Куда пропали снегири? - Сухинина Наталия Евгеньевна (книга жизни .txt) 📗

Я подлила в вазуводички. Может, розы ещё немно­го постоят.

ПЛАЧ О ПЛАЧЕ

Я уже собраласьуходить.

- Подождите, -она встала, подошла к стояще­му на подоконнике магнитофону. - Послушай­те, этообо мне... - она нажала на клавишу.

Песнопенияиеромонаха Романа я слушаю много и часто. В моём доме его кассеты стопочкой навидном месте под рукой. Но почему я раньше не слышала это­го? А может быть, ислышала, да не зацепило... «Ах Титошенька, ах Титошенька, белый свет без тебяне мил, я осталась одна-одинёшенька посреди крестов и могил...» Тихий голосотца Романа болью отдавался в сердце. Я присела на краешек стула в пальто, хотяуже совсем собралась уходить.

Только вчера явпервые увидела эту женщину в Казанском храме. Она стояла справа у массивнойколонны под небольшой иконой Косинской Божией Матери. Высокая, статная,красивая. Стояла как-то особенно прямо, будто скомандовала себе - не сги­баться,нельзя, не положено. Она не смотрела по сторонам, не поправляла косынку, непереминалась с ноги на ногу. Стояла свечечкой. И тихо плакала, устремив взор калтарю.

О чём плачем мыпред очами Божиими? Каждый о своём. Иногда о пустячном, но по близорукости ду­шевнойи скороспелой жалости к самим себе - глобальном, иногда о несбыточном, внесбыточность которого верить не хотим, иногда о дальнем, отболев­шем, но вдругнахлынувшем. А она всё об одном. О сы­не. Единственном. Оставившем её наедине снеизбыв­ной скорбью материнской, с болью, которую не лечит даже самый мудрыйлекарь - время. Только слёзы нет-нет да и смоют с души «культурный слой» одно­образныхбудней, и она, омывшись, очистившись, просветлев, впустит в себя материнскийплач и дарует себе пусть недолгое, но облегчение.

...Когда ТатьянаИвановна Куан шла по городу, то, конечно, ловила на себе чужие взгляды. Еёузнавали, потому что часто видели по телевизору. На Грознен­ском телевиденииона была и режиссером, и ведущей. Как-то сложилось, что начала интересоватьсяпроб­лемой детской преступности, передачи стали темати­ческими. А она, найдя вэтом смысл жизни, ушла в милицию, в детскую комнату. Но с телевидением непорвала, вела передачи о детях-бродяжках, о сиро­тах, о несовершеннолетнихпреступниках. Это была её жизнь. Непростая, суетная, но чувствовала она се­бя вней как рыба в воде.

А ещё радостьювысвечивался каждый день: рос не по дням, а по часам её сын, Игорешка. Россебе, взрос­лел, ума набирался. Одна растила его. Но была пред­приимчива,энергична, молода - справлялась. Сын ни в чём не нуждался, квартира в центрегорода, работа любимая. Чего ещё желать? Но над Грозным собира­лись тучи, обволакивалинебосклон. Не зря говорят: ломать - не строить. То, что возводилось годами, тер­пениеми молитвой, в одночасье может быть поруше­но. Вот и Татьяна Ивановна вспоминаети удивляется:

- Мы жили рядомдруг с другом, и никому даже в голову не приходило счёты сводить. Игорь мой,тот с детского сада с чеченцами-мальчишками. Водой не разольёшь. Да я вамфотокарточки покажу, альбомы-то я сохранила, слава Богу...

Сидят за столом,уставленным бутылками с лимо­надом. Смеются Татьянины глаза - Игорь именинник,гости - «сослуживцы» из детского сада. Весело, ах как им весело! Они потом и вшколе учились вместе. А один, тот, что шутливо подставил рожки Игорю, по­могалискать его, когда всё случилось.

Всё чаще и чащегород вздрагивал от стрельбы. Это уже позже он привык, а поначалу вздрагивалкак мо­лоденький новобранец, будто глаза зажмуривал - страшно. Татьяна Ивановнавступила в полосу прово­дов. Знаете, как бывает - полосами. Сначала свадьбы.Женятся друзья, весёлая круговерть - подарки, тос­ты, цветы. Потом наступаетдругая - рождение детей. Радость визитов. На папу похож... вылитая мама... такхотели мальчика... двойня, представляете, всех удиви­ли. И разводы, они тожеполосой, не по одному. По­любил другую, ушёл, бросил, оставил, сама виновата,жить негде, сломались на «бытовухе».

А эта полосанежданная-негаданная. Полоса про­водов. Стали из Грозного уезжать. Уехали те, скем работала на телевидении, уехали, с кем прогуливалась с коляской по тенистымгрозненским паркам, с кем жила бок о бок, делила беды и радости. Им было куда. Уодного родители под Калугой, у другого - сестра в Питере, у третьего - дед сбабкой в большом дере­венском доме. А ей было некуда. Сын вырос, пригля­делневесту. Вскоре справили свадьбу, молодые дели­катничать не стали, быстреньковозвели Татьяну Ивановну в ранг бабушки. Закрутилась хлопотная жизнь. А тучинад Грозным становились всё чернее, ничего хорошего не обещающие тучи...Магазины опустели, как-то в одночасье осталась Татьяна Ива­новна без работы.Запасов себе не нажила, закрома не наполнила и очень скоро поняла, что значитжить впроголодь. Пошла продавать семечки на рынок.

- Как же мне былотяжело переступить через себя. Я майор милиции, известный в городе человек. И -се­мечки. Но что делать? Какой-то навар был. Куплю сы­рых, пожарю, продаюподороже. Сначала стою и отворачиваюсь, будто случайно рядом оказалась. А какаяэто торговля? Пришлось придушить в себе гордыню, научиться смотреть в глазапокупателям. Нелегко далось.

Да, нелегко. Ноуготовано ей было другое испыта­ние, рядом с которым продажа семечек - семечки.Она до конца дней своих готова была продавать всё, что угодно, только бы сынбыл жив. Её единственный, её ненаглядный Игорешка.

Где она впервыеуслышала про Астрахань? Сейчас не вспомнить. Название ни о чём не говорило, никтоникогда в Астрахани у неё не жил. Пустой звук, но как-то зацепилось. Город наВолге, дельта реки, кремль. Тогда уже у всех на устах звучало слово «вой­на».Надо было уезжать. И она уехала. На разведку. В чужой город. В никуда. Зачем?Для чего? Сразу с вокзала пошла в милицию, сказала, что готова на лю­буюработу. Видимо, надо было послать измученной душе утешение. В астраханскоймилиции ей предло­жили должность в ОВИРе, дали комнату в общежи­тии. Вскоресюда же перевезла Игоря с семьёй. Стол, простая кровать, половичок от двери кокну. Малень­кий приёмник. По нему она и слушала тяжёлые вести из её родногоГрозного. Всё осталось там: обставлен­ная красивой мебелью квартира, вещи, ккоторым при­выкла, соседи роднее родных.

Ей не хватало еёлюбимого города. Она тосковала, вспоминала ту светлую, беззаботную, отлаженнуюжизнь. Беженка... Про неё ли это? Про неё. По вече­рам в общежитии студентыпели, их тусовки были шумны и веселы, а она в обнимку с приёмником сиде­ла наколченогом казённом стуле, вслушивалась...

Игорь решил ехатьв Грозный. Надо было привезти хоть какие-то вещи, ведь не сразу же наживёшь вАстра­хани самое необходимое. Хотел быстро - туда и обрат­но. Получилось -только туда. Его не было неделю, две... В конце третьей недели она поехала егоискать. Было ли предчувствие беды? Пожалуй, нет. Пока не вошла во двор их дома.Вошла и - остановилась. Из дома стали выходить одна за другой женщины-чеченки.Выходили и останавливались, скорбно глядя на Татьяну. Она стояла в кольцечерноглазых чеченок - высокая, статная рус­ская красавица, и ей предстоялоуслышать самое страш­ное. Женщины сказали ей правду. Они же и утешили.

Они же иобогрели, приютили. Его убили снайперы. Ска­зали, что русские. Ошиблись?Посчитали за чеченца? Не похож Игорь на чеченца, да и безоружный был, за веща­миприехал. Теперь разве узнаешь правду? Такая нераз­бериха, одни одно говорят,другие - другое.

Соседки-чеченкиспрятали труп Игоря в сарае. Там он пролежал тридцать дней, потом его увезлиякобы хоронить. Но куда - никто не знает. Татьяна Иванов­на бросилась искать,но никто ничего толком ей ска­зать не мог. Потом кто-то вроде слышал, каккто-то кому-то сказал, что Игоря похоронили в братской мо­гиле на окраинномкладбище. Она поехала туда.

На кладбище вовсюшла работа. Врачи доставали из могил трупы, по приметам составляли спискиубитых. Она рассказала, зачем приехала.

-   Ищите,- кивнули врачи на только что вскрытую очередную могилу.