Атлант расправил плечи. Трилогия. - Рэнд Айн (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
— Спрашивал он когда-нибудь, как я выгляжу, когда сплю?
— Да… Да, спрашивал… я как-то застал тебя спящей в кабинете, и когда упомянул об этом, он…
Эдди внезапно умолк, словно о чем-то догадался.
Дагни повернулась к нему в свете уличного фонаря, приподняла лицо и молча держала его на полном свету, словно в ответ и в подтверждение мысли Уиллерса.
Эдди закрыл глаза.
— О господи, Дагни! — прошептал он.
Они молча пошли дальше.
— Он уже ушел, так ведь? — спросил Эдди. — С ТерминалаТаггертов?
— Эдди, — заговорила Дагни внезапно суровым голосом, — если тебе дорога его жизнь, никогда не задавай этого вопроса. Ты не хочешь, чтобы они нашли его, так ведь? Не давай им никаких наводок. Не заикайся никому о том, что знаешь его. Не пытайся выяснить, работает ли он еще на Терминале.
— Ты хочешь сказать, что он по-прежнему там?
— Не знаю. Знаю только, что может быть.
— Сейчас?
— Да.
— Все еще?
— Да. Помалкивай об этом, если не хочешь его уничтожить.
— Я думаю, он ушел. И не вернется. Я не видел его с тех пор… с тех…
— С каких? — резко спросила Дагни.
— С конца мая, с того вечера, как ты уехала в Юту, помнишь? — Эдди сделал паузу, вспомнив ту встречу и полностью поняв ее значение. И с усилием сказал: — Я видел его в тот вечер. Потом уже нет… я ждал его в столовой… Он больше не появлялся.
— Думаю, он больше не покажется тебе на глаза. Только не ищи его. Не наводи справок.
— Странное дело. Я даже не знаю, какой фамилией он пользовался. Джонни…
— Джон Голт, — продолжила за него Дагни с легким, невеселым смешком. — Не заглядывай в платежную ведомость Терминала. Его фамилия все еще есть там.
— Вот как? Все эти годы?
— Двенадцать лет. Вот так.
Минуту спустя Эдди сказал:
— Это ничего не доказывает, я знаю. В отделе кадров после Директивы 10–289 из платежной ведомости не убирают никаких фамилий. Если человек увольняется, они предпочитают давать его фамилию и работу своему голодающему другу, а не сообщать об этом в Объединенный комитет.
— Не расспрашивай ни кадровиков, ни кого бы то ни было. Не привлекай внимания к его имени. Если ты или я станем наводить справки о нем, кое-кто может заинтересоваться. Не ищи его. Не делай никаких шагов в этом направлении. И если случайно увидишь его, держись так, будто он тебе незнаком.
Эдди кивнул. Спустя некоторое время произнес негромким, сдавленным голосом:
— Я не выдал бы его даже ради спасения железной дороги.
— Эдди…
— Что?
— Если когда-нибудь увидишь его, скажи мне.
Он кивнул.
Когда они прошли два квартала, Эдди негромко спросил:
— Ты собираешься в один прекрасный день бросить все и исчезнуть, правда?
— Почему ты спрашиваешь?
Это было чуть ли не воплем:
— Правда?
Дагни ответила не сразу; когда заговорила, нотка отчаяния в ее голосе звучала лишь сдержанной монотонностью:
— Эдди, если я уйду, что станет с поездами Таггертов?
— Через неделю никаких поездов Таггертов не будет. Может, даже меньше, чем через неделю.
— Через десять дней не будет правительства грабителей. Потом люди вроде Каффи Мейгса растащат наши последние рельсы и паровозы. Стоит ли мне проигрывать эту битву, не повременив какой-то минуты? Как я могу позволить ей сгинуть — «Таггерт Трансконтинентал», Эдди — сгинуть навсегда, если одно последнее усилие еще может сохранить ее? Если я держалась до сих пор, могу подержаться еще немного. Совсем немного. Я не помогаю грабителям. Им теперь ничто не может помочь.
— Что они собираются делать?
— Не знаю. Что они могут? Им конец.
— Думаю, что да.
— Разве ты не видел их? Это жалкие, перепуганные крысы, бегущие ради спасения жизни.
— Значит она что-нибудь для них?
— Что?
— Жизнь.
— Они все еще борются, так ведь? Но им конец, и они это знают.
— Разве они когда-нибудь действовали на основании того, что знают?
— Теперь придется. Они сдадутся. Вскоре. А потом мы будем спасать то, что уцелело.
* * *
«Мистер Томпсон доводит до всеобщего сведения, — вещали официальные радиопередачи утром 23 ноября, — что причин для тревоги нет. Он призывает людей не делать никаких поспешных выводов. Мы должны сохранять нашу дисциплину, нашу мораль, наше единство и наше чувство терпимости. Необычная передача, которую кое-кто из вас мог слышать по радио накануне вечером, было заставляющим думать вкладом в наш пул идей, касающихся мировых проблем. Мы должны трезво обдумать ее, избегая крайностей тотального осуждения или бездумного согласия. Нужно рассматривать ее как одну из точек зрения, из многих на нашем демократическом форуме общественного мнения, который, как показал вчерашний вечер, открыт для всех. Истина, говорит мистер Томпсон, многогранна. Мы должны оставаться беспристрастными».
«Они молчат», — написал в виде резюме Чик Моррисон на донесении одного из полевых агентов, которые отправил с миссией, названной «Прощупывание пульса общества». «Они молчат», — повторил он на одном донесении, следом еще на одном, потом на другом. «Молчание, — писал он, беспокойно хмурясь, в донесении мистеру Томпсону. — Люди как будто бы молчат».
Пламени, которое взметнулось к небу в одну из зимних ночей и пожрало дом в штате Вайоминг, не видели люди в Канзасе, наблюдавшие трепещущее красное зарево на горизонте прерии. Его отбрасывал огонь, пожиравший ферму, и это зарево не отражалось в окнах одной из пенсильванских улиц, где вьющиеся красные языки представляли собой отражения уничтожавших завод огней. На другое утро никто не упомянул, что эти пожары вспыхнули не случайно, и что все три владельца исчезли. Соседи наблюдали за ними без комментариев и удивления. В разных уголках страны было обнаружено несколько брошенных домов: одни хозяева оставили запертыми, пустыми, с закрытыми ставнями, другие открытыми, все движимое имущество в них было разграблено. Но люди наблюдали за этим в молчании и тащились по сугробам неубранных улиц в предрассветных сумерках на работу чуть медленнее, чем обычно.
Потом, 27 ноября, на политическом митинге в Кливленде был избит оратор, и ему пришлось удирать по темным переулкам. Его молчаливые слушатели внезапно оживились, когда он выкрикнул, что причиной всех их бед была эгоистическая озабоченность своими бедами.
Утром 29 ноября рабочие обувной фабрики в Массачусетсе, придя на работу, были удивлены тем, что мастер опаздывает. Однако все разошлись по своим местам и принялись за обычную работу, передвигали рычаги, нажимали кнопки, отправляли кожу в автоматические режущие устройства, ставили ящики на ленту конвейера, удивляясь, что идет час за часом, а они не видят ни мастера, ни директора, ни генерального управляющего, ни президента компании. Только в полдень было обнаружено, что кабинеты управленцев пусты.
«Проклятые каннибалы!» — кричала какая-то женщина в переполненном кинотеатре, внезапно разразившаяся истерическими рыданиями, и люди не выказали ни малейшего удивления, словно она кричала за всех них.
«Причин для тревоги нет, — вещали официальные радиопередачи 5 декабря. — Мистер Томпсон доводит до всеобщего сведения, что готов вести переговоры с Джоном Голтом с целью найти пути и способы быстрого решения наших проблем. Мистер Томпсон призывает людей быть терпеливыми. Мы не должны беспокоиться, не должны сомневаться, не должны терять мужества».
Персонал одной больницы в Иллинойсе не выказал удивления, когда туда доставили человека, избитого старшим братом, который всю жизнь содержал его: младший раскричался на старшего, обвиняя его в эгоизме и алчности. Точно так же персонал одной из больниц Нью-Йорка вел себя, когда туда пришла женщина со сломанной челюстью: ее ударил совершенно незнакомый человек, услышав, как она приказала пятилетнему сыну отдать свою лучшую игрушку соседским детям.
Чик Моррисон попытался устроить разъездную агитационную кампанию, дабы укрепить дух страны речами о самопожертвовании и общем благе. Люди закидали выступающего камнями на одной из первых же остановок, и ему пришлось вернуться в Вашингтон.
