Беда - Шмидт Гэри (серия книг .TXT) 📗
Чэй скрестил ноги и обхватил руками колени. Он просидел так долго. От тени Катадина пахнуло холодным ветром, и Генри придвинулся поближе к костру.
– И ты попал на корабль? – спросил Санборн.
Чэй кивнул.
– Да, – сказал он.
И вдруг Генри точно увидел это своими глазами – беженцев у моря, бросивших все, как паломники, которые отправились в дальние края, почти ничего о них не зная. Или еще хуже – как взятые в плен индейцы в трюме «Морского цветка». Толпу испуганных людей. В панике. В отчаянии.
Беда.
Чэй рассказал им, словно эта история билась в его груди, как тигр в клетке, и он наконец решил выпустить ее на волю в тени Катадина. Как они протолкались на корабль. Как он отошел от причала, разорвав семьи пополам, и как многие из тех, кто остался, плыли за ним, пока не исчезли в воде. Океан красный. На корабле нечего было есть, и пить тоже нечего, а двигатели глохли и дымили, а иногда умолкали совсем, и их носило в жаре и вони от трехсот человек, сбившихся в одну груду. Кто-то выпрыгивал за борт. Кого-то сталкивали. «Мы видели много других кораблей, – рассказывал Чэй, – и сигналили им». Но никто так и не откликнулся, а когда моторы докашлялись до смерти, корабль еще долго носило ветром, и его мать плакала. Наконец их увидели какие-то рыбаки. Они зачалили их канатами и поднялись на борт с ружьями и топорами. «Мы возьмем что хотим в уплату за помощь», – так они сказали, и беженцы стали отдавать им кольца, одежду, ожерелья, а потом рыбаки перелезли обратно на свой корабль и отцепили канаты, стреляя в воздух и хохоча.
Так они плыли, и плыли, и плыли неведомо куда, и, если бы не датский корабль, который нашел их и притащил на буксире в Гонконг, они плавали бы, пока не перевернулись и не утонули – и были бы этому только рады.
Но Чуанам повезло. Они не застряли в Гонконге навсегда. Их переправили морем на Гуам, а оттуда в Сан-Франциско, где они четыре месяца жили в подвале пресвитерианской церкви. Там уже пахло свободой. Потом они сели в автобус и поехали через всю Америку, и в первое же утро, когда Чэй проснулся в массачусетском Мертоне – в другом церковном подвале, – на улице шел снег. Раньше он никогда не видел ничего подобного. Они с младшим братом вышли из церкви и подставили лица под тающие снежинки. А когда они дышали, то видели свое дыхание! Как драконы! Если бы не холод…
– С тех пор мы жили только по одному правилу, – сказал Чэй. – «Помни, что, прежде чем стать американцем, ты был камбоджийцем».
– И что это значит? – спросил Санборн.
– Это значит, что дома ты должен говорить по-камбоджийски. Ходить на камбоджийские рынки, а не в американский супермаркет. Почитать своих предков и Будду. И отсылать все, что можешь, тем, кто остался в Камбодже.
– И не влюбляться в американских девушек, – добавил Генри.
Чэй промолчал.
– Из-за чего твой отец и рассердился.
Молчание.
– Луиза, – прошептал Генри.
Чэй глянул на Генри и застыл без движения, как гора позади.
– Луиза? – удивился Санборн.
В костре что-то громко треснуло, в воздух выстрелил новый сноп искр и затух.
Неподалеку, на дороге, появились фары – они двигались быстро, потом затормозили. Машина проехала мимо, потом развернулась и покатила обратно, светя фарами в их сторону. Остановилась, и фары погасли. Открылись и хлопнули дверцы. В темноте Генри не мог разобрать, идет к ним кто-нибудь или нет. Он ничего не видел – но сообразил, что приехавшим отлично видно, как они сидят у костра.
– Наверно, хозяин поля, – сказал Санборн. – Может, решил, что мы без спросу вторглись в его владения или что-нибудь в этом духе.
– Мы и вторглись, – сказал Генри.
– Разве это не федеральный парк? Мы туристы. Это не вторжение.
– И в чем, по-твоему, разница?
– Вторжение – это когда есть злой умысел.
– Вторжение – это когда ты вперся на чужую территорию, Санборн.
Что бы это ни было, они вглядывались в темноту над полем, стараясь различить контуры надвигающейся Беды. Чэй не шевелился – пока Чернуха вдруг не вскинула уши.
Генри взял ее за ошейник, и как раз в этот миг двое вступили в свет костра и остановились возле кучи собранных веток.
Один из них держал дробовик, подпирая его дуло другой рукой.
У второго в руке была разбитая бутылка из-под корневого пива. «Адмирал Эймс».
Рыбаки из «Чаудер-хауса».
– Привет, ребятки, – весело сказал первый. – А я уж боялся, что мы вас не найдем.
22.
Чэй не шелохнулся, но Генри, Санборн и Чернуха встали на ноги. Генри не мог отвести глаз от красного отблеска костра, мерцающего на длинном ружейном дуле. Он крепко стиснул ошейник Чернухи.
– Удачно, что вы объяснили, куда едете, – сказал рыбак с ружьем.
– И еще удачней, что сюда ведет только одна дорога, – сказал рыбак с бутылкой из-под «Адмирала Эймса». Генри вспомнил, что его зовут Мак.
– Наверно, это и правда большое подспорье для тех, кто находится в низу дарвиновской лестницы, – сказал Санборн.
Генри подумал, что это не самое подходящее замечание в данной ситуации.
Тот, что был с бутылкой, медленно повернулся к Санборну.
– Умный, значит, – сказал он. – Мне бы столько ума. Да вот беда – когда я был в твоем возрасте, мне пришлось ехать во Вьетнам, чтобы драться за свою страну вот с ним. – И он показал на Чэя.
– Врешь, – возразил Санборн.
– Санборн, – тихонько сказал Генри. По всей видимости, Санборн не понимал, что они угодили в переплет и неплохо бы сейчас придержать язык.
– Да, Санборн, – сказал Мак. – Может, лучше заткнешься? Ты нам не нужен.
– Чего вы хотите? – спросил Генри.
Мак повернул бутылку так, что на ее разбитых краях заиграли блики костра.
– Вернуть эту штучку. – Он посмотрел на Чэя. – Ты потерял ее около кафе. Мы думаем, ты хотел испробовать ее на нас, потому что такая подлость как раз в духе вьетнамских подонков. Вот мы и решили привезти ее обратно и посмотреть, как тебе самому это понравится… Ну что, нравится, узкоглазый?
Услышав это слово, Чэй тоже встал.
– Значит, не нравится? А может, тебе не нравится, когда тебя называют узкоглазым? Так, узкоглазый? Потому что это ты и есть – узкоглазый. – Он шагнул вперед и направил разбитую бутылку на Чэя. – Так что теперь будешь делать, узкоглазый?
– Мы не хотим неприятностей, – сказал Генри.
– Мы тоже их не хотели, – сказал первый, с ружьем. – Мы не просили узкоглазых сюда лезть. Но они полезли – и теперь отнимают у нас работу. Знаешь, сколько лет моя семья рыбачила в Глостере? Знаешь, сколько? – Он дернул ружьем на Чэя. – А потом приезжает этот, и меня отправляют на берег, и Мака тоже, а нанимают… – Он поднял подбородок, указывая им на Чэя. – Пришло время нам самим во всем разобраться, – закончил он.
– Он не рыбак, – сказал Генри.
– Тогда мы порежем его немножко меньше, чем остальных, – сказал Мак.
– Он даже не из Вьетнама.
– Откуда ты знаешь? – спросил Мак. – Ты сидел на вонючем рисовом поле в окружении таких, как он? Ты там был? Ты слышал, как твой приятель кричит от боли, потому что схлопотал пулю в живот, а ты не можешь до него добраться, потому что узкоглазые сделали из него приманку? – Он задрал рукав на левой руке. Даже в колеблющемся свете костра Генри увидел круглые шрамы – целый ряд от запястья до локтя. – В тебя никогда не стреляли?
Чэй шагнул ближе к ним. Первый направил дробовик ему в живот.
– В Камбодже тоже была война, – сказал Чэй. – Только в Камбодже было не важно, на чьей ты стороне. Все хотели тебя убить. – Он кивнул на приехавших. – Они были такие, как вы.
Если не считать потрескивания костра, все было тихо под сенью огромной горы. Даже ветер не ворошил ее длинные распущенные волосы. Чернуха тявкнула и тут же замолкла.
Чэй стянул с себя регбийку Франклина, и Генри впервые заметил у него на спине длинные рубцы. Свежие. В свете костра они отливали красным.
Даже сейчас, когда Беда подступила совсем близко, Генри попытался угадать, откуда они взялись. Неужто Чэй получил их из-за Луизы? Из-за того, что осмелился полюбить американскую девушку – а она его?
