Ящик водки. Том 1 - Кох Альфред Рейнгольдович (онлайн книга без txt) 📗
— А не позже ли это все началось? Надо разобраться. О, вспомнил, я же генерального секретаря вот практически как тебя видел!
— Ну-ка, с этого места подробнее.
— Слушай. В Питере есть такая площадь Восстания. Там раньше стоял памятник Александру III (скульптор Паоло Трубецкой), который сейчас во дворе Русского музея. Такой основательный всадник на основательном же першероне. Помнишь?
— Ну. В шапочке такой круглой, аська называется.
— А напротив была церковь, которую потом снесли, и на ее месте поставили станцию метро «Площадь Восстания». В эту церковь ходил академик Павлов. Даже в советское время он, лауреат Нобелевской премии, ходил туда молиться каждый день. Ему, как человеку заслуженному, не возбранялось молиться. А как только он помер, церковь и снесли.
— Вот интересно как! Глянь, формальности соблюдены, политкорректность налицо.
— Старику не мешали! В этом гуманность советской власти проявилась.
— Во, во. А сейчас, кстати, отметили шестидесятилетие со дня смерти Вавилова — и в Питере на том месте, где он хранил образцы элитного зерна, теперь ставят резиденцию дорогого вождя и любимого руководителя.
— Да-да! Говорят, коллекция миллиарды долларов стоит.
— Ее даже в блокаду не съели.
— А сейчас уничтожат.
— Лучше бы Арманду Хаммеру продали. Как мы любим.
— Так он помер давно. —А.
— А еще в 85-м году было сорок лет Победы. И в ее честь на ватрушке — ну, на клумбе, где был раньше памятник Александру III — воткнули такой обелиск.
— Фаллический.
— Ну, он больше на стамеску похож.
— Которая тоже, в общем, является фаллическим символом. С элементами совершенно порнографической точности: там есть некоторая фаллическая сплюснутость.
— Короче, обелиск — наподобие того, что на Пляс де ля Конкорд. Не египетский, но тоже из монолита. Так вот, на открытие этого памятника, на майские в Питер приехал Горбачев. Он как раз тогда начал ходить в народ. И тут появился собственной персоной на углу Лиговского и Невского. Там еще аптека была… А я как раз мимо прошел! Я только подстригся на Суворовском и шел пешочком в институт. И вижу — Горбач идет ровно на меня! Так я…
— Не томи! Ну, что ты ему сказал?
— Да ничего. Я был в десяти метрах от него. Можно было при проворстве определенном подойти и потрогать рукой. Но вместо этого я забрался на фонарный столб. И смотрел оттуда.
— А зачем ты на столб залез? Типа — ты выше его?
— Нет, нет! Чтоб получше разглядеть!
— А поближе-то ты почему все-таки не подошел?
— Ну… Мне, собственно, его не о чем было спрашивать.
— А теперь задним числом представь, что ты сегодняшний говоришь с ним тогдашним — и?..
— Мне сегодняшнему с ним тогдашним говорить тем более не о чем. Ну посуди сам. Если я ему расскажу, что случится дальше, после 1985 года, то он мне не поверит, а его тогдашнего слушать мне сегодняшнему — уволь. Все эти его благоглупости.
Давай я тебе расскажу, что я тогда испытал — мы же говорим об ощущениях эпохи! Так вот, я испытал ровно те чувства, которые испытал Петенька Ростов, увидев государя. Помнишь это место в «Войне и мире»?
— Нет. Ну-ка, давай ты мне это освежи в памяти! (вернее, Л.Н. Толстого)
Итак, Л.Н. Толстой, «Война и мир», книга третья, глава 21-я:
«…За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
— Народ все еще надеется увидеть ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ с Петей в середине бросился к балкону.
— Ангел, отец! Ура, батюшка!.. — кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастья. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как бы боясь опоздать, опять закричал «ура!» уже охрипшим голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа начала расходиться.
— Вот я говорил, что еще подождать, — и так и вышло, — с разных сторон радостно говорили в народе. Как ни счастлив был Петя, но ему все-таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось…»
Кох: Короче, Петя Ростов испытал монархический восторг. И я, и я испытал! Я, двадцатичетырехлетний аспирант, испытал монархический восторг… И долго-долго еще был под впечатлением. Толпа рассосалась, я пошел к институту. И что-то во мне такое происходило: я любил царя. Потом я такого больше никогда уже не испытывал. Даже когда с Ельциным разговаривал… или с Путиным…
— Я тебя вполне понимаю. Я это помню! Типа — вот страна, родина, сейчас мы сделаем что-нибудь для России… Помню, получил письмо от знакомой девушки, которой незадолго до того излил свои верноподданнические восторги. Она была удивлена моим пафосом, который ранее мне был совершенно не свойственен. А еще помню, как мы с товарищем смотрели ТВ в апреле 85-го и бухали, а там Горбач. Я подумал — а далеко ли он зайдет? Не демонтирует ли он, часом, коммунизм?
— Ну, в 85-м этого еще не было видно. Еще ситуацию описывали на уровне социализма с человеческим лицом.
— Это да, но мне мечталось, что он такой же, как мы!
— А, гримаса истории! Общались как-то. Хотя… он же учился в университете в одной группе со Зденеком Млынаржем, одним из авторов Пражской весны. Они ж, наверно, что-то там обсуждали. Хотя в моем представлении Горбачев — достаточно бессистемный человек. Мыслил он тогда по части образами. Например, социализм с человеческим лицом — хорошо звучит! И чтоб компартия сохранилась, и чтоб ее народ любил, и все работали, и каждый на своем месте. И чтоб никого не сажали и в психушке уколы не делали.
— Что он думал — нам неизвестно. Давай его обсуждать по делам. Вот 17 мая 1985 года было опубликовано историческое постановление о борьбе с алкоголизмом.
— И понеслось — виноградники стали вырубать…
— С чего это все-таки?
— Да там много было… исследований. И Лигачев еще как-то участвовал…
— Ну ты как экономист — скажи!
— Для экономики это абсолютно деструктивная вещь.
— Но ведь с водки же бюджет обычно питается!
— Это только финансовая сторона! Есть же и другие: ментальность, отношение народа к власти и так далее. Мы уже говорили, что Андропов это хорошо поймал — наоборот, дешевую водку дал. А этот взял — и виноградники порубал! Ну, водку отними, ладно, а виноградники зачем вырубать?
— А это как заставлять богу молиться… Помнишь анекдот-притчу, как полицию заставили переводить слепых через дорогу. На другой день по всей стране полиция ловила инвалидов, била их дубинками и тащила через дорогу. Те орали, что им вообще-то в другую сторону надо, и тогда составляли протоколы о сопротивлении властям. По той же приблизительно схеме: давайте, типа, бороться с алкоголизмом! Давайте. А вот для начала вырубим-ка мы виноградники!
— Как раз накануне у чехов закупили несколько десятков пивзаводов. И все оборудование — под нож, в металлолом.
— Но кое-где таки пустили в дело. Но перепрофилировали эти линии под квасной концентрат. А тот густой, и из банки не лился. Банку приходилось распиливать ножовкой. Может, действительно в нашей стране невозможно принять красивый указ? Ты их потом сколько принял?
— Много.
— И что, тоже каждый раз до идиотизма доходило?
— Указы разные бывают. Запрещающие указы, как правило, работают плохо. Как вода находит дырочку, так и народ все равно находит какое-то противодействие. А есть указы, которые отменяют существующие запреты. Вот они всегда хорошо выполняются.
