Евангелие от Пилата - Шмитт Эрик-Эмманюэль (читать хорошую книгу полностью txt) 📗
Я тут же рассказал ему всю историю, исчезновение трупа, потом воскрешение из мертвых, его последующие появления. Он пожал плечами:
— Невозможно!
— Я тоже говорю себе это. Но как это объяснить?
— Проще простого. Если он жив, то, значит, и не умирал на кресте.
Я не сразу уловил смысл утверждения Кратериоса. Нужна была деталь, одна странная деталь, чтобы я вдруг заинтересовался его теорией. Из среднего зала до нас донеслись возмущенные крики. Я вышел из парной и увидел, что молодые люди оскорбляют старика, а вернее, издеваются над его тощим телом, покрытом дряблой, обвислой кожей. Старик спускался в бассейн, выложенный синей критской плиткой. На теле его висели струпья, виднелись болячки, а некоторые язвы даже гноились.
Молодые люди с криком требовали, чтобы он вылез из бассейна, обвиняя в том, что он портит воду своими незажившими ранами, но ветеран центурии, слишком занятый погружением в холодную воду, даже не слышал их.
И я вдруг вспомнил картину, которая поразила меня в предыдущие дни. Я словно получил удар кулаком в живот: когда я был в поместье Иосифа из Аримафеи и искал труп, то видел высокого бледного мужчину. Он был ранен, и вокруг него суетились служанки… А если это и был Иешуа? Выздоравливающий Иешуа, которого не узнали ни люди Кайафы, ни я, потому что мы искали мертвеца?
Я ушел из бани, чтобы сосредоточиться на этой мысли, и теперь, дорогой мой брат, мы проводим расследование, и я смогу все тебе рассказать уже вечером. Иешуа жив. Он говорит. Он ходит. Он дышит, как ты и я, потому что он не умирал.
Вернемся в тот день, когда его распяли. Я послал трех осужденных, двух разбойников и назаретянина, на место казни к полудню. Иешуа был последним; его прибили к кресту около половины первого. А в пять часов ко мне во дворец пришел Иосиф из Аримафеи с сообщением, что Иешуа уже умер и его можно похоронить. Это меня устраивало, поскольку три дня еврейской Пасхи не позволили бы ничего предпринять и тела остались бы на крестах. Я послал Бурра удостовериться в смерти Иешуа. Он подтвердил ее. Тогда добивают двух остальных негодяев, и я отдаю приказ снять тела и захоронить их.
Но мой врач категоричен: так быстро не умирают.
Я хотел бы, чтобы ты услышал слова Сертория, когда он сегодня читал мне лекцию о мучениях и агонии. Он объяснил мне, что распятый умирает не от ран, сколь болезненны они бы ни были, и не от потери крови, когда его прибивают к доскам. Дело в том, что распятие есть не казнь, а пытка. Осужденный умирает очень медленно. Наши законники избрали это наказание, потому что долгая агония дает возможность преступнику осознать весь ужас своих преступлений. По мнению Сертория, который любит медико-юридические сравнения, распятие имеет значительные преимущества перед традиционным побиванием камнями, которое практикуют евреи. Конечно, бросая камни в осужденных, народ утоляет жажду мести и удовлетворяет свою страсть к насилию. Такое освобождение от обуревающих человека эмоций всегда полезно, но развязка наступает слишком быстро, ибо камень, попавший в голову, вызывает скорую смерть. Распятие также лучше огня, к которому приговаривают мужчину, уличенному в связи с тещей. Оно лучше и заливания расплавленного свинца в глотку, хотя последний метод позволяет сохранить труп и выставить его напоказ. Распятие, по мнению всех наших экспертов, имеет двойное преимущество: очень долгие муки, приводящие в конце концов к смерти, и зрелище, которое ужасает народ. Серторий не жалел похвал на символические достоинства распятия: когда разбойника наказывают, к кресту прибивают его руки, которыми он воровал, и ноги, которые позволяли ему убегать от правосудия. Словом, распятие — казнь римская, а не еврейская.
От чего умирает распятый? От удушья. Тяжелое тело с такой силой растягивает руки, что сжимается грудная клетка и сводит все мышцы. Человек становится жертвой судороги, ему все труднее дышать, а потому он медленно задыхается.
Я попросил Сертория посмотреть в его книгах, чтобы ответить, сколько времени занимает смерть от удушья. Он колебался.
— В среднем… это трудно… Надо учитывать дополнительные условия, количество потерянной крови, воспаление ран, жар солнца, пекущего голову… Кроме того, у некоторых людей легкие покрепче и головы посильнее… Можно сказать, что в среднем распятый умирает за трое суток.
— Трое суток?
— Говорят, что самые выносливые выдерживали до десяти суток, пока не испускали последнее дыхание, но это исключительные случаи.
— Значит, пять часов пребывания на кресте — срок до смешного малый?
— Недостаточный. Мы сталкивались с распятыми, снятыми с креста, которые выздоравливали и быстро приходили в себя, если не считать кое-каких незначительных последствий. Именно для проверки им стали ломать большеберцовую кость.
Врач порылся в своих инструментах и достал фигуру из воска, распятую на кресте. Это был макет размером с мою ногу. Серторий привязал крест к гвоздю на стене и схватил топор.
— Гляди на эту куклу. Я отлил ее для своих лекций. Из-за опоры на прибитые ноги распятый не полностью висит на руках. Пока у него есть силы, он может удерживаться на ногах и дышать. Если надо ускорить смерть, ему перерубают большеберцовые кости.
Ударом топора он перерубил ноги фигурки. И кукла тут же осела, повиснув на одних руках.
— В этом случае распятый быстро задыхается. Этой практики придерживаются из предосторожности, чтобы не снимать с креста раньше времени.
Я вызвал Бурра, центуриона, которому была доверена проверка. Тот сообщил, что перебил берцовые кости двум разбойникам, поскольку они были еще живы и бранились, но не тронул Иешуа, ибо он уже умер.
— Почему ты в этом уверен?
— Ему в сердце вонзили копье, а он даже не шелохнулся.
— Если бы он был без сознания, он тоже бы не шелохнулся.
— Конечно, но в него же воткнули копье. Даже если бы он еще не был мертв, это бы его убило.
Серторий, как и я, был скептиком. Не любой удар смертелен, мы слишком часто воевали, чтобы знать это.
Тогда я вызвал к врачу солдата, который нанес удар, крохотного южного галла, приземистого и широкоплечего, на лице которого выделялась полоска густых бровей над глазами.
— Можешь точно показать, как нанес удар?
Солдат схватил копье, приблизился к восковой кукле и нанес удар в грудь. Воск оказывал сопротивление, и лезвие копья скользило, но солдат, захваченный игрой, нажал сильнее.
Он с удовлетворением вздохнул:
— Сейчас вошло легче. Но в общем было так. Я ударил в сердце.
Я повернулся к врачу:
— Что ты думаешь?
— Я думаю, сердце с другой стороны.
Мы оба расхохотались. И с каждым раскатом хохота улетали страдания прежних дней. Чем больше мы смеялись, тем свободнее я дышал.
Галл насупился и сжал кулаки, его лицо стало более упрямым, а лоб сузился до обезьяньего.
— Я все же могу отличить мертвеца от живого!
— Ах так? — с презрением процедил врач. — А как ты отличаешь? Даже я ошибаюсь, если не провожу досконального обследования.
— Уверяю тебя, я сильно нажал на копье. Оно вошло глубоко в тело. А доказательство в том, что из него полилась жидкость. Прямо забила фонтаном.
— Фонтаном? — повторил врач. — Но ведь из трупа как раз и не брызжет кровь. Из него может сочиться густая, коричневатая кровь. Она едва течет. Но не брызжет! Теперь мы можем быть уверенными в том, что распятый не был мертв, когда вы решили удостовериться в том, что все кончено.
— Мой удар прикончил его!
— Удара копья недостаточно. Расскажи лучше, каким было тело, когда ты снимал его. Горячим? Теплым? Холодным? Еще гибким или уже окоченевшим? Расскажи нам обо всем.
Галл побагровел. И уткнулся глазами в пол. Я перехватил эстафету у врача и приказал немедленно отвечать.
— Ну что ж… то есть. Нам было трудно судить, потому что мы в это время снимали двух других…
— Как! Разве Иешуа с креста снимали не наши люди?
— Наши снимали тех, кто висел по бокам. У них не было семьи, никого. А что касается того, который был посередине, назаретянина, там было полно народа, многие хотели этим заняться… В том числе и тот господин, который приходил к тебе…