На улице Дыбенко - Маиловская Кристина (читаем книги онлайн бесплатно полностью TXT, FB2) 📗
За несколько секунд мимо нее пролетел фазан, в десяти метрах проехала машина с удивленным водителем, который, сбавив скорость, пытался разглядеть черноволосую незнакомку, сидящую на пне, за машиной помчалась шебутная профессорская псина, но ничего этого Кира не видела и не слышала. Жизнь ее остановилась. И только различив в трубке знакомый голос, она очнулась и поняла, что жива.
Сложно было понять, то ли голос Сережи так ослабел, то ли связь плохая. И, забравшись на пенек, она встала на цыпочки в надежде поймать сигнал.
— Говори громче! — умоляла она его. — Как ты?
Но в трубке стоял треск, шум и странное гудение, и через все это, как через колючую проволоку, пробивался его голос.
— Я жив, — шептал он ей, — жив.
— Я сейчас! Подожди! — кричала она в трубку, карабкаясь на камень-валун.
Мох отслаивался, она соскальзывала с камня, прижимая телефон к уху так крепко, будто хотела проделать дыру в своей голове.
— Что говорят врачи? Будет ли операция? Каков ответ на лечение?
— Как ты там? — спрашивал он.
— Каверна уменьшилась? Рентген делали?
— Кирюш, какая рыба там ловится? Поправлюсь и махну к тебе на пару дней. Порыбалим.
Кира так долго готовилась к этому разговору, так много хотела ему сказать. И о том, что ближе его у нее нет никого на белом свете, и о том, что она ни о чем не жалеет и что если бы сейчас отмотать жизнь назад и судьба предоставила бы ей возможность встретить его опять, даже зная все, что будет потом, то и тогда она ни минуты не раздумывала бы. Но ничего этого она ему не сказала. Вместо этого успела пробормотать, что идут дожди, что воду из крана можно пить, пиво вкусное, а у профессора очень милая собака, после чего треск усилился, и связь оборвалась.
Подходя к дому, Кира заметила белую машину, из которой вышла женщина и, не глядя на Киру, протянула руки к собаке.
— Tuu tänne pupuni! [29]
Болонка, заливаясь радостным лаем, поскакала к женщине.
У гаража стоял профессор.
— Kuka toi lutka on? — не переставая улыбаться, спросила женщина.
— Mun ei tarvitse selittää sulle mitään, — также улыбаясь, ответил профессор.
— Я в дом пойду, ладно? Не буду вам мешать, — сказала Кира и пошла вверх по лестнице.
— Aha, loistavaa! Venäläinen huora! Sä löysit sen Pietarin kaduilta! — довольно эмоционально произнесла женщина, будто радовалась успехам бывшего мужа.
А Кира, поднимаясь по лестнице, думала о том, какая приятная бывшая жена у профессора и так любит собаку и как мило, что экс-супруги ладят друг с другом. Другая культура, иные ценности. Правда, несколько минут спустя красный от злости профессор, бросая папки с бумагами, рассказал, что его бывшая жена только что поинтересовалась, что за русскую шлюху он притащил из командировки и почему она гуляет с их собакой.
«А что, — подумала Кира с улыбкой, поднимаясь в свою спальню, — все не так уж плохо, как кажется. Хоть кто-то в жизни назвал ее русской. Что ни говори, а ради этого стоило приехать в Финляндию!» 11
Она выезжала в город и бесцельно бродила среди людей, говорящих на странно звучащем языке. Прохожие были приветливы, улицы чисты, но ей не переставало казаться, что все это ненастоящее, пластмассовое, муляж, мираж, и хотелось только одного — закрыть глаза и проснуться в маленькой квартирке на улице Дыбенко, вдохнуть знакомые запахи, прислушаться к привычным звукам и почувствовать, что и она, и все вокруг нее снова живое.
В одном из кафе Кира долго рассматривала надписи на витрине, шестым чувством пытаясь догадаться, что же они значат. Паренек на кассе, желая ей помочь, перешел на английский. Это пирог с черникой, а это — клубничный безглютеновый, а это чизкейк. А после, немного смущаясь, рассказал, что они с коллегой только что поспорили, при этом он взглядом указал на девушку с зелеными волосами, фасующую мороженое в вафельные стаканчики. Паренек был убежден, что Кира из Италии, а девушка считала, что из Испании, и им не терпелось выяснить, кто же из них прав. Кира произнесла давно заученную фразу по-английски: I am Russian, but I was born in Azerbaijan. И если при слове Russian эти двое закачали головами и ради приличия попытались выудить из памяти знакомые слова (но вспомнилось им почему-то только «руки вверх»), то Азербайджан не вызвал у них никаких ассоциаций. Они залопотали что-то на своем, казалось, судорожно припоминая карту мира и прикидывая, где именно могла бы располагаться страна с таким названием.
«И эти туда же», — без злости подумала Кира, окуная губы в густую кофейную пенку. Похоже, эта путаница будет преследовать ее вечно, в любой точке мира.
Алкоголь продавался только в специализированных магазинах с говорящим названием Alko. Профессорского пива там не оказалось, купила другое — пусть будет. И бутылку водки. Чего уж там — до кучи.
И, вернувшись в пригород к профессору, вышла на остановку раньше и медленно пошла по лесной дороге, прихлебывая пиво.
Светло. Белые ночи. Профессор сейчас протапливает сауну. Почему, почему этот вежливый умный человек вызывает у нее приступы тошноты? Что не так? С ней? С ним? Мужчина старается. Музыку по вечерам включает, на прогулки зовет. Недавно повел ее по местным тропкам. Шел, рассказывал, вот тут дом моей покойной мамы, она тут в детстве с родителями жила, а когда ей исполнилось двадцать, поехала учиться в Стокгольм. Через двести метров — дом моей тетушки Кирси, а вот тут через дорогу — дома тетушек Анне и Лиисы. Это наша земля. Моя и моих кузенов.
По дороге забрели к рыбаку, с которым, как оказалось, профессор учился в одном классе. Огромный двор не был огорожен забором, как и все дома, попадавшиеся на пути. Заходи, бери что хочешь. А во дворе и лодки, и снасти, и куча разной дребедени, которой Кира и названия не знала. Вышел рыбак в широких штанах и футболке. Не было шумных объятий и смеха. Два старых друга постояли на пороге, тихо, чуть ли не шепотом перекинулись двумя-тремя фразами, после чего хозяин пригласил их пройти в дом. И опять неожиданность — никто не предлагал ни выпить, ни поесть. Вместо этого рыбак сварил кофе, поставил на стол молоко, сахар и выудил откуда-то несколько стремных печенюшек.
Кира все сидела и думала: а может, это у них так принято? Печенюшки только для разбега, а сейчас хозяин возьмет да начнет метать стаканы на стол и прочую посуду. Но нет, краснолицый от загара рыбак сидел, прихлебывал кофе, поглаживал свою окладистую рыжую бороду и время от времени вставлял словцо-другое. Профессор переводил взгляд с настенных часов на кресло-качалку, с кресла-качалки на стопку газет, лежащую на столе, казалось, не слушал, но тем не менее нет-нет да выдавал по слову раз в минуту.
Как рассказал профессор после, и отец рыбака был рыбаком, и дедушка, и прадед. И все они уже почти сто лет ловили рыбу и сдавали ее в магазины, платили налоги, жили честно и безбедно…
Честно и безбедно. Такое возможно в природе?
По дороге домой профессор ни с того ни сего вдруг взял ее за руку, и так они шли какое-то время, пока Кира не дернулась и не убила этой самой рукой воображаемого комара у себя на шее.
Конечно, можно было бы напомнить профессору, что она его коллега, что они работают вместе и между ними ничего быть не может, но Кира, посмотрев на него, поняла, что это лишнее.
Да, работа. У них есть общая работа, но и от этого тошнит. Интереса к профессорской книге у нее нет и не было. При любой возможности сбегает она в свою комнату и пишет свое. И час, и два, и три, так что жизнь ее перемещается в слова, и кажется, что с каждой страницей по капле настоящая жизнь иссякает, а та, другая, выдуманная, пересказанная, оживает, наливается цветом. А что будет, когда она допишет?
И кто ей вообще сказал, что она может и должна писать? Может, это все ее нездоровье. Всего лишь побочки от тяжелейших лекарств. Какая она на хрен писательница? Обездоленная, не интересная никому своими болячками, бродяжка. Пьянь.
Щелкнув железным кольцом, она открыла вторую банку пива.
