Коридор - Каледин Сергей (книги онлайн бесплатно .txt) 📗
– Зачем пацанов обижаешь?!
Арсен повернулся к нему и прокричал что-то грубым голосом. Вахтер обиделся и ушел в подъезд.
– Только недолго, – попросил Ромка, протягивая ему бельевую защепку. – Брючину прищеми, чтобы в цепь не попала.
– Не хочу, – буркнул Арсен, вскакивая в седло. – Пошел я.
Арсена ждали долго, пока не начало темнеть.
Из подъезда Министерства авиации снова вышел ва
– Что? – крикнул он приятелям. – Лисапед-то где?
– Арсен катается.
– Кто же цыганам этим нерусским дает? Теперь пусть отец идет. Милицией им погрозит. А так – закатают. Им это как два пальца – об асфальт!
В бараке сказали, что Арсен пошел к брату обедать. Придет завтра.
Папа еще не пришел с работы.
Ромка лег на диван, зажег лампу на тумбочке– красивую чугунную женщину в покрывале, державшую в поднятой руке прогоревший в двух местах шелковый аб Он читал свою самую любимую книжку «Без семьи». Мальчик-сиротка со старым шарманщиком бродили по Франции с пуделем и обезьянкой, которая вдруг простудилась и умерла. Ромка знал, что будет дальше, но все равно глаза его привычно намокали, строчки стали неясными – за подступивших слез; он тихо, чтобы не услышали за занавеской тетя Оля и Геннадий Анатольевич, шмыгнул носом. Потом он отложил книгу и накрылся с головой пледом, чтобы спокойно поплакать.
Папа опаздывал, и Ромка боялся, что папа, как в прошлый раз, попадет под машину. В тот раз машина разбила папе колено; он ходил, хромая, постанывая, перебарывая «нечеловеческую» боль. Ромке было очень жалко отца, и он обиделся на тетю Олю, которая вдруг закричала на папу:
– Немедленно прекрати этот цирк! Какая еще машина?! Травмировать ребенка! Гадость какая – спекуляция на жалости!.. Он и так тебя любит.
…Ромка проснулся, выглянул – под пледа: папа сидел за столом, ужинал. На столе стояла коробка с пирожными, Ромка знал: безе. Просто так их есть неинтересно, лучше – намять в кружку сразу три штуки, чтобы крем перемешался. Папа обещал купить и не забыл– он всегда приносил пирожные, если приходил поздно.
В дверь постучала бабушка Шура, только она стуча-так тихо, чтобы не разбудить, если спят. Дождавшись, пока папа прожевал и негромко сказал: «Да-да», бабушка вошла в комнату и протянула папе бумажку:
– Что это значит, Лев?
Папа взглянул на бумажку, сунул ее в карман.
– Денежный перевод. С Сахалина.
– Неужели ты получаешь деньги от женщины?! – зловещим шепотом спросила бабушка Шура. – Такого я не могла себе представить!
– А что тут особенного? У меня сто сорок, а у нее – пятьсот!
– Нет, это чудовищно. Она ведь еще и Тане посылает, – сказала бабушка Шура и взглянула на диван. – Мы еще вернемся к этому разговору.
Ромка замер, делая вид, что спит, хотя чувствовал, как у него предательски вздрагивают ресницы.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
11. ЛЮБОВЬ И МОРЕ
Клара Антоновна остановила Ромку на переходе девятого в десятый класс. Сделать это раньше она не могла – закон о восьми обязательных классах связывал ей руки. Правда, у Клары была небольшая надежда, что, сдав четыре экзамена за восьмой класс, Роман Бадрецов сам с радостью покинет школу, как это сделал его друг Синяк Влад Каково же было умление директрисы, когда первого сентября, поздравляя во дворе через мегафон учащихся с новым учебным годом, она увидела в толпе еще более разросшуюся ненавистную фигуру.
Но Кларе Антоновне повезло с первых же дней. Бадрецов наотрез отказался носить с собой унижающий его юношеское достоинство мешочек со сменной обувью, которую ввели в новом учебном году. Вслед за этим он, опоздав на зарядку перед началом уроков, отказался выполнить ее после уроков, как на том настаивала ответственная в этот день за зарядку учительница истории. Она подала докладную Кларе. Клара пересекла красным почерком докладную в верхнем углу: «Принять решительные меры». Историчка приняла: до тех пор, пока Бадрецов не выполнит не выполненную вовремя зарядку, на уроки истории он не допускается.
Дело шло к исключению.
В школу примчался Лева и разжалобил директрису, обратив ее внимание на то обстоятельство, что ребенок фактически безнадзорен, что (его бросила мать, уехавшая на Сахалин в погоне за вольной, богатой и безнравственной жнью.
Клара Антоновна вняла Левиным мольбам и оставила Ромку в школе. На решение ее повлиял еще и тот нюанс, что Лев Александрович Цыпин – интеллигентный и довольно интересный мужчина – был, оказывается, уже не первый год одинок.
Директриса оставила Ромку в покое, а Ромка оставил в покое учительницу истории, по-прежнему прогуливая ее уроки на законном основании.
Но к концу девятого класса Клара Антоновна случай– узнала, что отец Романа Бадрецова вовсе не так уж Цинок, более того, кажется, он вот-вот женится. Насчет 353 женитьбы сплетня была преувеличена, однако терпению Клары пришел конец.
По итогам учебного года Ромка получил законную двойку по истории. По химии – своим чередом, потому что «соли жирных кислот» иногда даже снились Ромке, до такой степени он не мог с ними разобраться. Третью необходимую для плана Клары двойку поставила Ромке учительница немецкого языка, всегда хвалившая его наследственную способность к языку; двойку она поставила только по настоянию Клары, которую до смерти боялась, потому что у нее, у немки, было трое маленьких детей – и она часто пропускала уроки, а с дипломом у нее был какой-то непорядок.
Ромку оставили на второй год. Но, оставляя Бадрецо-ва на второй год, Клара только лишь продлевала на год пребывание его в школе, поэтому она сделала следующий шаг. За систематический прогул уроков истории без уважительных причин, сопротивление зарядке и неношение сменной обуви Клара выставила ему годовую двойку по поведению, после чего разговор о дальнейшем пребывании в школе был исчерпан.
В роно Клара демонстрировала дневник Бадрецова, испещренный красными замечаниями. Чаще всего в дневнике встречался безумный вопль классной руководительницы: «Товарищи родители! Кто подписывается в дневнике Вашего сына фамилией «Пимен» печатными буквами?»
Роно дало санкцию, но Бадрецову представлялась возможность удержаться в школе при помощи исправительного труда в течение летних каникул на пришкольном участке.
Может быть, Ромка и стал бы исправляться на чахлых грядках за школой, тем более что дома Липа голосила по нему как по покойнику, но… Юля, в отличие от Ромки, с похвальной грамотой перешла в десятый класс и пятнадцатого июня уезжала на заслуженный отдых с родителями на Кавказ.
О том, что он едет в Адлер, Ромка сообщил Липе за три часа до отхода поезда. Отец очень удачно уехал в командировку. Липа кинулась к телефону… Дед, пока Липа советовалась с Александрой Иннокентьевной, как быть, бурчал заплетающимся языком – отъезд внука совпал со средой – привычные слова:
– По темечку молоточком тюк – и все! Три дня бы поплакали, а потом жнь-то какая пойдет!.. А мне что дома помирать, что в тюрьме… В тюрьме даже лучше. Хоп – и все, а здесь: лежи на столе, воняй…
– Не давать ни копейки! – доносились до Ромки просачивающиеся телефонной трубки, плотно прижатой к большому Липиному уху, наказы второй бабушки.
Липа, соглашаясь во всем со сватьей, послушно кивала головой. Перед самым выходом она сунула Ромке авоську с едой на дорогу и остатки пенсии – сорок рублей, пообещав прислать еще, как только внук сообщит кавказский адрес.
В середине девятого класса Клара – она преподавала русский и литературу – задала сочинение на тему: «Каких писателей ты хотел бы учать в школе?» Ромка пыжился, не зная, кого бы он хотел учить в школе; время, отведенное на сочинение, шло к концу, дело пахло двойкой, и уже перед самым звонком Ромка с отчаяния решил– была не была, – накатал две страницы: он хочет в школе «проходить Хемингуэя, Олдингтона и Ремарка». Клара за смелость поставила ему четверку и прочитала вслух его сочинение в числе лучших. Юля Кремницкая, новенькая, два года жившая с родителями в Чехословакии, повернула голову и внимательно с интересом посмотрела на заднюю парту, где краснел автор сочинения.
