Комната - Донохью Эмма (книги полностью txt) 📗
Моррис кривит губы:
— Нет, если ребенок родился живым.
— Это была девочка.
О ком это она?
— Девочка родилась живой, прошу прощения, — говорит Моррис. — Мы можем надеяться только на обвинение в преступной халатности, может быть, даже в недосмотре…
Они пытались изгнать Алису из зала суда. Из-за того, что она была высотой более мили. Есть еще очень странный стишок:
Я не замечаю, как появляется Норин, которая спрашивает, будем ли мы ужинать в столовой или у себя в комнате.
Я несу все свои игрушки в большом пакете. Ма не знает, что их шесть, а не пять. Некоторые люди машут нам руками, когда мы входим в столовую, и я машу им в ответ, подражая девочке без волос на голове и с татуировкой по всей шее. Я отношусь к людям доброжелательно, если только они не прикасаются ко мне.
Женщина в фартуке говорит, что она слышала, будто я ходил гулять. Не знаю, как она могла это услышать?
— Тебе понравилось?
— Нет, — отвечаю я, — то есть нет, спасибо.
Я учусь другим манерам. Когда попадается что-нибудь невкусное, вроде дикого риса, который очень жесткий, как будто его совсем не варили, надо говорить: «Это интересно». Высморкав нос, я должен сложить платок, чтобы никто не увидел мои сопли, потому что это тайна. Если я хочу, чтобы Ма выслушала меня, а не кого-нибудь другого, я должен сказать: «Простите». Но иногда я повторяю «Простите, простите» до бесконечности, а когда Ма, наконец, обращает на меня внимание, я уже не помню, что хотел сказать.
Сняв после ужина маски, мы лежим в постели в пижамах, и я сосу мамину грудь. Я вспоминаю ее разговор с адвокатом и спрашиваю:
— А кто был первым ребенком?
Ма, не понимая, смотрит на меня.
— Ты говорила Моррису, что была девочка, которая убила кого-то.
Ма качает головой:
— Наоборот, это ее убили, ну, вроде того. — Ее лицо повернуто в другую сторону.
— Это я ее убил?
— Нет, ты ничего такого не делал, это было за год до твоего рождения, — отвечает Ма. — Помнишь, я рассказывала тебе, что, когда ты появился на свет, я подумала, что это девочка?
— Да, помню.
— Ну, вот ее я и имела в виду.
Теперь я уже совсем ничего не понимаю.
— Я думала, что она пыталась стать тобой. Но шнур… — Ма закрывает лицо руками.
— Шнур от жалюзи? — Я смотрю на него, но за полосками жалюзи видна только темнота.
— Нет, нет, шнур, который соединяется с пупком ребенка, помнишь, я тебе рассказывала?
— Ты перерезала его ножницами, и я освободился.
Ма кивает.
— Но когда родилась девочка, он обвился вокруг нее, и она задохнулась.
— Мне эта история совсем не нравится.
Ма нажимает на свои веки.
— Дай мне закончить.
— Я не…
— А он стоял рядом и смотрел. — Ма почти кричит. — Он понятия не имел о том, что надо делать, когда рождаются дети. Он даже не потрудился залезть в «Гугл» и посмотреть. Я чувствовала ее головку, всю в слизи, я тужилась и тужилась и кричала ему: «Помоги же мне, я не могу…» — а он просто стоял и смотрел.
Я жду продолжения.
— И она осталась в твоем животе? Эта девочка?
Ма какое-то время молчит.
— Она родилась совсем синей.
Синей?
— И так и не открыла глаз.
— Надо было попросить Старого Ника принести ей таблетки в воскресенье.
Ма качает головой:
— Шнур обмотался вокруг ее шеи.
— А она была связана с тобой?
— Пока он не перерезал этот шнур.
— И тогда она стала свободной?
На одеяло капают слезы. Ма кивает и молча плачет.
— Теперь твой рассказ закончен?
— Прости. — Глаза у нее закрыты, но слезы все равно текут. — Он унес ее и зарыл под кустом на заднем дворе. То есть ее тельце, я хочу сказать.
Она родилась синей.
— А ее душа вернулась на небеса.
— Для того чтобы ее можно было снова использовать?
Ма слабо улыбается:
— Мне хочется думать, что это так.
— Почему тебе хочется так думать?
— Может быть, на самом деле это был ты, и на следующий год ты предпринял вторую попытку и спустился с неба уже как мальчик.
— Нет, на этот раз родился именно я. Я не возвращался с небес.
— Ни в коем случае, Джек. — Из глаз Ма снова текут слезы, и она вытирает их. — Но когда ты должен был родиться, я уже не пустила в комнату Старого Ника.
— Почему?
— Я услышала, как открывается дверь, и заорала: «Убирайся!»
Я уверен, что это привело его в ярость.
— Я была готова и хотела, чтобы на этот раз были только мы с тобой.
— А какого цвета был я?
— Ярко-розового.
— И я открыл глаза?
— Ты родился с открытыми глазами.
Я громко зеваю.
— Давай теперь спать.
— Да-да, — отвечает Ма.
Ночью я падаю на пол, банг. Из носа у меня сильно течет, но я не умею сморкаться в темноте.
— Эта кровать слишком мала для двоих, — говорит мне утром Ма. — Тебе будет удобнее спать в своей кровати.
— Нет.
— А давай снимем с нее матрац и положим прямо у моей кровати, чтобы можно было держать друг друга за руки.
Я качаю головой.
— Помоги мне решить эту задачу, Джек.
— Давай будем спать в одной кровати, прижав к телу локти.
Ма громко сморкается. Наверное, простуда перескочила с меня на нее, но у меня она тоже еще не прошла.
Мы договариваемся, что я зайду в душ вместе с ней, но высуну наружу голову. Пластырь с пальца свалился, и я не могу его найти. Ма расчесывает мне волосы, они свалялись, и, когда она распутывает их, мне становится больно. У нас есть щетка для волос и две зубные щетки, и вся наша новая одежда, и маленький деревянный поезд, и другие игрушки. Ма еще не считала их и не знает, что я взял не пять, а шесть. Я не знаю, где что искать. Вещи лежат на комоде, на столике у кровати и в шкафу. Мне все время приходится спрашивать, куда Ма положила ту или иную вещь.
Она читает книгу без картинок, и я подхожу к ней с книгой с картинками. «Очень голодная гусеница» любит портить вещи, она прогрызает дырки в клубнике, в салями и во всем, что попадается ей на пути! Я могу вставить в дырку на картинке свой палец. Сначала я подумал, что книгу кто-то порвал, но Ма говорит, что это сделано специально, чтобы было интереснее читать. Мне больше нравится «Беги, собака, беги», особенно тот момент, когда герои дерутся теннисными ракетками.
Норин стучит в дверь и вносит в нашу комнату очень интересные вещи. Во-первых, это мягкие растягивающиеся туфли, похожие на носки, но сделанные из кожи, а во-вторых, наручные часы со светящимися цифрами, которые я могу читать, совсем как на наших часах, оставшихся в комнате. Я говорю:
— Сейчас девять пятьдесят семь.
Для Ма они слишком маленькие, эти часы Норин принесла для меня. Она показывает, как надо их застегивать.
— Каждый день подарки, еще испортите мне ребенка, — ворчит Ма, поднимая маску, чтобы снова высморкаться.
— Доктор Клей сказал, что парню необходимы вещи, которые позволили бы ему контролировать свои чувства, — говорит Норин. Когда она улыбается, ее глаза превращаются в щелочки. — Не скучаешь по дому?
— По какому еще дому? — Ма в изумлении смотрит на нее.
— Простите, я не…
— Это был не дом, а звуконепроницаемая камера!
— Я сказала не подумав, извините меня, — оправдывается Норин.
Она поспешно уходит. Ма ничего не говорит, она что-то пишет в своей тетради.
Если комната не была нашим домом, значит, мы бездомные?
Утром, здороваясь, я хлопаю доктора Клея по поднятой ладони, и он ужасно рад этому.
— Зачем носить эти маски, если у нас и так простуда с сильным насморком? — спрашивает Ма.
— Ну, — отвечает он, — чтобы не подцепить что-нибудь похуже.
