Жатва дьявола - Виалар Поль (книги читать бесплатно без регистрации полные txt) 📗
— С завтрашнего дня.
Доктор ездил целый месяц, но Жильберте лучше не стало. Приехав для последнего укола, доктор сказал, что надо взять у больной кровь.
— Это еще зачем?
— Сделать анализ на гемоглобин, узнать, какова пропорция кровяных шариков: есть красные и есть белые, и надо, чтобы белые шарики не пожирали красные.
Он взял кровь для анализа, а приехав через два дня, отвел Альбера в сторону…
— Положение тяжелое… Очень тяжелое, — сказал он.
— Верно? Неужели вы думаете, что…
— Думаю.
— Она умрет?
— Случай безнадежный. Это называется белокровие.
И в эту минуту они увидели Жильберту, — она стояла в дверях спальни, держась за косяк, но не шаталась и была не бледнее, чем обычно.
— Я все слышала, — сказала она.
— Да нет же… — начал было Альбер. — Доктор мне сказал только…
— Сказал, что я умираю… Но я не боюсь смерти. Господь дал мне жизнь, господь и кончину пошлет. На все божья воля. Теперь я только одного хочу: приготовиться к смерти. Пошлите за священником и за нотариусом, — сказала она более твердым голосом. — И теперь я хочу, чтобы до смертного моего часа постель мне стлали в большой комнате, как подобает хозяйке.
Глава VIII
Она приняла сначала священника, а потом нотариуса и, чтобы побеседовать с ними, выгнала всех из большой комнаты, где лежала теперь, решив, что отсюда ее уже вынесут только ногами вперед. После этого она стала ждать смертного часа. Но смерть все не приходила за ней, хотя Жильберта, молившаяся чуть не весь день, ждала ее со спокойным мужеством человека, твердо уверенного в близкой своей кончине и уже отдавшего все распоряжения.
Доктор теперь навещал ее каждые три дня: Альбер нашел, что чаще ездить не надо, поскольку «больше ничего нельзя сделать», и каждый раз эскулап уезжал обеспокоенный, но не тем, что больная умрет, а, наоборот, тем, что она все не умирает, вопреки его прогнозам. Утешался он гонораром: выехав за ворота «Белого бугра», ощупывал в кармане деньги, полученные за визит, ибо требовал, чтобы плату ему вручали после каждого его посещения.
Жильберта, по-видимому, сосредоточилась в себе, «приведя в порядок свои дела», как она говорила, но никто, даже Альбер, не знал, какой это был «порядок»; она, казалось, собирала последние свои силы на то, чтобы перейти роковой порог. Несомненно, мир душевный, которого она, очевидно, достигла, и был причиной ее стойкости; не из уважения к ее воле, а потому что он не смел заговаривать с нею, муж молча наблюдал, как она постепенно приближается к неизбежной кончине, и готовился к предстоящему своему одиночеству, но думал, что в день ее смерти он не станет более одиноким, чем был при ее жизни. Да еще он сможет тогда беспрепятственно отдаться своей страстной любви к этой ферме и к земле и опровергнет, как он полагал, утверждения Гюстава и его отца, доказав им, что даже в новые времена ничто не сравнится с традицией, с той мудростью, которая передается из поколения в поколение.
Но вот однажды к вечеру, хотя больной как будто и не стало хуже, он, вернувшись с поля, вошел, как всегда, в большую комнату, и Жильберта вдруг словно очнулась от оцепенения, от своего безмолвия и поманила его к себе.
— Альбер, — сказала она ровным голосом. — Кажется, настал наконец час…
— Да нет, что ты, Жильберта! Тебе ведь сегодня не хуже, чем вчера. Что ты вздумала!
— Приходит час, назначенный человеку. Я знаю — настал он, мой час.
Альбер взял ее за руку. Его вдруг охватила жалость, в конечном счете обращенная на него самого, и в душе его шевельнулось теплое чувство к жене, которое он еще никогда не испытывал. Ведь она все же старалась быть хорошей супругой; что-то кончается в его существовании, и, хотя он знал, что станет делать завтра, ему было тяжело видеть, как эта женщина, кем бы она в действительности ни являлась для него, уходит из жизни.
— Не говори так, — возразил он, — ты еще долго будешь жить.
Жильберта отвела свою руку.
— Я этого не хочу, — сказала она. — Сейчас я могу без страха предстать перед богом, — думается, я сделала все, что надо, дабы войти в лоно господне.
Альбер ничего не ответил — зачем противоречить умирающей? Она сама заговорила:
— Позови скорее священника и приходи с ним ко мне… Попроси, пожалуйста, и Альсида прийти со всей семьей.
— Альсида? Зачем это? — с удивлением спросил муж.
— Как ты можешь спрашивать? — спросила она с горьким упреком. Альбер почувствовал эту укоризну, но не понял ее смысла.
— Видишь ли, — заговорил он, — ведь Альсида и его домашних мы видим редко, только когда встретимся случайно, а у нас в «Белом бугре» они ни разу не бывали, c тех пор как… с тех пор как…
— Вот поэтому и надо позвать их, — решительным тоном сказала Жильберта. — Сделай, как я сказала.
Альбер не понимал зачем. По виду ей не хуже. Однако ж, думал он, ей-то уж лучше знать, как она себя чувcтвует, и ведь должна наконец прийти страшная минута.
— Я еще велела позвать к шести часам нотариуса Фруа, — заговорила опять Жильберта. — Я уже полтора месяца тому назад сделала свои распоряжения, но пришло время, когда все должны о них знать.
Альбер решил, что нельзя ей противоречить, и хотя ему по многим причинам совсем не улыбалась мысль видеть в своем доме Альсида с семейством, да и неловко казалось принимать их в такую минуту, он не стал возражать и решил пойти за теми, кого требовала к себе умирающая. Пусть ее, ведь скоро кончится медленная и холодная агония, это уже вопрос нескольких часов. Право, это для всех будет облегчением, избавлением. Леона вытирала слезы в углу комнаты. Альбер одернул ее.
— Ступай-ка делом займись! — громко сказал он. — Хозяйка людей к себе зовет, от этого еще никто не умирал никогда.
Он надел шапку, старое пальто; дело было в конце осени, стояли безветренные, но холодные дни, и равнина замерла, словно никогда уж больше не могли вернуться к ней ее ликование и самая жизнь.
— А доктора позвать, Жильберта? — спросил он.
— Зачем? Не надо. Ступай, — приказала она.
Он двинулся обычным своим неспешным шагом и вышел на дорогу, которая пересекала его землю и вела в Монтенвиль. Направо и налево лежали его владения, и, несмотря на тяжелую тоску, все не покидавшую сердце, как ни старался Альбер ее прогнать, он, как обычно, когда находился среди своих полей, испытывал чувство удовлетворения, еще ничем по-настоящему не омраченное. Это была радость обладания, и она не уменьшилась из-за того, что часть его владений отняли требования Фернана. Вокруг расстилалась его земля, смысл всей его жизни, полной труда, земля — его сокровище, сейчас такое холодное и все же драгоценное. Может быть, все тут кончится с его смертью. Но ведь он еще не умер, и ни смерть его сестры, ни смерть Жильберты не могут ничего изменить: он трудился, чего-то достиг в своей жизни, и жизнь его продолжается, несмотря на неизбежную вечную разлуку с близкими, которую приносит время. А после него другие продолжат его дело или, вернее, его труд. Кто? Он не знает, но разве это важно? Для него самого все кончится, потому что потомков он не оставит, но, пока он жив, все тут так и будет, и этого с него достаточно: земля никогда его не обманывала, она не умрет, и он может умереть спокойно, когда настанет его час.
В Монтенвиль он пришел уже в сумерки и тогда подумал, что все же в такую минуту не мешает позвать доктора, — ведь его так часто приглашали, и он всегда приезжал. Альбер не ждал от него помощи, не думал, что он может спасти Жильберту, но раз она пожелала, чтобы вызвали нотариуса и священника, необходим, конечно, и доктор, тем более что это, вероятно, будет последний его визит, и все равно он должен установить факт смерти, как это требуется по закону. Он зашел в почтовое отделение. Оно закрывалось в шесть часов, но ему открыли дверь; служащая заканчивала подсчет дневной выручки.
— Чем могу служить, господин Женет?
— Да вот жене плохо… Не можете ли вы позвонить в город, позвать доктора? Пусть приедет немедленно.
