Куда пропали снегири? - Сухинина Наталия Евгеньевна (книга жизни .txt) 📗
И она приняласьискать. Она переворачивала трупы, вглядывалась в почерневшие лица, она нечувствовала усталости. А страшно, было ли ей страшно?
- Нет,страха не было. Было желание найти сына, похоронить по-человечески.
Несколько дней сутра до вечера пересматривала трупы. Шла домой, ноги подкашивались отусталости. Одежда насквозь пропиталась трупным запахом. Придёт, вздремнёт паручасиков - и опять на кладбище.
Эта «ударная» еёвахта результатов не дала. Игоря среди убитых не отыскала. «Может, жив?» -билась упорной жилкой затаившаяся мысль. Но соседки сокрушённо разводилируками:
-Нет, Таня, нет, в сарае лежал, долго лежал...
В Астрахань онавернулась почерневшая от горя. Привезла фотокарточки, альбом с ними лежитсейчас на моих коленях. А иеромонах Роман тихонечко поёт: «Я брожуодна-одинешенька посреди крестов и могил». И ещё поёт: «Горе-горькое повстречалося,руки сложены на груди, я давно туда собиралася, что же ты меня опередил? » Пронеё. И не про неё. Потому что не сложила ему рук, не погребла по-православному,потому что только материнским горьким плачем и может благословить его вдальний путь к неземному бытию.
А самой жить-тонадо. И она старательно причёсывается, надевает элегантную блузку и идёт почужим астраханским улицам на работу. Беженка. Потерявшая всё. Но, наверное, невсё, потому что хватило сил настроить своё сердце на непосильный, казалось,труд, помнить о сыне не только плачем, но и молитвой ограждать его душу,приходить на помощь ей, как приходила на помощь маленькому Игорешке, поддерживалаего в первых неуверенных шагах или прижимала к себе, когда болел.
Татьяна Ивановнанашла в себе силы поддержать сноху. Взяла на себя заботу о внуках, помоглаГалине устроиться на работу, получить жильё. А она по-прежнему в общежитииинститута. По воскресеньям водит внуков в церковь, причащает их, читает имдуховные книги. Она делает это не ради моды, а осознанно, понимая свой долгбабушки перед оставшимися без отца детьми. Она стала им опорой и поддержкой,мальчику и девочке, так похожих на её Игоря.
Хочется многосделать для них, потому надо торопиться. А Грозный она вспоминает очень часто,тот, довоенный, пропахший цветами и примолкший под яркими звёздами. Она быласчастлива в нём, и она в нём же пережила самую чёрную, непоправимую беду. Еёгород. А Астрахань?
- К Астраханитоже понемногу привыкаю. Народ здесь сердечный. Да где он несердечный,народ-то? Нам бы жить да жить, только разве позволят? Смута, она не людьмисеется, она нынче политикой зовётся.
Один мальчиквыстрелил в другого мальчика. Один ничего не задолжал другому, другой ничем необидел первого. Но один, зорким оком выискав мишень, спустил курок и непромазал. А второй, подкошенный, упал посреди родного двора и его оттащили всарай, дабы не поклевали птицы. Что это? Сюжет закрученного в чьих-тоизвращённых мозгах сценария? Детектив? Страшная сказка? Нет, наша действительность.Нам не разобраться в ней, нам никогда не распутать её хитроумных нитей. Мы дажеустали возмущаться и удивляться. А задумываться над этим, значит заранееобрекать себя на бессмысленный гнев.
Но вот она,Татьяна Ивановна, собственным сердцем познавшая этот закрученный сюжет исвоими собственными слезами омывшая его взаправдашнюю драматургию. В титрах вэтой трагедии её имя стоит одним из первых, рядом с именем сыночка, о которомей теперь плакать и плакать.
А я никак не могуизбавиться от дальнейшей раскрутки этого дикого сюжета. А вдруг отслужил и вАстрахань вернулся, если он был русским, тот самый мальчик, снайпер,выхвативший зорким оком высокую фигуру в спортивной куртке и кроссовках. Вдругон каждое утро бодрой походкой проходит мимо спешащей на работу ТатьяныИвановны, и, может, она ловит его взгляд: как похож на Игорешку. А может, напротив,ей неприятен его взгляд и она съёживается, опускает глаза... Всё может быть.Может быть даже то, до чего нам и не додуматься.
Материнский плач,истошный, рвущийся из груди, Татьяна Ивановна научилась сдерживать в себе итолько клокотание его внутри вот уже который раз отдаётся нестерпимой болью всердце. «Эта песня про меня... Этот «Плач» мой...»
А мой плач обэтом плаче, потому что знаю, как сильна материнская любовь. Этот ужас, помноженныйна сотни, на тысячи плачей. Их закапывали в братские могилы гуртом, всехвместе, плохих и хороших, послушных и не очень сыновей. Она так хотела быпринести цветочек и положить в изголовье своего навеки угомонившегося сыночка.Но могилы нет. Да и детский садик, школа, магазин, куда бегал за мороженым -всё ушло, в ту жизнь уже не вернуться. Одно и осталось - плач. Да ещё вот этотихое стояние в храме свечечкой. И - молитва.
- Не знаю, как быя без храма... Не выдержала бы, сломалась.
Не сломалась. Ейнельзя - у неё внуки. А у внуков будущее. Плача по сыну, она вымаливает для нихжизнь без плача, без замешанных на кошмаре сюжетов, без нелепостей, безвранья. «Я осталась одна-одинешенька посреди крестов и могил».
- Променя, про меня песня...
Она выключаетмагнитофон. Всё. «Плач» отзвучал. По коридору разнеслось весёлое, звонкое:
- Пирожки, пирожкис мясом, свеженькие, горячие...
Стали хлопатьдверями оголодавшие студенты. Пирожки разошлись быстро, у молодых хороший аппетит.
- Нет, - говорю я,- не про вас песня. Разве вы одна? У вас внуки.
- Конечно, конечно,- грустно улыбается она, - это я так...
НЕ ПРЕЛЮБЫ СОТВОРИ
Вот что сказалмне один монах, бывший в миру врачом-психиатром:
- Принимаябольных, я всегда обращал внимание на их день рождения. За несколько летпрактики провёл маленькое исследование. Что получилось? Очень многиеумалишённые были зачаты Великим постом, представляете? Вот вам и связь междуродителями и детьми, вот вам и ответственность одних перед другими.
Да, нам многоговорят об ответственности. Да и сами мы своим детям не устаём повторятьпрописные истины: человек сам должен отвечать за свои поступки, человек должендумать не только о себе. Все эти истины одного, так сказать, земного уровня.Есть в них упругость теннисного мячика, так же, как мячик, они отскакивают оттого, кому посылаются. Да и те, кто посылает, делают это порой без особыхусилий, по привычке. Результат? Ты свою жизнь прожил, и я свою проживу, у тебясвой ум, у меня свой, ты за себя отвечай, а я как-нибудь за себя отвечу...Словоблудие льётся потоком, посрамляя всю несостоятельность земных истин.Потому, что само слово «истина» во множественном числе абсурдно. У меня свояистина, у тебя своя, у тебя свои законы, у меня свои, у меня свой Бог, у тебясвой. Узнаёте мудрствование знающих себе цену? Узнаёте мудрствованиепрячущихся от того, от чего не спрятаться вовек никому? Одна истина. Один Бог.Одни у Бога законы. «Посрамление» их не напоминает ли нам всем жалкую в своеймногозначительности Моську, важно тявкающую на Слона?
Попраниенепреложных законов земного бытия эхом прокатилось в день сегодняшний. Огромноечисло психических больных, ставших или уже родившихся идиотами, привычныеслучаи сожительства родителей с детьми, братьев с сестрами, гомосексуализм науровне дебильной философии, половые извращения, изобретательные до ужаса,аборты, как семечки, самоубийства, ранняя импотенция, дома терпимости какапофеоз демократии, «престижность проституции», супружеская неверность как символздоровой семьи. Надо ли продолжать? Не надо. Потому что это наш сегодняшнийдень. За что нам это? За то, что честно живём, горбатимся на производстве вбудни, а в выходные на своих беспросветных шести сотках, за то, что, не жалеясил, лелеем своих детей, вкладываем в них, как в «надёжную недвижимость» своисредства, получая взамен жалкую девальвированную худосочную денежку? За чтонам это, за что?..
Среди отличийверующего человека от неверующего есть и это. Верующий никогда не спросит: «Зачто?» Он знает за что. Знает и удивляется: как ещё при чёрном смрадепокрывшего землю греха людского каждое утро встаёт на горизонте солнце? Онудивляется милости Божией и благодарит, и смиренно принимает посылаемые емускорби. Слава Богу за всё... Слава Богу, что напоминает нам скорбями нашими обыстротечности земной жизни, зовёт одуматься, оглядеться - приготовиться.Ведь все мы вспоминаем Господа в скорбях. В радостях до Него разве? Но вотнависла над нашим безоблачным бытием чёрная туча: «Господи, отведи беду,Господи, помилуй!» А выпросив себе послабление, опять в упряжку и по кругу...Опять в грех, который копится, соединяется с грехом ближнего, соседа,иногороднего и разъедает земную плоть. Плоть гноится, смердит, источаетзловоние, и в этой изуродованной нашим грехом атмосфере мы задыхаемся, болеем,страдаем и пропадаем в конце концов. Наступает предел.
