самые насмешливые лица в машине журналистов, тот же самый конечный пункт следования процессии – стадион университета с временными трибунами и платформой.
Они напоминали сооружения, возведенные для прощального в то далекое утро появления Анны Болейн. Ада, разумеется, направлялась сюда совсем с иной целью.
Как и раньше, Ада поднялась на платформу и произнесла речь перед установленными в ряд микрофонами. Где-то вдалеке раздался выстрел, и на память мне снова пришла Анна Болейн. Судья в черной мантии (как он, наверно, потел в этом одеянии!) принял присягу, и она стала губернатором Луизианы.
Все происходило на удивление спокойно. Теперь церемония инаугурации напоминала не старый художественный фильм, а киножурнал, повествующий о старом-престаром историческом эпизоде. "Все это уже было, – подумал я. – Зачем это опять?"
Перед тем как Ада начала свою речь, я проверил микрофон, но, хотя мы были почти рядом, она не проронила ни слова и даже не взглянула на меня.
Когда все кончилось, Ада снова заняла свое место в белой колеснице, и кавалькада направилась вслед за ней к Капитолию.
Сильвестр Марин в процессии не участвовал. Я видел его среди зрителей, а потом заметил, как он, еще до начала церемонии, усаживался в черный "крайслер", к которому фирма "Уайлд Билл Хиксон моторе" никакого отношения не имела.
Состояние какой-то опустошенности – так бывает после свадьбы или похорон – не оставляло меня все время, пока я возвращался в город после окончания телепередачи.
Через час началось заседание обеих палат законодательного собрания; они собрались сначала по отдельности, затем совместно, чтобы на Объединенной сессии обеих палат заслушать послание Ады. Законодатели, по обычаю стоя, проводили ее овацией, а затем разошлись.
Теперь Ада, если судить по внешним признакам, находилась на самой вершине власти, но она и сама, наверно, понимала, насколько призрачна ее власть и как мало она собой представляет. Между тем, чем она была сейчас, и тем, чем могла бы быть на самом деле, стоял Сильвестр Марин.
Всю первую неделю сессии законодательного собрания я оставался в Батон-Руже; ничего интересного не произошло, и казалось, вообще ничего не происходит. Разработанную Сильвестром и Адой программу мероприятий они постарались выполнить еще до выборов. По распоряжению руководства нашей телевизионной станции я вернулся в Новый Орлеан.
Законодательное собрание заседало еще в течение трех недель, и надо сказать, что уже давно никто не помнил таких спокойных сессий. Как-то в субботу меня пригласил на обед сенатор Мориарити, приехавший в Новый Орлеан на субботу и воскресенье. Мы встретились в ресторане новоорлеанского спортивного клуба, но только перед тем, как нам подали кофе, сенатор наконец открыл, зачем он искал встречи со мной.
– Вам известно, что Сильвестр и ваша приятельница совершают тут кое-какие сделки?
– Это с кем же?
– С нами... Со "Старыми кадровиками"...
– Что за сделки?
Мориарити ухмыльнулся и состроил гримасу, отчего стал похож на лукаво улыбающегося сатану.
– Большой секрет, – ответил он. – Но я вас проинформирую перед началом фейерверка.
"Фейервекр" готовился, очевидно, довольно долго. Прошло еще около двух недель, прежде чем Мориарити снова позвонил и сказал:
– Приезжайте к нам в будущий понедельник, не пожалеете.
Однако вскоре произошло нечто такое, чего ни "Старые кадровики", ни я сам не могли и предполагать.
Существуют такие люди, места и вещи, кажущиеся незыблемыми, как вечные истины. И представить себе нельзя, что их тоже может постичь удар судьбы, который является признаком того, что они не вечны. Такой удар обычно поражает столь глубоко, что заставляет переоценить общепринятые ценности. И даже наводит на мысль о том, что в мире царит не определенный порядок, а хаос, последствия которого налицо.
На следующее утро я развернул газету "Таймс-Пикэн" – и на меня словно рухнули стены. На первой полосе в глаза мне бросилось сообщение о том, что у Сильвестра Марина случился инфаркт.
Его положение характеризовалось как серьезное, но пока не критическое. Как только его личные врачи найдут возможным, говорилось далее, Сильвестра на самолете доставят в Бостон, где им займутся крупнейшие специалисты страны.
Я отшвырнул газету, испытывая ясное чувство утраты. Сильвестра Марина я ненавидел всей душой, но думал... нет, не думал, а был глубоко убежден, что он не подвержен никаким человеческим слабостям. Его болезнь заставляла думать, что на свете не существует ничего неизменного, что мир погружен в хаос. На несколько секунд мне даже показалось, что я беспомощно барахтаюсь в воздухе, совершая такие сальто, словно вдруг перестал действовать закон земного притяжения.
Впрочем, это не мешало мне испытывать и другое чувство – чувство удовлетворения и даже триумфа (пока незаслуженного), за которым последовало вдруг и ощущение вины. Несколько овладев собой, я позвонил Аде.
Это был наш первый разговор после того, как в номер мотеля влетел Янси. Даже мне самому мой голос показался неестественным. Ада же говорила совершенно спокойно.
– Ты, разумеется, понимаешь, зачем я звоню. Мне нужны какие-нибудь подробности о Сильвестре.
– Я уже набросала кое-что. Послушай. "Вместе со всем народом Луизианы я желаю скорейшего выздоровления Сильвестру Марину, чьи заслуги как перед нашей администрацией, так и перед всем населением штата поистине неоценимы. Насколько мне известно, состояние Марина серьезно, но врачи выражают уверенность в благополучном исходе. Давайте молиться за него". Ну, что, достаточно? – спросила Ада.
– Для заявления – да. А что ты скажешь о дальнейшей работе законодательного собрания?
Мне казалось, что Ада ответила несколько уклончиво:
– Мы обязаны выполнить все, что намечено.
– А именно?
– Расскажу при встрече.
Только теперь я понял, что Ада говорит не столько уклончиво, сколько осторожно.
Однако разъяснение я получил не от нее, а от Мориарити. В воскресенье вечером, приехав в Батон-Руж и явившись в Капитолий, я получил его записку и тут же позвонил ему. Мориарити попросил встретить его через пятнадцать минут у выхода, поскольку дело не терпит отлагательства.
Взяв меня в машину, сенатор проехал кварталов пятнадцать, потом свернул в боковую улочку и затормозил.
– Извините, пожалуйста, за такие предосторожности. Но меня не должны видеть с вами, предполагается, что я должен хранить молчание. Однако предстоит нечто такое, о чем я не могу молчать.
– Вот как?
Мориарити повернулся ко мне, и в рассеянном свете уличных фонарей его подвижное личико выходца из Ирландии было мрачным.
– Должна взорваться бомба, мой мальчик, большая бомба. Вы помните мои слова относительно "Старых кадровиков" и Сильвестра?
– Помню.
– Так вот, все должен был обстряпать Сильвестр. Вы, очевидно, знаете, что разработан законопроект, в соответствии с которым муниципальные комиссии в дальнейшем будут избираться отдельно по районам, а не в масштабе всего города. Затем члены комиссий, уже из своей среды, будут избирать мэра. Если помните, такой законопроект однажды уже выдвигался. Если бы его удалось протолкнуть, мы бы на долгие годы захватили власть над городом.
