Книга несчастной любви - Ивасаки Фернандо (книги без регистрации полные версии txt) 📗

На самом деле я испытывал определенную радость, созерцая толпу недотеп и нагло вваливших на вечеринку непрошеных гостей, ведь благодаря небу Таис находилась в безопасности, поскольку эти животные прибыли слишком поздно, чтобы отбить у меня мою лань. С танцевальной площадки я видел их, недружелюбных и угрюмых, и под вспышки психоделических молний, мигавших под потолком, я вспомнил документальный фильм об Африке, в котором подлые гиены преследовали ночью исполненного величия льва. Взбудораженный благородными инстинктами, я попытался рявкнуть на них, но выдавил из себя лишь хилое покашливание.

Разве возможно, чтобы столь изящное создание могло так исступленно – ну прямо как менады [40] – танцевать? Греческое слово enthusiasm?s [41]вспыхнуло, озарив заклятье Таис Афинской – благосклонной к языческим жертвоприношениям, – и я вспомнил миф об Аталанте, той жестокой девушке, которая повергла в борьбе Пелея, которая записалась в команду Арго и которая ранила мягким ясеневым копьем калидонского вепря. Аталанта знала, что она непобедима, и поэтому дала согласие выйти замуж лишь за того, кто одержит над ней верх в беге, не заметив, что Афина Паллада устроила ей ловушку с золотыми яблоками. Заливаясь потом, я ощутил тоску по той героической эпохе богинь-сводниц, а поскольку Таис скорее походила на локомотив, мне только и оставалось, что доверить себя Святой Марии, потому что «Святая Мария, Святая Мария едет на поезде, Святая Мария едет на поезде, но не едет трамваем».

Мы скакали без перерыва больше трех часов, когда усилители изрыгнули музыкальную шрапнель, одарившую еще большей физической хромотой таких, как я: «Прикосновение Рулли» [42], уродливая мешанина четырехсот твистовых ритмов, которая прошлась по Мексике и была бездумно подхвачена в Лиме. Я жалобно посмотрел на Таис, чтобы внушить ей хоть капельку сострадания, но она удвоила количество прыжков, и я послушно последовал за ней, агонизируя, как тот труп из моего учебника по литературе [43], который – ай-ай-ай! – продолжал умирать.

Вдруг я почувствовал, как унимается барабанная дробь ног Таис, и я смутно различил сомалийскую конгони [44], великолепную антилопу, которая, согласно документалкам из «National Geographic», была способна галопировать неделями по выжженной африканской саване, отшивая таким образом наиболее прилипчивых преследователей. Сведенный судорогой и оцепеневший от напряжения, я смотрел, как Таис, снова ставшая газелью, импалой, быстро и элегантно удалялась от меня.

Изредка проницательный взгляд Таис пересекался с горящими как угли глазами пришлых нахлебников, которые продолжали вливаться на вечеринку через кратер, который открыла семья Омоте, отворив все двери нараспашку, чтоб лезли все кому не лень. Отличительная черта чисто перуанских вечеринок: помимо хорошей еды, обильной выпивки и приличной стереоакустики, на них еще непременны и толпы любопытствующих прихлебателей, нужных, чтобы лимийские вечеринки считались успешными мероприятиями, о которых все говорят с исключительным восхищением.

Дрожащее попурри стучало по нам последними тактами, и судя по неразберихе, которая затопляла танцевальную площадку, я понял, что наконец-то пришло время медленных танцев. К тому времени моя рубашка стала размокшим мякишем – от одеколона моего папы не осталось и следа, – пропитанным под завязку потом и вездесущим запахом табака. Однако игра стоила свеч, потому что талия, столько раз виденная мной в грезах, наконец-то должна вот-вот оказаться в моих трепещущих и неверящих своему счастью, как если бы им предстояло погладить по спине спящую пантеру, руках. Когда «Карпентерс» завыли свое любовное благословение: «When I was young I listened to the radio, waiting for my favourite songs… [45]» – Таис обратилась ко мне, почти как в тот самый незабываемый день нашего знакомства: «Не принесешь ли мне „кока-колы"?» То есть она снова, ожидая поддержки, отправила меня в центр обороны, куда я и пошел со сжавшимся сердцем, потому что как бы то ни было, несмотря ни на что, я был «хорошим парнем».

Я знал, что, когда вернусь, мне не придется больше с ней танцевать, и издали я увидел, как она оказалась в объятиях одного из непрошеных любителей халявы. Я подумал о возлюбленной Александра, о святой грешнице и об обессиленной сомалийской конгони, попавшей в устроенную гиенами засаду. Хотелось думать, что тот, кто танцевал с ней, был самой сильной и красивой особью из всей стаи, и я признал выбор Таис чрезвычайно удачным. Я подумал, что, возможно, уже не в первый раз тот непрошеный любитель халявы выполняет с точностью палача подобный остроумный маневр, но я пришел в отчаяние, представив, что, возможно, это был самый первый в жизни медленный танец Таис. Ее взгляд выдавал ее. Мне было не важно, что она не стала танцевать со мной, но мне было бы приятно, если бы она иногда и на меня смотрела вот так. Когда пришла мама, чтобы забрать нас, Элтон Джон пел «Someone save my life tonight»…

В волейбольные дни в «Реджина Пасис» я всегда приходил на площадку, втайне лелея надежду на нашу встречу, и даже чувствовал себя ее сообщником, я знал пристрастия и мечты Таис, которые никогда не смог бы воплотить. Однажды я снова встал на приеме мяча в центре обороны, и она с вызовом в голосе предупредила меня, что будет резать. Полагаю, что я улыбнулся – я всегда ей улыбался, – потому что знал, как она умеет резать без ножа.

каролина

После двенадцати лет, проведенных в мужском приходском коллеже, неизбежность грядущих университетских занятий с каждым днем все больше волновала меня, потому что там я надеялся встретить девчонок, которые станут моими товарищами, моими подругами, моими иллюзорными мечтами. Мой брат Кармело заметил в одной из профориентационных бесед со мной, что женщины только затем и идут в университет, чтобы найти себе жениха, и мной завладело счастливое предвкушение. «Какое совпадение, – подумал я. – И я не прочь встретить невесту в университете».

Я опускаю долгие месяцы, потраченные мной на подготовку к вступительным экзаменам, ведь радость от поступления затмила в моей памяти все лишения и мучения тех дней. Поступив в университет, я превратился в «качимбо» [47] и, согласно обычаю, выбрил наголо свой череп, ведь в Перу, становясь студентами, мы начинаем свой творческий путь с выпотрошенной и освобожденной от всего лишнего головой и, в худшем случае, завершаем его с новенькой лысиной, поселившейся на высокообразованном темени. Шел 1978 год, и этот год таил исполнение скромных ожиданий моих шестнадцати лет.

С волнением вспоминаю свой первый день занятий, ведь сады, аудитории, библиотеки и широкие улицы Католического университета [48] казались мне мостиком судьбы, где сверкали личиками самые красивые девчонки страны. И самое прекрасное в них было то, что все они искали женихов. Но как мне было выразить им свое расположение?

Среди моих соучениц оказалось несколько девчонок, самых красивых из всего курса, и я сказал себе, что в таких условиях трудновато будет сдавать экзамены. Ана Роса была чрезвычайно красивой, у Алисии были чудесные глаза, а Галия – просто ходячая провокация; а в первом ряду аудиторий корпела над наукой одна скромная девушка, чья красота, отражая свет Средневековья и Ренессанса, возрождала давно минувшие эпохи.