Повесть, которая сама себя описывает - Ильенков Андрей Игоревич (читать книги онлайн полностью без регистрации .txt) 📗
— Вообще-то да… — почесал затылок Стива.
— Вот именно! Они живут в загородных домах. У них там лужайки всякие, виллы, газоны и все такое. А в город они только по делам ездят. И в Риме точно так же было.
— Ну извини, Олежек, в Риме-то было наоборот! — возразил Кирюша. — Римляне жили в своих домах с садами, но именно что в городе!
— Ну вот видишь, Ярузельский, ты опять здишь, — укорил товарища Стива. — Ясен пень, что в городе.
— Да фиг с ними, с римлянами, а как же американцы? — настаивал Ярузельский. — Ведь они-то живут за городом!
— Да пошел ты! — рассердился Стива. — Ну и что, что за городом, они же не в деревне живут.
— А надо в деревне! Там чистый воздух.
— Кондиционеры на это существуют! Деревня вовсе на х… не нужна, это пережиток архейской эры.
— Нужна! — спорил Ярузельский.
— Почему нужна?
— Да очень просто: по кочану да по капусте! И по самогону с огурцом! Не говоря уже о картошке. Потому что если предположить врагов, то в достаточно отдаленной от административных и экономических центров деревне вам мало того, что не прилетит по башке боеголовкой, но и оккупанты туда вряд ли сунутся. А огурцы, капуста и картошка с самогоном как стояли, так и будут стоять. В смысле, расти и выгоняться. Живи себе! Любые завоеватели захотят что? Да собрать вас в городах и концлагерях, и чтобы вы потеряли волю к сопротивлению, разучились жить на природе, где вы практически неуязвимы.
— Да-да, — поддержал Киря. — Деревня очень нужна.
— На х…я?
— Вот именно, Стивочка, вот именно! В деревнях же живут поселянки.
— Кто?
— Селянки! В смысле, пейзанки.
— А, опять ты про своих селянок! Толпа пейзанок, юбки подобрав, подхватывает Кирю-недоумка и боязливо дергает за член. А тот стоит и в ус себе не дует, лишь слюни капают из большого рта.
— Как-как?! Повтори-ка, пожалуйста.
Стива повторил.
— Да, именно так я и хочу!
— Киря, поимей лучше совесть. Они же все засранки.
— Ах вот как! А Пулемет твой не засранка?
— Пулемета я накормил, потому что под руку подвернулась, а ты что, хочешь всегда таких?
— Да, хочу! Потому что так раньше всегда делалось. Вот Лев Толстой пере…б всех своих крестьянок, они, думаешь, не засранки были? И я тоже хочу, как Лев Толстой. И Пушкин тоже.
— Пушкин не крестьянок е…л, а светских дам.
— Пушкин всех е…л! И я тоже хочу всех.
— Ну ты же не Пушкин.
— Нет, я не Пушкин! Я иной, еще неведомый избранник!
— Слышь, избранник, если тебе нормальные телки не дают, так ты думаешь, что крестьянки дадут? Успокойся, точно так же не дадут. У них в деревне свои хахали имеются.
— Как это не дадут?! Их излупят плетками, и они дадут мне как миленькие!
— Ого! Так ты что, сторонник рабства? — поразился Ольгович.
— Да какого там рабства сторонник, — махнул рукой Стива. — Просто п…страдалец.
— Нет, не просто, — уязвленно возразил Кирюша. — Я, если хотите, сторонник сословно-феодальных отношений!
— Ну я всегда говорил, что ты питекантроп и троглодит, — определил Стива.
— Нет, не троглодит! Но за право первой ночи всегда выступал и буду выступать. Да, а что?! Запомните раз и навсегда: русская духовность основана на классической русской литературе, а та немыслима без сословности. При этом лучшие представители высших сословий испытывали угрызения совести. Не будь этой больной совести, которая сама себя и описывала, — много ли останется от великой русской литературы? Отвечу: ни-че-го. И это правильно, что больная совесть, что угрызения! И я бы их испытывал, будь из-за чего. Дайте же мне эту возможность! Дайте мне миллионы обездоленных и отверженных — и мир содрогнется от терзаний моего обнаженного, открытого всякому страданию сердца! Именно поэтому путь к вершинам духовности для русского человека немыслим без эксплуатируемого большинства! А сейчас?! За кого прикажете мне болеть душой? За пьяных сантехников и спекулянток на базаре? Именно поэтому у нас теперь вместо Толстых и Достоевских — Альтовы и Измайловы!
Ребята помолчали, переваривая. Первым переварил Стива.
— Все твои пейзанки были вшивые и сифилисные.
— Гонишь! — горячо заспорил Кирюша. — Сифилис привезли, между прочим, из твоей любимой Америки, а до этого никакого сифилиса не было! А что вшивые — так, может, и не все, и не очень. Зато — право первой ночи! Зато я иду — все девки мне кланяются, руку целуют. Кого захочу, того отымею.
— Я и без того кого захочу, того отымею, — заявил Стива.
— А вот ты гонишь, — возразил Кирюша. — Не кого захочешь, а только кто даст. Отвечаешь, что тебе любая телка даст?
— Отвечаю, что практически любая, — заявил Стива. — Конечно, с некоторыми придется повозиться.
— Вот видишь: «практически», да еще «придется повозиться»! А мне в моей феодальной деревне — именно что любая, и только подмигну!
— Но у тебя же нет феодальной деревни, — заметил Стива.
— И к тому же тебе даст только твоя крепостная девка, а больше никто, — подлил масла в огонь Ольгович. — А ему, если повозиться, действительно практически любая. Я имею в виду, что и приличная тоже.
— Какая такая приличная? Знатная дама, что ли? А мне бы, думаешь, знатные не давали? Только там, конечно, немного другое дело. Но я бы им писал мадригалы в альбомы, дрался на дуэлях и все такое, и тоже бы давали.
— В общем, все с тобой ясно. Ты троглодит и неандерталец, — окончательно заключил Стива.
— Сам ты неандерталец, — не сдавался Киря. — Это у тебя троглодитские вкусы и потребности. Джинсы, жвачка, «кока-кола», тяжелый рок! А я люблю благородную старину, да. Мне нравится музыка Баха, я читаю хорошие стихи, я люблю готическую архитектуру и живопись эпохи Возрождения.
— Только не надо Баха, — поморщился Стива. — Дома от него воротит. А джинсы ты не носишь? Да они у тебя покруче моих! Вот давай ты свои джинсы мне отдашь, а сам надевай какой-нибудь камзол и залезай на дерево, как обезьяна, и слушай там своего Баха, и жуй кокосы, ешь бананы. Готическую архитектуру он любит! Вот и залезай на Собор Парижской Богоматери, и звони там в колокола, и трахай там на колокольне свою вонючую Эсмеральду! Если она тебе даст. В чем лично я сомневаюсь.
— Почему это? — обиделся Кирюша.
— Ну ты же будешь Квазимода, тебе и бродячая цыганка не даст.
— А ты думаешь, тебе бродячая цыганка даст? — вдруг вмешался Ольгович.
— А оно мне надо? — презрительно отозвался Стива.
— Надо или не надо, а только не даст.
— Почему это? — неожиданно обиделся Стива.
— А цыганки русским не дают.
— Как это так не дают? — еще более неожиданно возмутился Кирюша. — А как же русские дворяне всегда ездили к цыганкам в табор? Осыпали их золотом, те им пели, плясали!
— Ну да, пели, плясали, но с чего ты взял, что давали?
— Как так не дают?! — еще более неожиданно, чем Кирюша, возмутился Стива. — Они же нищенки, вечно по три копейки на булочку для ребенка выпрашивают! А если я ей не три копейки дам, а полтинник? Что, не даст? А если рубль? А за трешку они и всем табором во все места дадут!
— Да с чего ты взял? — усмехнулся Ольгович.
— Да по логике вещей! По арифметике, блин! Там три копейки, а тут три рубля!
— А гусары им сотни бросали, — поддержал Кирюша. — А царские сотни — это тебе не совдейские! Как же они смели бы не давать?
Ольгович ответил приблизительно следующей речью.
Стива, отвечаю сначала тебе. Нищенство и проституция, знаешь ли, совершенно разные занятия, и даже взаимоисключающие. И цыганки не нищенки. Они попрошайки, но это не одно и то же. Ты этой разницы не понимаешь, потому что никогда не давал денег ни нищим, ни цыганкам.
И это было сущей правдой. Стива никогда не подавал нищим, потому что вот еще не хватало! Пусть скажут спасибо, что сразу по морде не пинал, ага, станет он материально поддерживать эти человеческие отбросы. Что же касается цыганок, то он им тоже денег не давал и даже однажды прикололся, прямо в присутствии Олежека. Одна довольно безобразная цыганка средних лет семенила за ними со своим мерзким детенышем, тянула руку и гундела: «Можно вас спросить…» А Стива, вместо того чтобы, как все нормальные люди, от нее шарахнуться, наоборот, остановился да как гаркнет: «Дай три копейки, а! Ну дай три копейки!» Цыганка махнула рукой и ушла, а Стива и Олег долго смеялись.
