Пособники и подстрекатели - Спарк Мюриэл (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .txt) 📗
– Да.
– Беата Паппенхейм… Как интересно.
– Почему… – на следующий день вечером спросил Жан-Пьер, – ты раньше не рассказала мне о своей прежней, такой увлекательной жизни, когда была стигматиком?
– Послушай, – ответила она, – я творила эти чудеса. Некоторых я действительно вылечила. Как ни странно, но
это так.
– Я тебе верю, – сказал Жан-Пьер.
«Я действительно ей верю, – думал он. – В ней есть что-то магическое». И, мысленно вернувшись к своей жизни до встречи с Хильдегард, он удивился, как вообще без нее жил. – Мы можем одному из твоих Луканов устроить проверку, пригласив его на ужин. Дадим ему на закуску семгу, а затем бараньи отбивные и посмотрим, будет ли он их есть с удовольствием. Во всех книгах о нем написано, что он ел это и только это, – предложил Жан-Пьер.
– Он, конечно, все съест с удовольствием, если готовить будешь ты, – улыбнулась она.
Жан-Пьер действительно был очень хорошим поваром и иногда сам готовил ужин, когда au pair, парочка молодых людей, помогавших им по хозяйству, брала выходной.
– Которого Лукана мы пригласим, первого или второго? – спросила Хильдегард.
– Лукана второго, Лаки.
– Я так и сделаю. Приглашу Лаки и дам ему семгу и отбивные. Интересно, как он прореагирует? Мне бы хотелось заставить его понервничать. Может, задать ему такой вопрос: «Предположим, что Смерть – это персонаж мужского пола, какова должна быть жена Смерти?»
– Из того, что я о нем прочел, это слишком образно для его мышления. Ему не понять сути такого предположения.
– Возможно, что и не понять, – согласилась она. – Вообще, наверное, ты прав. Ты знаешь, что его считают безнадежно скучным человеком?
– Знаю. Может, подсыпать ему что-нибудь в бокал? Я мог бы достать безвредную таблетку, развязывающую язык, – предложил Жан-Пьер. – Действует в течение всего вечера и заставляет человека говорить. У меня есть один знакомый фармацевт.
– Какой ты умный!
Весь следующий день Хильдегард обдумывала эту идею. Чем больше она размышляла, тем больше ей нравилась мысль использовать таблетку. Неэтично – да, конечно. Противозаконно – несомненно. До сих пор судьба этих лордов ее особенно не волновала, не волновала она ее и теперь. Хотелось лишь одного: получить нужный результат… «Я мог бы достать безвредную таблетку, развязывающую язык…» Она обожала Жан-Пьера – они были птицами примерно одного полета. Если представить себе принципы поведения, в которых отсутствует уважение к этике и гражданскому праву, то именно такими они были у них обоих. Следуя подобным моральным установкам, вернее, обходясь без них, Хильдегард и Жан-Пьер решили прощупать лорда Лукана. Что больше всего поражало Хильдегард в истории лорда, так это отсутствие у него и у людей его круга угрызений совести или хотя бы жалости к убитой няне, молодой девушке немногим старше двадцати лет, полной желания жить, очарования и задора. Когда один из родственников жертвы, предварительно договорившись, пришел за ее вещами, леди Лукан, не пригласив его в дом и не выразив сочувствия, у порога молча сунула ему в руки бумажный пакет. И это все.
– Меня поражает, – признался Жан-Пьер, – как Лукан умудрился восстановить против себя полицию и журналистов, даже ни разу с ними не встретившись. Мне кажется, это произошло главным образом из-за отношения его друзей к произошедшему.
– Но он на самом деле был отвратительный тип, – сказала Хильдегард. – Начать хотя бы с того, что он был безумен в сексуальном плане. Он избивал свою жену тростью. Это же настоящий психоз!
– Да, он был психически неуравновешен, это правда. Все крупные картежники так или иначе этим страдают. А если к тому же он был сексуальным садистом… ты не заметила ничего подобного у твоих новых пациентов?
– Я замечаю это у обоих. Да, такое возможно у обоих. Вышедшие наружу факты в деле об опеке над детьми вдребезги разбили надежды Лукана. Он рассчитывал, что жена умолчит о его сексуальном садизме. Но она и перед этим не остановилась. Он посчитал, что его предали. Ну а когда Лукан попытался доказать, что она сумасшедшая, у нее появилось полное моральное право говорить о его психическом состоянии. Кроме того, человек с неуравновешенным характером, воспитывающий детей, это же…
– Я надеюсь, – сказал Жан-Пьер, – ты понимаешь, что в отличие от большинства твоих пациентов подлинный лорд Лукан действительно сумасшедший?
– Ты так считаешь?
– Убежден. Все открывшиеся при расследовании факты, все его поступки на протяжении многих лет говорят о том, что это психически ненормальный человек.
– Но который из них настоящий?
– Хильдегард, мне не нравится, что ты остаешься с ними наедине. Ты уверена, что тебе ничего не грозит, – я имею в виду физически?
– Я ни в чем не уверена.
– За исключением того, что Лукан первый, Уокер, пытается тебе угрожать и хочет путем шантажа сделать тебя своей сообщницей. Это ему так не пройдет, – сказал Жан-Пьер. – Я ему покажу сообщницу! Я сам улажу его проблему.
– Дорогой, но он же очень крупный мужчина.
– Я тоже не маленький. И, кроме того, не такой уж я простак.
Лаки быстро уничтожил копченую семгу, к которой были поданы очень тонко нарезанные и намазанные маслом тосты. Сейчас он управлялся с лежащими на его тарелке тремя бараньими отбивными. Поданное вино было произведено в окрестностях Бордо, и он поглощал его, как промокательная бумага воду.
– Вот ведь что удивительно, – сказал он, – там было такое количество крови! Если бы это оказалась моя жена, а я думал, что это она, крови столько бы не было. Никогда не забуду эту кровь, которой истекала эта девушка, Сандра Риветт. Видимо, такая особенность присуща людям из низших слов общества. Не могу забыть эту кровь. Она была повсюду. Море крови.
Они решили поужинать в бистро, чтобы Жан-Пьер мог сосредоточить все внимание на Лаки. На стенах висели подписанные фотографии актеров прежних времен, в шляпах, и актрис, закутанных в меха. Хильдегард решила, что эти снимки вселяют уверенность, – все они относились к периоду, о котором вспоминал и ее гость, и она сама, и были чем-то вроде островков надежности в момент испытаний.
– Обилие крови для меня не ново. Как вы, вероятно, знаете.
– Почему я должен об этом знать?
– Ваш сообщник, другой Лукан, наверняка сообщил вам, что в Мюнхене я была стигматиком. Меня тогда звали Беата Паппенхейм.
– Да-да, припоминаю эту фамилию, – кивнул Лаки, – но у меня нет сообщника. Надо быть сумасшедшей, чтобы предположить подобное! А информацию я получил от ныне покойного преподобного брата Генриха, у которого жил несколько месяцев в пансионе для богомольцев.
– Я была вся в крови, она текла бесконечно. И я исцеляла людей бессчетное количество раз. Нет, я не сошла с ума. Генрих же тогда был бедным студентом. Знаете, он забрал у меня деньги, очень большую сумму.
– Однако, как мне помнится, с этим был связан какой-то скандал.
– Вам правильно помнится. Меня разыскивают за мошенничество точно так же, как вас за убийство. Генрих знал, что я сменила фамилию.
– За убийство плюс покушение на убийство, – уточнил он, – но у моей жены не было такого сильного кровотечения. Оно было у няни. Все кругом залила кровь.
Хильдегард ощутила чувство, близкое к симпатии.
– Да, кровь, – сказала она, – кровь.
– Говорят, она очищает, – ответил он.
В тот же момент у нее мелькнула мысль: так вот в чем дело! Не религиозный ли он маньяк?!
– Кровь не очищает, – возразила доктор. – Она липкая. Мы никогда не умываемся кровью.
– А говорят, что мы омыты кровью Агнца Божьего, – сказал Лаки, вонзая нож в баранью отбивную, третью по счету. – В школе я пел в церковном хоре.
Она была в восторге: ее подозрение оправдалось. Маньяк, свихнувшийся на религиозной почве. Это, как ни странно, ее успокоило. В конце концов, ей не пришлось ждать удобного момента, чтобы подбросить в бокал Лаки таблетку Жан-Пьера. А Лукан все говорил и говорил. Скорее всего это был психологический эффект, вызванный тем, что ему предложили любимые блюда: семгу и баранину, ведь многие годы он вынужден был от них отказываться, поскольку полиция, зная его пристрастия, могла выйти на его след.
