Виа Долороза - Парфенов Сергей (читаем книги онлайн .txt) 📗
Пикап "Скорой помощи" включил тревожную синюю мигалку. На большой скорости машины двинулись в сторону Москвы. Первой шла "Скорая помощь" за ней, в черной "Волге" – Бельцин и Кожухов. Свою "Ниву" Кожухов оставил у поста. Когда позади растаяли огни ГАИ, Кожухов обернулся к мрачно молчащему президенту.
– Так что же произошло, Владимир Николаевич?
– Что произошло? – Бельцин сердито дернул бледным ртом. – Как только ты отъехал, подъехали темно-малиновые "Жигули"… Из них выскочили двое молодчиков… Ударили меня в пах, набросили на голову мешок и сбросили с моста. Все так быстро произошло, что ни номера, ни нападавших я разглядеть не успел… Но я знаю… – и он яростно затряс перед собой скукоженным пальцем. – Знаю! Это все Михайлов! Его штучки!
О Галочке Смирновой и той единственной фразе, которую услышал от нападавших, Бельцин благоразумно умолчал. Кожухов взял в руки радиотелефон и набрал номер.
– Дайте мне номер поста ГАИ рядом с Архангельским.
Потом набрал номер ГАИ:
– Лейтенант Светлов? Майор Кожухов говорит… Вы перед тем или после того, как товарищ Бельцин до поста дошел, малиновые "Жигули" видели? Нет? А какие-нибудь машины в ближайшие три– четыре часа проезжали… Только черные "Волги"? Точно? А другие подъезды к мосту есть? Проселочная вдоль реки? Понятно… Спасибо!
Он отложил трубку и растерянно взглянул на Бельцина:
"Странное покушение! – подумал он. – Не оглушили, и веревку на мешке не затянули… Нет, это не КГБ, это чья-то очень топорная работа! КГБ когда кого-то убирает, там хрен подкопаешься, ни один патологоанатом ничего не найдет… А это? Странно, странно…"
Назавтра вся Москва вспучилась и заходила тревожными слухами. Бельцин, в полном здравии, лишь с несколькими мелкими царапинами на лице, сделал громкое заявление – антиперестроечные силы, за которыми стоят советские спецслужбы, совершили гнусное покушение на президента России. Заявление транслировали по телевидению, газеты пестрели фантастическими догадками и сенсационными разоблачениями. Общий фон был таким – покушение на Бельцина несомненно совершено агентами КГБ и все это делалось по приказу Михайлова. Рейтинг Бельцина снова резко пошел вверх, а доверие к Михайлову было подорвано…
Михайлов узнал об этом выступлении Бельцина от Плешакова, который привез ему кассету с записью заявления на квартиру Михайлову на Ленинских горах. Когда Михайлов нажал на видеомагнитофоне кнопку воспроизведения, на экране телевизора крупным планом появилось разгневанное лицо Бельцина:
– Надо спасать Россию, над которой провели этот недобросовестный эксперимент! – уверенным голосом вещал он. – У Михайлова уходит почва из под ног! Мы присутствуем при агонии режима…
– Это уже конец, – произнес Плешаков. – Надо перемотать на начало…
Михайлов усмехнулся двусмысленности фразы.
– Не надо, – сказал он и выключил аппаратуру. – Спасибо, Юрий Алексеевич, вы свободны…
Плешаков, недоуменно пожал плечами и направился к двери. Нина Максимовна, проводив его, вернулась к мужу в гостиную:
– Почему ты не хочешь посмотреть пленку? – спросила она тревожно.
Михайлов вздохнул устало и откинулся на широком кресле:
– Знаешь… Авраам Линкольн тоже долго учился не реагировать на критику. В конце концов сказал приблизительно следующее… "Я делаю все, что в моих силах, и буду действовать так и впредь… Если все закончится благополучно, то все выпады против меня окажутся пустым звуком, а если же меня ждет поражение, то и сотня ангелов, поклявшись, что я был прав, ничего не изменят…" Линкольн был умным человеком… Так, что спорить на тему, кто прав, кто виноват, да тем более с Бельциным, я не буду… Понятно, что покушение липовое! Это ясно любому более-менее здравомыслящему человеку. Но дело-то не в этом! Мне и так каждый день приходят сотни писем, обвиняющие меня во всех смертных грехах… Я сегодня, кстати, захватил несколько таких перлов… На вот… Почитай…
Он вытащил из папки на столе несколько листков и небрежно бросил их на стол перед Ниной Максимовной. Нина Максимовна взяла первый попавшийся из листков и пробежала его глазами:
"Господин Нобелевский лауреат! – было написано нервным, кривым почерком. – Поздравляем вас с тем, что вы пустили свою страну по миру, что добились премии от мирового империализма и сионизма, за предательство Ленина и Октября, за уничтожение марксизма-ленинизма…"
Нина Максимовна брезгливо швырнула письмо на пол.
– Какая мерзость! Кто тебе их подсовывает?
– Крюков! – Михайлов мрачно усмехнулся. – Почти каждый день стопочку такого говна у меня на столе оставляет… Всё думает, что я ничего не знаю, что мне без него ничего не докладывают…
На самом деле Михайлов действительно все знал… Знал, что в стране многие недовольны тем, что сломаны привычные жизненные стереотипы, что жизнь стала менее устроенной и менее прогнозируемой… Но он знал и другое… Знал, что это только по цифрам Госкомстата соцлагерь давал 40 процентов мирового продукта… Реальные же цифры были совсем другие… Михайлов помнил их наизусть, – хоть ночью разбуди… Пять лет назад, когда он начинал перестройку, Советский Союз тратил на здравоохранение 25 миллиардов рублей, а американцы – 425 миллиардов долларов, на образование в СССР шло – 43 миллиарда рублей, а в Штатах – 250… Можно было и дальше сравнивать: науку и культуру, социальные программы, но и так было все понятно… Так, что перестройка была на самом деле не его идеей, она была назревшей необходимостью, и если бы не пришел бы он, через год-два была бы катастрофа, – ядерная катастрофа, – другого аргумента удерживать противостояние с Западом не было. Поэтому перестройка была лишь отказом от иллюзий… Она как переходный возраст – соответствовала тому этапу человеческой жизни, когда взросление сопровождается безверием и разочарованием, потому что мир оказался более суровым, жестоким и неуютным, чем его себе представляли… Это на Западе с самого рождения прививают другой, менее радужный взгляд на жизнь. Там решение вопроса о месте человеке в обществе задача личностная, а не государственная… Социализм и восторжествовал-то в стране, в которой сумели убедить народ в способности общества быть идеальным, и потерпел поражение, когда выяснилось, что это не так…
Михайлов, хмуро посмотрел на разбросанные по полу письма, перевел взгляд на жену и сказал:
– Это ерунда! Это не страшно! А вот то, что у нас золота осталось всего 240 тонн – это посерьезней… Распродавали, оказывается, по 400-500 тонн в год… У США сейчас – больше четырех тысяч, а у нас всего 240! Но и золото в конечном итоге ерунда! А то, что у нас активы пусты – действительно очень и очень серьезно. На счетах во Внешэкономбанке нету ни цента… Петров с Линаевым все истратили… Если бы Америка или Германия узнала бы про себя такое – в тот же день была бы революция…
– Господи, неужели все так плохо? – ужаснулась Нина Максимовна.
– Ты даже не представляешь как, – ответил Михайлов сумрачно. – А все потому, что в республиках – саботаж… И Россия подает этому пример…
Он обернулся к двери гостиной и громко крикнул:
– Людмила!
Из кухни в просторную гостиную вплыла дородная домохозяйка. Михайлов показал ей на разбросанные по столу письма и сказал:
– Люда… Убери этот мусор… И принеси мне, пожалуйста, коньяку…
Когда Михайлов хотел расслабится и скинуть стресс, он всегда выпивал рюмку коньяка. Как и Черчилль, из всех напитков Михайлов предпочитал армянский коньяк. Любимым его маркой был "Юбилейный". Пил Михайлов мало и редко, и никогда не позволял себе напиваться… Тем не менее домашние знали эту привычку и поэтому дома всегда было одна-две бутылки этого крепкого напитка.
Людмила, – уже немолодая, совсем не в духе Алексея Сергеевича, (Нина Максимовна всегда ревностно подпирала персонал сама – персонал не должен вызывать ни каких эмоций, кроме ощущения преданности и пунктуальности, считала она) через несколько секунд принесла на подносе Михайлову плоскую бутылку и две пузатенькие рюмки. Михайлов налил себе грамм тридцать и маленькими глотками, осторожно выпил. Когда он поставил пустую рюмку на столик, Нина Максимовна сказала:
