Приключения женственности - Новикова Ольга Ильинична (книги регистрация онлайн бесплатно .txt) 📗
— Красавица, поехали с нами!
Потом притормозила черная «волга» с усиками антенн, торчащими даже из крыши. Шофер, совсем молодой парень, запросил пятнадцать рублей, в два раза больше, чем по счетчику — с учетом комфорта и за риск: машина-то явно государственная, большому начальнику приданная. Ну, телефон есть, а что толку — позвонить по нему все равно нельзя.
В противоположном направлении промчалось несколько зеленых огоньков, Женя перемахнула на другую сторону, едва не угодив под колеса. Все такси ехали в парк. Побрела в сторону метро, держа левую руку на отлете. Что теперь делать? Полчаса уже прошло. На машине до Переделкина — минут сорок, на метро и электричке — часа полтора. Волноваться будет… Доеду до Киевского, там все-таки стоянка…
Повезло только в самом конце пути: когда Женя вышла из электрички, около нее затормозил серебристый «мерседес» и человек в летах с длинными прямыми волосами и ухоженной седой бородой предложил подвезти.
— В Доме творчества живете? — спросил он, терпеливо пережидая, пока Женя, не привычная к такой роскоши, усядется на переднее сиденье, подоткнет подол длинного плаща, зажатый дверцей, пристроит на коленях сумку.
— Нет, я в гости.
— Не помешает?
Водитель нажал кнопку, и из динамика за спиной полилась тягучая речь, похожая на симфонию. По отдельным словам стало понятно, что это проповедь. Вспомнилось, как в детстве скромная, набожная тетя Вера водила их с Алиной в церковь — воздух там был точно такой же, как в машине. Другой мир, отдаленная планета, описанная в хорошо известных ей книгах. Жене пока хватало недолгих путешествий в заповедник веры, но чтобы начать жить там, нужен проводник, а он ей до сих пор не встретился. Да и одно божество у нее уже есть — литература.
Приехали слишком скоро. Когда Женя доставала кошелек, священник мягко, но решительно отвел ее руку:
— Будьте счастливы.
Успокоенная, умиротворенная Женя забыла, что опаздывает, что нужно бояться встретить кого-нибудь знакомого…
— Что стряслось? Я так волновался! — Рахатов обнял ее, мешая снять плащ, и вдруг отпрянул, пристально глядя на нее.
Этот взгляд, означавший, что ее экзаменуют, что никакая неправда, никакая коварная уловка не укроется от его всевидящего и всепонимающего ока, всегда смешил бесхитростную, простодушную Женю. А тут еще из-за его спины выглядывает роскошный букет красных гладиолусов.
— На свидании со священником задержалась, он меня на память ладаном обрызгал. Ну, или чем-то другим, пахучим.
Рахатов помрачнел, надулся и даже не помог раздеться:
— Отлично уроки усваиваешь.
— Ну не сердитесь, неудачно пошутила, с кем не бывает. — Женя поскребла ногтями по тыльной стороне его руки.
Она не стала притворяться, будто не понимает, о чем речь. Сама ведь обсуждала с ним, что сказать, если спросят, у кого она была или к кому идет. «Не имеет никто права задавать тебе такие вопросы! Одна знакомая мне призналась, что если муж допрашивает ее, где была, то она как можно беззаботнее смеется и отвечает: „У любовника!“ И тот успокаивается. Правде не верят».
Прильнув к Рахатову, Женя положила голову ему на плечо и со всеми пустяковыми подробностями, не скучными только самому близкому, принялась рассказывать, как добиралась, горевать, что в день рождения не увидит его.
— Воительница ты моя золотая, как же я тебя люблю! Никому так не верил, как тебе. Меня много обманывали, и по пустякам, и в важных вещах. Женщины без этого не могут. Откуда я знаю? — прочитал он ее удивление. — Да по голосу, по глазам. Они сами забывают, что выдумывали, и потом проговариваются. Поэтому я до конца никому не доверял, всегда оставлял коридор или хотя бы щель, через которую можно пролезть в свою нору и там зализывать раны. И если вдруг окажется, что…
— Не окажется! — уверенно перебила Женя.
— А все-таки… Мне кажется, что ты не до конца говоришь мне о своих общениях… Вот, например, с этим Остроумовым. Уже сами твои отзывы о его писаниях говорят о повышенном интересе. Никакого крупного критика там и в помине нет, я же специально почитал его статьи. Я и раньше ощущал твое к нему не очень «рабочее» отношение. И то, что вы с ним регулярно перезваниваетесь и, возможно, даже видитесь… Во всяком случае, Алина назвала его имя, когда я ей позвонил… Значит, ты часто говоришь ей о нем и, вероятно, больше, чем мне… и чем ей обо мне. Впрочем, если тебе с ним интересно, пусть будет так. Улыбайся и Кайсарову, и Остроумову, это не важно, я по-прежнему верую в тебя. И ты для меня радость величайшая… И пусть ты будешь у меня всегда и только моя… Пойдем на кровать, здесь неудобно…
Почему Рахатов не захотел ее выслушать? Понимал, что она в два счета докажет, как он несправедлив к Саше? Да не часто мы с ним видимся, совсем нечасто!.. Ладно, не сейчас же об этом думать!
Женя робко положила одежду так, чтобы на виду было только платье, как будто кто-то мог войти в комнату, пока она неодета. Легла с краю, закинула руки за голову, потянулась, предчувствуя счастье.
Так у маленькой Жени трепетало сердечко перед Новым годом. Папа принес из подвала короб с елочными игрушками, ножом стесал ствол елки и поранился, неумело насаживая на него деревянный крест. Капнула кровь, смешанная с тройным одеколоном. Пол мыть легко — в последний ремонт на доски настелили марлю, зашпаклевали и покрасили в светло-коричневый колер. Оцарапалась, когда пролезала под тумбочкой с радиолой, чтобы протереть плинтусы. На мокрое сразу постелила половики, чтобы они плотнее прилипли к полу. Мама нагрела воды, вылила ее в жестяное корыто и по очереди вымыла своих малышек, надела на них свежие ночные рубашки, на голове закрутила тюрбаны из махровых полотенец.
Теперь можно наряжать елку! Медленно, растягивая удовольствие… Гирлянда, к каждой ее лампочке надо пристроить серебряные розетки, делающие свет загадочным, волшебным. На макушку — красную звезду. Потом снегурочка, дом из папье-маше, старик-черномор на прищепках, мухомор, сосулька, орехи в золотой фольге. И наконец снег, нащипанный из тугой пачки ваты, и дождь из острых — порезалась как-то — серебряных лент.
Вот уже сестры, каждая в своей кровати, азартно угадывают по названным цветам елочную игрушку. Последнее из этого счастливого дня: скрип двери, мамина рука гасит свет…
— Открой глаза…
— Не могу.
— Открой, переступи. Вот так… Об одном только жалею, что ты не можешь побыть на моем месте, не можешь испытать того, что я сейчас чувствую… Хочется, чтоб это длилось вечно…
В дверь постучали. Рахатов напрягся, прижал палец к губам. Снова постучали. Бесконечное топтанье, наконец шаги удаляются.
— Вспугнула… Но это даже хорошо — продлим удовольствие. — Рахатов достал из-под подушки заранее заготовленную бумажную салфетку, промокнул пот со лба. — Чего ты испугалась? Дежурная — наверное, к телефону звала.
— Да она же видела, что я у вас…
— Ну, мало ли, мы вышли зачем-нибудь из комнаты… Ей это совершенно безразлично… — Он властно притянул Женю к себе.
Больше им никто не помешал…
— Знаешь, я, пожалуй, позвоню домой. Не случилось ли там чего…
Рахатова не было минут двадцать, каждая длиной в час, а Женя в спешке забыла даже захватить корректуру. И вот как раб, разлученный с галерами, она растерялась, не зная, чем же занять себя… Первыми пришли приятные мысли — как хорошо в этой комнате, как ей бы хотелось жить здесь с Рахатовым… Можно больше никого не видеть… А работа? Нет, ее бросить она бы не могла. Но ведь можно суметь и ему помогать, и на службу ходить… И тут, под кроватью, она вдруг заметила синие женские тапочки.
— Извини, пришлось кое-что объяснять — она рукописи готовит. У вас такая глупость — надо сразу представить все три тома, хотя последний только через год в производство сдавать. — Он тщательно, с мылом вымыл руки и снова обнял ее, уже одетую. — Как только до тебя дотрагиваюсь, весь остальной мир исчезает, время останавливается. И существуют только та радость, то блаженство, которые ты мне даришь… Что случилось? Почему молчишь?
