Гинекологическая проза - Бялко Анна (книга регистрации TXT) 📗
«Здравствуйте, это Маша, у меня такая проблема: мой новорожденный ребенок пяти суток от роду находится в реанимации на аппарате искусственного дыхания с диагнозом (следовал диагноз), наша больница закрывается на профилактику, его должны куда-то перевести, я ищу место в хорошей детской больнице с отделением реанимации новорожденных».
Как правило, ей давали телефон еще кого-то, кто может что-нибудь знать, цепочки вились, но результата пока не было.
Саша позвал ужинать. Отзвонив последний номер, Маша рассталась с телефоном, прошла на кухню. Едва опустилась на стол, телефон зазвонил. Саша, памятуя о вчерашнем, рванул было отвечать, но Маша успела раньше, сняла трубку сама.
Это была Татьяна Ивановна, Машин врач – звонила узнать, как дела. Маша ей рассказала.
– Ни в коем случае ты не должна никуда ее забирать.
– Но что можно сделать? Центр закрывается...
– Центр закрывается, а часть детей они все равно оставят. Ты должна поговорить с этой завотделением. Будет стоить денег, но это лучший вариант.
– Да господи! Какой разговор, но она ведь, как стена.
– Ты не волнуйся, молоко пропадет. Молока хватает?
– Не то слово – литрами вожу.
– Ну и все. Вози. А с заведующей я завтра поговорю, и ты потом подойдешь, скажешь – так, мол, и так, оставьте ребеночка, я готова частным образом... Ну знаешь же.
Маша молчала. Решение казалось гениально простым. И что было самой догадаться... Перед глазами встало суровое лицо заведующей. Да нет, непохоже было, что денег хочет – ни слова, ни намека.
– Татьяна Ивановна, а если она не согласится? Непохоже было...
– Тогда будем думать. Но она согласится. Я же сказала, я с ней утром поговорю. Иди ложись спать.
Утром Маша ехала в больницу, как осужденный идет слушать приговор. Банки в сумке звякали, сердце падало. Но все обошлось очень спокойно. Заведующая нашла ее после первого же кормления, позвала в кабинет. Очень буднично изложила программу действий:
– Мы официально закрываемся послезавтра, до этого дня ребенок лежит на общих основаниях, а со следующего числа вся бригада врачей, получается, будет работать на вас.
Маша только кивала.
– Это будет стоить, – она назвала сумму в рублях, Маша судорожно пересчитала, получилось около ста долларов, – в день. А там уж, сколько пролежите. Девочка ваша идет ровненько, через пару дней, думаю, искусственное дыхание не понадобится. Мы ее положим в отдельную палату, будете приходить, заниматься с ней. И вы абсолютно правы, такого ребенка очень опасно куда-то перевозить.
Заведующая глядела на Машу почти ласково. Маша снова закивала головой, чтобы она только не передумала, но та и не собиралась.
– Ну вот, мы с вами договорились, приходите на следующее кормление. Если хотите, я скажу девочкам, чтобы вас пускали отдохнуть на диванчик в ординаторской.
На диванчик Маша хотела. Идея снова болтаться по окрестностям не привлекала, а еду она сегодня взяла с собой. Быт стремительно обустраивался. Непонятным оставалось только одно – зачем было вчера доводить ее до нервного срыва. Ради ста долларов в день? Она бы и вчера согласилась, она и на большее согласилась бы, можно же было по-человечески сказать... Интересно, сколько тут будет таких, как она?
Таких оказалось еще двое. Диванчик в ординаторской трансформировался в небольшую палату. Кроме диванчика там стояло три пластиковых корытца на ножках («детские кроватки», – не сразу догадалась Маша), пеленальный столик, два шкафчика с лекарствами и какими-то медицинскими штучками, пара кресел и письменный стол. У стола, положив на него голову, спала женщина. Машин приход разбудил ее.
У Лены – так звали женщину – ребенок родился семимесячным, но чувствовал себя хорошо, набирал в весе, выписка у них была не за горами. Лена жила в этой комнатке уже дня три, мальчик ее лежал тут же, просто сейчас был на процедурах. Кроме них была еще женщина, с девочкой, но она приходила редко, раз в день – проведать.
– В общем, тут хорошо, – рассказывала Лена. – За деньги они стараются. Сестрички хорошие, и врачи. Нормально.
– Ой, да я так рада, что сюда попала. Увезли бы неизвестно куда, и что. А тут все-таки...
Беседа их прервалась приходом медсестры с младенцем на руках. Лена споро подхватила его, понесла на столик перепеленывать, уверенно развернула, подхватила, переложила... Маша смотрела на нее с суеверным ужасом – казалось, если бы ей самой дали подержать ее девочку, она бы обращалась с ней, как с хрустальной, а тут... Счастливая Лена...
Медсестра перехватила Машин взгляд.
– Не переживайте, скоро и вы так будете.
На глаза опять навернулись слезы. Маша всхлипнула и отвернулась.
Так начался новый этап ее отношений с больничным Центром. В Машином сознании все, связанное с этой историей, слилось постепенно в единое понятие, реальным воплощением которого стало это серое длинное здание – Центр. Где-то в его глубине, в сплетении коридоров, лежало ее дитя, как спящая красавица в сказке, и пробуждение не зависело от внешних причин. Ее жизнь была там, внутри, а все, что оставалось снаружи, не имело значения. Когда она подъезжала по утрам на автобусе, и через легкую завесу березовой листвы начинал, как корабль, проступать издалека знакомый силуэт, на глаза неизменно наворачивались слезы. На время утренней дороги приходилось надевать темные очки.
Все эти дни Маша жила, словно отгородившись от внешнего мира прозрачным непроницаемым колоколом, изваянным из терпения и надежды. Она почти ни с кем, кроме врачей, не разговаривала и почти никаких эмоций, кроме этих утренних слез, спрятанных под очками, не проявляла. Сгусток энергии в ней не исчез, а тоже затаился, проявляясь наружу лишь иногда резкими всполохами локальных паранормальных явлений.
Так, однажды утром Маша бежала на свой автобус – она ездила к одному и тому же времени, к девяти утра, и примерное расписание автобусов уже знала – и водитель, прекрасно видя, как она бежит, не дождавшись, тронул автобус и издевательски помахал Маше рукой. Маша только проводила его тяжелым взглядом – автобус, не проехав и двухсот метров, вдруг задымил, застучал, тяжело осел на заднее колесо. Водитель выскочил из кабины, забегал вокруг, явно чертыхаясь... А к Машиной остановке уже подъезжал неизвестно откуда взявшийся пустой автобус нужного маршрута.
Другой раз ее пытался не пустить в Центр охранник. Здание уже стояло пустым, на единственном входе несли вахту дюжие ребята в камуфляжной форме, а у Маши, естественно, никакого пропуска не было. Объяснениям охранник верить отказывался и вообще слушать ее не хотел. Маша приподняла темные очки, пристально взглянула ему в глаза – здоровенный бугай шарахнулся вдруг назад и рухнул, подвернув ногу, с каменной приступочки крыльца. Маша аккуратно обошла его и прошла внутрь.
Это все были мелочи, и она совершенно не замечала их тогда. Вне Центра важным было одно – ее ребенок лежит в реанимации, она должна быть там с девяти утра до шести вечера, а все остальное было вторично, проскальзывало, не задевая сознания, не оставляя следов.
Зато все, что происходило внутри, фиксировалось Машей до мелочей – каждое слово любого врача, каждое шевеление младенца, каждый промельк цифр на мониторе. Машу теперь чаще подпускали к ребенку, она быстро разобралась, для чего нужен каждый прибор, подсоединенный к крошечному тельцу, и следила за ними, как сторожевой пес. Потом же, на диванчике в «ординаторской», все эти данные она обобщала, анализировала, пыталась вычленить из них главный результат – стало ли, изменилось ли что-нибудь к лучшему. Она старалась не дергать врачей вопросами лишний раз, вместо этого она отследила, где держат детскую карту с записями, и наведывалась туда раза два в день, пытаясь разобрать в каракулях медицинских почерков судьбу своего ребенка. Она подружилась со всеми сестричками и теперь звонила им по вечерам из дому, чтобы на свой единственный вопрос: «Как?» услышать быстрый ответ: «Все нормально», после чего можно было ложиться спать.
