Откровение Егора Анохина - Алешкин Петр (читать книги онлайн полностью .TXT) 📗
– Теперь у них не только внучка, но и внучек есть, Мишка, – добавила Настя.
– Мишка? – удивился радостно Михаил Трофимович. – Ишь, Мишка Чиркунов! Это хорошо! Не чаял я там… внучка поняньчить…
Настя тоже улыбнулась в лад ему, и эта улыбка, скорбный вид жены, жалость ее к Михаилу Трофимовичу, больно кольнули Егора Игнатьевича, и он не сдержался, спросил, скрывая ехидные нотки в голосе, чтобы не обидеть Настю:
– Надеешься грехи свои замолить? Думаешь, Бог с объятиями примет тебя безгрешного в рай?
–У Бога милости много, Он рассудит: кому в ад, кому в рай… Он в земной моей жизни тяжко наказал меня за мои грехи, но сохранил ведь там, уберег, должно, для того, чтоб я остатние дни грехи свои замаливал… Кого Бог любит, того и наказует. А страдания Он дал мне немалые, как Иов, прошел через болезни, язвы, мор…
– Насколько мне помнится, – сказал Анохин, когда Михаил Трофимович умолк, – Иов жил праведной жизнью, чист был; не убивал своих ближних, не насиловал, почитал Бога всю жизнь!
– Это так, так, – кивнул согласно Чиркунов. – Но ведь Бог, явившись ему в облаке, спросил: откуда ты, Иов, знаешь, что нужно Богу, чтобы Он считал человека праведником? Ты что, Иов, пытаешься разгадать мнение Бога? Того, кто создал мир и тебя грешного, того, кто заставляет течь реки, дуть ветер, солнце всходить? И не пытайся, Иов, все равно не поймешь! Надо будет Богу, он тебя сотрет в пыль, и никакая праведная жизнь и безгрешность не помогут…
– Бог у тебя выходит какой-то злой царь земной: понравишься ему – облагоденствует, не понравишься – в пыль сотрет. Выходит Бог ответственен за все зло на земле. Либо Он не всемогущ и не в силах уничтожить зло, либо Сам допустил это зло и наслаждается им. Выходит, не проклинай Бога, а в остальном делай, что хочешь… Так, что ли? Ты думаешь, Он тебе простит то, что вот здесь, в этой самой комнате, – потыкал Анохин пальцем в стол, – ты решил заменить Его, решил, что ты Бог, глумился над отцом Александром, распинал его на этой стене?
– Грешен, грешен, сатана и святых искушает, – смиренно перекрестился Михаил Трофимович. – Бес, а не Бог владел тогда душой моей…
– Хватит вам, хватит! – остановила Настя Анохина, который хотел говорить дальше. Смиренный вид Чиркуна-старика раздражал его. – Вспомнили, что было пятьдесят лет назад. Не интересно слушать… Расскажи лучше, – глянула она на Михаила Трофимовича, – как это на тебя сошла благодать Божья?
– Я еще перед войной задумываться стал о грешной жизни нашей. К чему она? Почему мы во зле живем? Может, помнишь, я иногда с тобой разговоры об отце Александре заводил?
– Помню, помню, – закивала Настя.
– Это я ответы искал, зачем я сам зло творю? Для чего, для чьей радости я столько крови пролил?.. На фронте решил: если останусь в этом аду жив, значит, Бог есть, значит, это Он дал мне срок грехи мои замолить… В сорок шестом дали команду митрополита Тамбовского арестовать… Я сам его допрашивать вызвался, не допросы, долгие беседы с ним вел. Они-то душу мне на место поставили…
– И ты из Савла в Павла превратился, как просто! – усмехнулся, перебил Егор Игнатьевич.
– Не просто, ой как не просто… Отпустил я митрополита и с радостью открыл объятья страданию, как испытанию Божьему. Бог долго ждет, да больно бьет. И в лагерях Он меня ни на минуту не покидал, любящих и Бог любит, сохранил Он меня и привел сюда, в эту комнату, где душой моей бес овладел и повел по бесовскому пути, радуясь моим грехам. Может быть, Бог привел меня сюда, чтоб я мог здесь покаяться… – Михаил Трофимович положил ложку на стол, поднялся, перекрестился, поклонился низко в передний угол и вдруг рухнул на колени, снова, на этот раз истово перекрестился, поклонился в пол, ткнулся в чистый половик лбом и застыл, выставил костлявые лопатки на худой спине.
Одиноко и тоскливо звенела, билась муха о стекло. Настя беззвучно вытирала со щек безостановочные слезы, а Егор Игнатьевич видел себя на полу со связанными руками и с заткнутым ртом, видел, как течет кровь по белой стене из пробитой гвоздем руки отца Александра.
Дня через три Михаил Трофимович уехал в Красноярск, к сыну. Он зашел попрощаться к Егору и Насте. Был таким же смиренным, просил простить его за все зло, которое он принес им.
– Бог простит, а вину передо мной ты давно искупил. – Настя вдруг перекрестила его. – Живи с Богом!
Простились навсегда. Уезжал Михаил Трофимович уверенный, что никогда больше не увидит Масловки, родных мест, уезжал умирать на чужбине.
– Как меня тянуло сюда, в деревню!.. Тут хотелось доживать, – признался Чиркунов. – Не привел Господь! Видно, в чужом краю упокоятся мои косточки…
– Тебе только пятьдесят восемь лет, чей-то ты помирать собрался? – усмехнулся Анохин и еле сдержался, чтобы не добавить: «Тебя убивать будешь, не убьешь!» Побоялся обидеть Настеньку. Не прощала Чиркуна душа Егора Игнатьевича, словно знала, что еще немало страданий принесет ей этот смиренный старик.
– Я, когда бреюсь, вижу себя в зеркало, вижу, что от меня осталось… Это тебя время почти не тронуло, как сорокалетний смотришься, здоровье сохранил. А мне, видать, не долго осталось топтать землю…
– Все в руках Божьих, – проговорила быстро Настя, опасаясь, что они снова заспорят, не дай Бог, поссорятся напоследок. Она тоже уверена была, что больше никогда не увидит Михаила Трофимовича. – Богу одному ведомо, кого вперед к себе призвать…
На том и расстались. Поговорили Егор с Настей, повспоминали о Михаиле Трофимовиче, поудивлялись перемене, произошедшей с ним, и снова потекла у них, казалось бы, обычная, покойная жизнь: школа, дом, книги. Но Егор Игнатьевич заметил, что Настя стала задумчивей, нетерпеливей ждала почтальона, интересовалась у того: нет ли письма? Видел, что, когда наконец-то получила письмо со знакомым почерком, стала быстро, нервно рвать край конверта, распечатывать – руки дрожали. Пробежала, затаив дыхание, глазами, как обычно, короткое письмо и с облегчением взглянула на Егора Игнатьевича.
– Ну, как там? – старался он не выдать своего интереса и того, что заметил, как она волновалась, вскрывая письмо.
– Приняли отца… Комнату ему, по-соседству, в том же бараке, добились. Теперь он за детьми смотрит, когда Николай с Валюшкой на работе. Слава те, Господи!
Егор Игнатьевич купил в Уварове, в церкви, Библию и начал внимательно перечитывать. Держал он ее в руках в последний раз сорок лет назад, подростком, когда учился в Борисоглебске. Помнил библейские события, но теперь видел их по-иному, удивлялся жестокостям, о которых рассказывала Священная книга, поражался, что творились они с Божьего благословения, одобрения, а иногда по его прямому наущению. Библейский Бог показался ему слишком жестоким и несправедливым. Душа не хотела принимать такого Бога. Не готов был Анохин принять слово Божье, закрыт был для него.
9. Седьмая чаша
И они кусали языки свои от страдания.
Появился снова в Масловке Михаил Трофимович Чиркунов через год, появился не один – с внуками.
Как сейчас помнит Егор Игнатьевич этот день. Помнится, Настя еще утром пожаловалась: сердце щемит что-то, тоскует, ай беда какая?
– Погода меняется, вот и щемит… Стареем мы с тобой, касаточка! – вздохнул Егор Игнатьевич. – Вот и начинает то там, то тут щемить…
– Нет-нет, что-то не так, чует мое сердце…
Летний день был. Август. На работу не идти. Они позавтракали и пошли в сад собрать яблоки. За ночь много нападало. Настенька из одних яблок варенье готовила, а другие на мочку пускала. Небо хмарное. Тучи, как осенью, небо закрыли сплошной пеленой. Прохладно. Дождем пахнет. Как всегда, в сад прибежал восьмилетний Петя, Дуняшкин сын, стал помогать им собирать в ведра опавшие яблоки. Помнится, они тогда успели полсада пройти, несколько ведер яблок Егор Игнатьевич отнес в избу. Собирают, переговариваются, вдруг слышат голос соседки, рыжей и рябой старухи, ехидной, шумоватой. Она, увидев их в саду, громко спросила с межи, с некоторым ехидным любопытством в голосе:
