Рейс - Лойко Сергей Леонидович (читать бесплатно книги без сокращений .TXT) 📗
Арсений Николаевич (теперь Алехин почему-то окончательно уверился, что того именно так и звали) посмотрел в окно, снял трепещущую веревку с гвоздя и начал закрывать форточку.
– Николаич, оставь, – обратился к нему второй вербовщик по имени Иван Федотович Рыбников (его имя Алехин запомнил сразу). – Дышать нечем.
Иван Федотович сидел за столом, закинув ногу на ногу, вполоборота, растирая пальцами окурок, который он уже потушил и теперь просто продолжал механически тыкать им в стоявшую перед ним жестяную пепельницу. Из троих в комнате курил только он. Одну за одной.
«Chain smoking38», – вспомнил про себя Алехин американскую фразу.
– А ты, Рыбников, кури меньше, – огрызнулся Николаич начальственным тоном. – И дышать всем легче будет. Правильно я говорю, товарищ… Жданов?
– Е-е-е-е-е-е-е-е-е… твою мать! – загрохотал за окном бас одного из грузчиков. – Протри, б...дь, зенки, мудило х…ево!
Старший закрыл окно и вернулся к столу. На лице его не было осуждения. Мат не раздражал его, а просто отвлекал. Не давал сосредоточиться. Рыбников, на вид чуть постарше и позатасканней, чем сам Алехин, между тем производил впечатление бывшего кадрового офицера. Взгляд у него был такой… с хитрецой. Смотрел он на Алехина с симпатией, хоть и молчал. Одет Рыбников был в новенькую легкую маскировочную форму без погон. Плюс высокие нагуталиненные вместе со шнурками берцы. Тоже почти не ношенные на вид.
– Жданов, хотите компоту? – наконец нарушил молчание офицер, заглянув для верности в лежавший перед ним паспорт.
– Не откажусь, если честно, – поспешно согласился Алехин. – В горле пересохло.
Он был рад смене темы. Разговор нужно было как-то продолжать. Нельзя так легко сдаваться. Говори, Сережа, говори. Чем дольше общение, тем легче зацепиться за что-то. При визуальном прямом наблюдении за объектом слежки, например в ресторане, можно, как вариант, пойти в туалет, потом выйти оттуда, вытирая руки или, еще лучше, спохватившись, застегивая ширинку у всех на виду. Сразу становишься общим русским местом, частью пейзажа, своим в интерьере. Объект, увидев это, теряет к тебе интерес, и сиди потом в его поле зрения, сколько влезет. Он к тебе привык. Тут не ресторан, но тоже можно потянуть. Предлагают пойло какое-то – пей, пока привыкают. Можно, кстати, икнуть или рыгнуть либо пролить компот на рубашку. Смех и юмор помогают найти контакт. Несмотря на его теперешнее состояние, Алехин был весь собран, как на задании. Он ждал подходящего момента, чтобы рассказать анекдот про евреев или хохлов.
У стены стояло черное облупившееся пианино. Сверху, на его крышке, рядом на полу и по всей ширине стены была расставлена рядами целая батарея трех- и пятилитровых запыленных банок – с огурцами, помидорами, черемшой, перцами, капустой, грибами, яблоками, персиками, абрикосами и другими маринадами, соленьями, компотами, вареньем и конфитюрами. Из-за жары и духоты внутри и снаружи все эти дары природы выглядели не очень-то. Но выбора у Алехина не было. Компот нужно было попить. Пригубить хотя бы.
Пока Николаич сидел за столом, еле слышно мыча себе под нос что-то похожее на «Прощание славянки» и неуверенно отбивая такт костяшками пальцев, Рыбников встал, подтянул ремень обеими руками, вытащил из брючного кармана открывалку, подошел к пианино, выбрал банку с каким-то розовым содержимым, потряс, посмотрел на свет, привычным армейским движением вытер рукавом пыль с крышки и, прижимая одной рукой банку к животу, другой бережно открыл ее, как бармен бутылку коньяка.
Затем, поставив банку на стол, Рыбников взял с подоконника три граненых стакана, подул в каждый и наполнил их компотом до верхней риски – так аккуратно, словно водку разливал. Оставалось еще открыть банку с огурцами и раздать каждому по корнишончику на закусь, но до этого не дошло.
У другой стены кучей, почти до потолка были навалены мужские, женские и детские ботинки, сапоги, одежда всех уровней поношенности, игрушки, рулоны туалетной бумаги, коробки стирального порошка и много чего еще из гуманитарки.
– Люди несут и несут, – Николаич поймал взгляд Алехина. – Народный гнев и народное сострадание не знают границ. Со времен Великой Отечественной не было такого подъема. Все для фронта! Все для победы!
Он еще долго гундел про «великую битву за свободную от фашистского ига Украину», про зверства бандеровцев, которых почему-то упорно именовал бендеровцами. Алехину, правда, было все равно. Политика его интересовала примерно так же, как есть ли жизнь на Марсе. Об этой войне он толком узнал только после гибели своих. Раньше не вникал.
– …наших распятых детей, поруганных жен и дочерей! – все больше входил в раж Николаич. – Массовые убийства… Злодеяния, которым нет прощения… Дорога жизни… Наши сердца...
На этой высокой ноте Алехин окончательно перестал слушать вербовщика и перевел взгляд на его коллегу, обдумывая следующий шаг. Рыбников выразительно ответил ему взглядом, почти незаметно проведя пальцами по своим губам – дескать, бла-бла-бла…
«Контакт, похоже, есть», – с надеждой подумал Алехин. И отхлебнул из выданного ему стакана.
Компот был малиновым, скорее всего прошлогодним, приторно-сладким и жажды не утолял. Проглотив пробу, Алехин выпил стакан одним глотком. Николаич только пригубил, поморщился и поставил стакан на стол. На ободок стакана тут же, одна за другой, уселись три толстые черно-зеленые мухи с блестящими боками. Рыбников, так и не притронувшись к компоту, одним молниеносным движением руки поймал сразу всех трех, сжал кулак и, раскрыв его, сбросил придушенную добычу на пол.
Насмешливый жест коллеги про «бла-бла-бла», однако, не укрылся от Николаича, и он оборвал себя на полуслове. «Какую страну просрали! – подумал он. – Какое время было. Речи. Встречи. Как он на собраниях клеймил. А теперь работай с этими беспринципными перевертышами-белогвардейцами вроде Рыбникова. Нет, б…дь. С таким настроем фашизм нам не одолеть».
– Понимаешь, Юра, – Николаич перешел на «ты», что уже было шагом вперед, – мы-то рады тебя послать. Больше того, транспорт формируется и колонна планируется на… Ну, короче, планируется на ближайшее время. Проблема в том, что в автобусе, «Мерседесе» с кондиционером, если ты заметил там, во дворике, черный со шторками такой, сидят, сам понимаешь кто. Два этих самых… Вот именно. Такое время. Так вот они после нас фильтруют личный состав добровольческого корпуса, заводят анкеты, определяют цели, задачи и выправляют сопроводительные документы для пересечения границы и обустройства на месте. Так что мы, сам понимаешь, со всей душой. Мы тебя сейчас к ним выпустим, а у тебя и военного нет, и паспорт заграничный. И визы иностранные… В общем, войди в положение.
На этом Николаич с Рыбниковым встали, давая понять, что аудиенция закончилась, как будто за окном стояла очередь из добровольцев.
Алехин, еще не осознав, что его только что послали, открыл рот, чтобы что-то сказать, как-то зацепиться. Но не успел.
Дверь распахнулась, и в комнату вошла полусогнутая бабка в длинном шерстяном платке и валеных чеботах. В руке она держала пакет.
– Вот, жертвам возьмите, люди добрые, – прошамкала она, не обращаясь ни к кому конкретно и не поднимая головы. – Яички свежие. Двенадцать штук.
Бабка аккуратно положила пакет на стол, перекрестилась в угол на плакат с портретом Сталина в серой железной рамке, развернулась и вышла не попрощавшись.
Алехин только сейчас увидел портрет генералиссимуса в темном углу. Над портретом, как покрывало над иконкой, висело красное полотнище, перекрещенное синими полосами с белой окантовкой, похожее на флаг мятежной Конфедерации времен Гражданской войны в США. Только без звезд. «Лампадки не хватает», – подумал он и стал подниматься с нарочито расстроенным видом. Взяв паспорт, он сунул его в задний карман брюк.
– Так что езжай за военным билетом, или пусть пришлет кто, если есть, где пожить, – виновато сказал старший. – Без военного, брат, никуда. Кстати, Юра, ты где остановился? У тебя есть, что поесть? А то возьми яйца. До Донбасса все равно не доедут.
