Бермудский треугольник - Бондарев Юрий Васильевич (читать книги онлайн бесплатно регистрация .txt) 📗
По рекламам на всех проспектах ему было известно, где купить новейшую модель иномарки, однако каким образом продать не новые “жигули”, оказывалось загадкой. Он начал поочередно припоминать знакомых, кто имел машины, и остановился на всеведущем Христофорове, расторопном мужике, способном дать дельный совет, но разведенный Христофоров, очевидно, не жил на старой квартире, а жил на дачке без телефона — и позвонить было некуда. Раздумывая, Андрей все-таки на случай хотел набрать его номер, когда с властным упреждением взорвался анархический треск телефонного звонка. И он почему-то решил, что по неисповедимым путям телепатии звонил именно Христофоров. Звонил Тимур Спирин. Его голос, напоенный безоблачной самоуверенностью, звучал дружески, как в прежние университетские годы:
— Привет, старина, что у тебя? Отходишь понемножку?
— Понемножку — да.
— Что у тебя вообще? Еще приходят телеграммы с соболезнованием?
— Приходят из областей.
— Ясно. Провинция всегда запаздывает. А в мастерскую умельцы прут? Еще не предлагают выгодную покупку? Вспомнишь мое слово — торгашеские мухи начнут к тебе слетаться. О мухах не забывай, уши держи взведенными, как курок.
“Он как будто догадался, что уже был почтенный Исидор Львович”.
— Ясновидец ты, Тимур. Только что ушел покупатель, некий Песков. Денежный мешок. Не знаю, говорит ли тебе что-нибудь эта фамилия?
— Как ты сказал? — не расслышал Спирин и хохотнул: — Пеньков? Бывший шпион?
— Есть такой искусствовед Песков. Иногда пописывает в “Культуре”. Знаком?
— Вроде что-то где-то когда-то читал или слыхивал краем уха, — пренебрежительно хмыкнул Спирин и спросил иным тоном: — И что он хотел, американский шпион?
— Хотел по выбору купить десять картин за двадцать тысяч долларов.
— И что? Совершили сделку?
— Не собираюсь торговать картинами деда. Тем более — дарить. Двадцать тысяч — это значит две тысячи за каждую. То есть даром. Понимаешь?
— Правильно. Умница, — одобрил Спирин. — Гони всех спекулянтов в шею. За шкирку — и спускай с лестницы. Под женю коленом. Чтоб летели, сверкая каблуками.
— В общем-то, деньги мне нужны. На сберкнижке у деда денег не оказалось. Буду продавать “жигуленка”. Ты не знаешь, как это делается?
— Полагаю — каин проблем. Надо встретиться и переговорить.
— Когда?
— Хоть сегодня. Через час. Хоп?
Он повесил трубку так же внезапно, как и позвонил, этот довольно-таки загадочный Тимур Спирин, когда-то бывший среди сокурсников на виду, “самый смелый и сильный парень” в университетском братстве, обретший в последние годы после Афганистана и Чечни совершенно новое, независимое качество полностью уверенного в себе человека.
“Он живет иначе, чем я, чем Мишин и Христофоров, работает в какой-то крупной охране. Встречаемся мы редко. А товарищем в университете он был отличным, — раздумывал Андрей после звонка. — Тимур, конечно, озадачил всех, когда у Мишина сказал, что Россию спасет оружие”.
И Андрей припомнил, что на следующий день позвонил Станислав Мишин и, заговорив о вчерашней встрече, засомневался: “Не провокация ли мысль Тимура насчет пиф-паф? В наши проститутские времена никому с разбега нельзя верить. Даже бывшим друзьям. А пиф-паф — это мечты о гражданской войне. Упаси Бог от кровопролития. Ты веришь в искренность Спирина?” — “Пытаюсь понять, почему именно он это сказал, — ответил Андрей и спросил шутя: — А мне ты веришь в наши предательские времена?
“Тебе да, а себе не очень, — тоже отшутился Мишин. — Ибо меня не печатают, и в доме — ни копья. Иногда так и хочется какую-нибудь всесильную задницу лизнуть, фальцетом дифирамбик пропеть”. — “И как же ты?” — “Страдаю, как Прометей, но пока держусь, рычу в письменный стол, а по ночам отбиваю поклоны во славу нашей гласности, демократии и свободы. И заметь — при этом рыдаю в припадках благодарности от того, что живу в эпоху Мишки Меченого, Яковлева-Иуды и Всенародно избранного. Смею надеяться: ты переживаешь, как говорят дипломаты, аутентичные чувства. Пока!”
Спокойного и благоразумного Мишина смущала безбоязненность Спирина, высказавшего мысль об оружии, расхожую мысль, родившуюся на улицах еще в октябре девяносто третьего года.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Он внес запах ветра солнечной осенней улицы, без слов, до хруста пальцев тиснул руку Андрея, скинул в передней куртку с надписью на спине “Сони”, мимолетно глянул в зеркало, пригладил светлые волосы над обозначившимися залысинами. И весь физически добротный, в хорошем костюме, распираемом в предплечьях мускулами, вошел в комнату, чуть переваливаясь походкой борца.
— Ну, ничего, ничего, дышим, Андрюша, — сказал он, похлопывая Андрея по спине. — Надо жить, браток, и не впадать в мировую скорбь, пока сам не сыграешь в ящик. Все под луной ходим.
— Успокоил. Премного благодарен. Ты меня уже утешал теми же словами. Повторяться — не жалеть время.
— Кашу маслом не испортишь. Не ершись. Все эти утешения банальны, как насморк. Так вот, насчет машины, — перешел к делу Спирин и, как в переизбытке силы, заходил по комнате, разглядывая книжные стеллажи, заваленный бумагами письменный стол. — Так вот, слушай, Андрюша. Машину можно продать двумя способами. Через магазин, а это долгая волынка с оформлением. Поседеешь, пока деньги получишь. Или — по доверенности, если налицо покупатель. А покупателя мы найдем. Хоп? Оформляешь на него доверенность, отдаешь счастливцу ключи, а он тебе — пенензы наличными. Сколько ты хочешь за своего “жигуленка”?
— А черт его знает.
— Ясно. Если не возражаешь, беру все на себя. Тебе нужно будет поехать со мной и с покупателем к нотариусу, поставить подпись, а потом получить деньги. Согласен на такой ход дела?
— Одна неясность, — сказал Андрей, отмечая про себя быстроту и деловитость физически неторопливого Спирина. — Неясность в гонораре. Ты же не будешь все это делать даром, из-за любви ко мне. Из-за студенческой солидарности. Новые времена — новые песни, Тимур.
— Иронист. Не выливай яд не в ту рюмку… Гонорар не с тебя, а с покупателя, су-укина сына, — проговорил Спирин, выдернул из ряда книг солидный том и наугад раскрыл его. — Ага, Плутарх! Мужественный был мудрец. Истину, а не байки писали древние. Не в пример христопродавцам Волкогоновым. — И втискивая книгу на место, любовно провел рукою по корешку. — Пусть мелочи тебя не волнуют. Хоп?
— Что значит “хоп”?
— В некоторых местах Азии “хоп” — значит, “согласен”. Это знает наш друг — прозаик Мишин. Ладно. Ты говоришь, некий быстряк Пеньков-Песков торговал у тебя картины? И давал двадцать тысяч баксов? А ты не против показать мне мастерскую, я хотел бы посмотреть, сто лет не был…
— Пойдем, посмотрим.
Андрей взял ключи, а когда они вышли на лестничную площадку и он открыл дверь мастерской, желтовато-белое солнце хлынуло им навстречу в большие окна и все стены сверху донизу засверкали, заструились, вспыхнули в этом нежарком солнечном водопаде.
— Ого! — вскрикнул Спирин, поворачивая голову во все стороны. — Целая галерея, клад, зал Русского музея! Рассчастливый ты человек! Это ты соображаешь, миллионер? Как-то раньше я глупарил, не вполне замечал, хотя разика два заглядывал в мастерскую. Глазел не теми глазами. Ну, ну, ну! Как бы я сказал по-журналистски? Ему не нужно было присваивать, как всем бездарям, фетровую шляпу с пером а-ля Рубенс! Ну, ну, ну! — говорил он, переходя от картины к картине и жадно перебегая прозрачными глазами по холстам. — Красота! Потрясительно! Постой, кто давал тебе двадцать тысяч баксов за десять картин? Песков? Хренков? Ах, классическая сука! Заткнуть бы ему глотку, удаву!
— Заткнуть глотку? Как это понимать, Тимур?
— Чтоб впредь не совался к тебе с научно-фантастическими предложениями. А понимать так. Со спекулянтскими жлобами иной раз помогает душевный разговор, другой раз — внушение по шее. Бывает и третий раз — когда плач и скрежет зубовный, как старцы писали в летописях.
