Сад вечерних туманов - Энг Тан Тван (читать книги бесплатно полные версии txt) 📗

– Мое дело заключалось в том, чтобы террористы понесли наказание.

Фредерик оторвал от тоста кусочек, вытер им остатки яйца на блюдечке и кинул хлеб в рот.

Когда мы вышли из копитьям, хлынул дождь. Мы укрылись в узком проходе за рядом лавок, дожидаясь, пока прояснится небо. На возвышении, прямо у поворота уходившей вниз дороги, стояло низкое здание из красного кирпича.

– Что это? – спросила я.

– Когда-то была монастырская школа, пока джапы не превратили ее в госпиталь для своих солдат. Сейчас это госпиталь британской армии, – ответил Фредерик. – Мне рассказывали, что вскоре после капитуляции японцев наши солдаты нашли в этом доме нескольких молоденьких китаянок. Джапы пытались выдать их за больных туберкулезом.

– Ёгун-янфу [137], – произнесла я.

– Простите?

– Женщины – утешительницы военных.

– А-а. Мы встречали таких в Бирме, когда джапы сдались. Они направлялись по домам. Мы их подвозили.

– Семьи никогда не принимали обратно тех девушек.

Я вздрогнула: небо прорезала молния.

– Слишком уж велик был позор, каким они себя покрыли.

– То была не их вина.

– Никто на них ни за что бы не женился, зная, что всю войну им пришлось ублажать по три-четыре сотни мужчин на каждую.

Фредерик глянул на меня и высунул руку из-под навеса:

– Дождь слабеет. Давайте бегом – и побыстрее.

Вернувшись к коттеджу «Магерсфонтейн», он выключил двигатель и, обернувшись к заднему сиденью, вытащил что-то, завернутое в коричневую бумагу, из сумки с покупками:

– Это вам. Подарок.

Развернув, я рассмеялась: это был генцианвиолет.

– Так вот зачем вы бегали в китайскую лекарственную лавку.

– На тот случай, если у вас еще царапины появятся.

Пузырек был тяжелый и темный. Поглаживая наклейку большим пальцем, я взглянула на Фредерика:

– Я вам что-нибудь вкусненькое приготовлю, когда вернетесь в Маджубу.

– Все, что угодно, только, пожалуйста, не куриные лапки, – он передернул плечами. – Понять не могу, как китайцы могут есть такое!

– А что? Они вкусные и хрустящие!

Он засмеялся, но замолчал, увидев, что я даже не улыбаюсь.

Он смотрел на меня. В ответ я, не моргая, глядела на него.

Он наклонился и поцеловал меня. Рука его огладила мое плечо и скользнула вниз по спине. Прошло несколько секунд, прежде чем я отстранилась.

– Пойдем в дом, – шепнула я ему на ухо. – Мне понадобится помощь с этим самым генцианвиалетом.

Сива, молодой тамилец, приданный мне в стражи, каждое утро поджидал меня возле моего бунгало, чтобы сопроводить в Югири. Вечерами я добиралась домой сама, каждый день меняя время и выбирая другой путь.

Копившаяся в душе раздраженность улеглась после того, как я переспала с Фредериком. Я всегда считалась более неказистой из двух маминых дочек, а потому после войны с удивлением открыла для себя: есть мужчины, которые находят меня привлекательной.

Раз уж я исцелилась от своих болячек, я заодно, чтобы убедить себя, что все еще физически привлекательна, переспала с несколькими мужчинами. То, что во время любовных игр я никогда не снимала перчаток, казалось, лишь еще больше заводило их. Оглядываясь на тот отрезок времени, я часто думаю: не было ли все это всего лишь попыткой подчинить своей воле другого человека – после того, как сама столь долго оставалась порабощенной пленницей.

Невзирая на свои страхи перед нападением К-Тов, я радовалась возвращению к самостоятельной жизни – в этих горах, где дыхание деревьев обращалось в туманы, где туманы сливались с облаками и вновь выпадали на землю дождем, где глубоко под землей корни впитывали дождь и он вновь, в виде паров, выбирался наружу через листья в сотне футов над землей. Дни здесь приходили из-за одного массива гор и уходили за другой, и я привыкла считать Югири местом, угнездившимся где-то в складке между рассветом и закатом солнца.

Однажды утром, пока рабочие, отложив инструменты, готовились попить чайку в перерыве, Аритомо привел меня в ту часть сада, где я прежде не бывала, и указал на лежавшую перед нами искусно подстриженную лужайку:

– Замечаете здесь что-то необычное?

Я присела на корточки, чтобы разглядеть получше:

– Да, что-то в ней есть странное…

Провела ладонью поверх травинок, почти надеясь, что смогу извлечь из них ответ: травинки пощекотали кожу, но ничего мне не сказали.

Я встала:

– Так что ж тут такого необычного?

Аритомо знаком предложил мне следовать за ним по тропинке, ведущей вверх по склону. Из-за деревьев донесся плеск бегущей воды. Над головой колыхались кленовые листья, их просвеченные солнцем шелковистые тени ложились на руки, на тропинку. Стараясь не отставать от садовника, я выбивалась из дыхания.

– Здесь самая высокая точка Югири, – сказал он, когда мы забрались на гребень.

Отсюда начинались предгорья, вздымавшиеся в горы, макушки которых скрывались в облаках. Под нами расстилался сад, приблизительно в центре которого помещался дом Аритомо. Угол красной черепичной крыши застрял между ветвями, словно воздушный змей, брошенный ветром.

Мы двинулись дальше и подошли к заводи, образованной чахлым водопадиком. Берега ее обросли высокими тростниковыми растениями.

– Аир, – произнес садовник, обрывая несколько листьев. – Моя жена любила их аромат.

Он растер листья и поднес их к моему носу: сладкий запах заполонил мне всю голову.

– Где она сейчас?

– Асука умерла много лет назад.

Мы сели на каменную лавку, и я на мгновение подняла лицо к солнцу.

– То колесо – оно кажется таким древним на вид, – сказала я.

Водяное колесо, диаметром футов в пятнадцать [138], было закреплено на валу в дальнем конце заводи, под водопадиком. Оно медленно вращалось, вспенивая воду над запрудой, узким ручейком, поросшим папоротниками и обрамленным укутанными в мох камнями.

– Оно из буддистского храма в горах под Киото, который два века назад разграбили солдаты. Настоятель прогневал одного из сегунов Токугава [139] тем, что поддерживал шайку мятежников. Это подарок от императора Хирохито. Мне.

Резкий всхлип воздуха на вдохе громко отдался у меня в ушах. Я сидела не шелохнувшись.

Аритомо пристроил правую ногу на камень у кромки запруды и, казалось, был целиком поглощен завязыванием шнурка на ботинке. Где-то позади нас вскрикнула какая-то птица. Всякий раз имя императора возвращало меня в лагерь: там все происходило по японскому времени, и каждый день на рассвете нам приходилось бить поклоны в сторону местонахождения императора. В утренние часы тот восседал в своем дворце за завтраком, говорили нам офицеры. Юн Хонг как-то заметила, что нам еще повезло, что Токио всего на час опережает Малайю.

– Я часто сижу здесь, слушая, как крутится колесо. – Аритомо закрыл глаза. – Даже сейчас, медленно вращаясь в воде, оно словно бы поет скорбную сутру. Оно напоминает мне о старом монахе, единственном, оставшемся в брошенном монастыре, который творил молитвы до самого последнего дня, пока не умер.

– На обратной стороне лопастей какие-то надписи, – сказала я.

– Немногие их замечают. – Аритомо открыл глаза. – Молитвы, вырезанные монахами. С каждым оборотом колеса лопасти приникают к воде, впечатывая в ее поверхность святые слова, – сказал он. – Только подумайте: давным-давно эти молитвы разносились из монастыря в горах до самого синего моря, благословляя всех, мимо кого они проплывали.

Мысленно я видела, как петляющий ручеек стекает с гор, покидая Югири, чтобы превратиться в реку. Видела, как под утренним солнцем возносятся молитвы над водой, пока река течет среди тропического леса, мимо тигра и мышиного оленя, пьющих из нее, мимо малайских кампонгов, длинных жилищ аборигенов оранг-асли и поселений китайских скваттеров. Видела, как крестьянин на рисовом поле у кромки реки разгибает спину и обращает взор вверх, к небесам, ощущая на лице прохладное дуновение, принесшее неизъяснимое удовольствие, которое не спешит улетать…