Южная Мангазея - Янев Киор (книги серии онлайн .txt, .fb2) 📗
Вскоре, излечившись от гусарских последствий, Ян решил переехать от Пипы. "Ёлка, начавшая исполнять танец живота, превращается в алоэ". Кроме того, подошла его очередь в новое общежитие.
В ночь перед отъездом Ян разделся донага, погасил в комнате свет, слегка дрожа, зажёг свечу перед зеркалом, и, глядя в него, пятьдесят раз написал на бумажке имя Эвридика, ведь настоящего имени он так и не узнал. Упростил процедуру, подсмотренную им в каком-то ночном испанском фильме, где её выполняла всклокоченная актриса с пупырчатыми сосками.
На следующее утро он решил напоследок прогуляться в близлежащее Коломенское. От Кленового бульвара царскую усадьбу отделял яблочный колхоз, недавно ликвидированный. Когда Ян с корявой палкой — отгонять бродячих собак — шёл по дымной дороге, надвинулось ненастье. Меж погорелых домов валялись куклы с ангельскими личиками, черную землю пронизывали разноцветные осколки, замерцавшие от внезапной молнии, будто с громом проступало подземное небо, обрамлённое мокрыми лопухами. Чтобы обсохнуть, Ян кинулся к огороженному строительным забором маленькому музею Коломенского. С позолоченных подбородков входных механических львов стекали струи воды. В тёмном холле никого не было, кроме кассирши за скрипучей перегородкой. — Студент? — мягко спросили за его спиной по-французски. Эвридика! Покраснела, улыбнулась, но сразу прикусила губу. — Это мой предок сделал этих механических львов. Уже третий день как меня попросили водить чужеземные экскурсии. Но здесь совсем безлюдно. — Снова страшно загромыхало, потоки воды захлестали по окнам. Она повернула табличку на входе — закрыто. — Хочешь, я покажу тебе как их заводить? — Взяла зонтик, повела во внутренний двор. Внезапный порыв ветра скомкал зонтичные спицы, с угла дома глухо отвалился большой кусок штукатурки. Блеснули кремниевые бока. — Внутренние атланты! — вскрикнул Ян. — Кариатиды, — поправила Эвридика, смахнула остатки влажной извести с одного из каменных животов и, достав из-за пазухи кованый ключ, сунула его в пупочную расщелину. С другой стороны музея раздался жестяной вопль, обрушился новый водяной шквал, хлопнула служебная дверь, из которой они только что вышли. Зонтик вырвался из её рук, тёмная каракатица подпрыгнула пару раз и вцепилась в чахлое дворовое дерево. Обрывая скользкие листья, Ян попытался достать юркое членистоногое. Сверху полетели прелые яблоки, Эвридика вскрикнула. Ян обернулся и, оцепенев, закачался на своей ветке. Несносный взгляд иностранки вдавил яновы глаза в голову, в серый ландшафт и Ян, пока чуть ли не спинным мозгом не выдавил его обратно, содрогался, наблюдая, как ртутной тяготью он подминал и морщил девственную поверхность, будто примеривался застыть диковинным окладом на иконе. Если бы этот взгляд видел только себя, то неминуемо взорвал бы хозяйку. Я, наверно, являюсь полезной аберрацией зрения, шорами в мутных глазах этой отшельницы, поглощаю её внимание, чтоб не лопнула. Ангелок, что у неё за пазухой, высунул свой хвостик сюда мокрым деревцем, ну а я иконкой-дразнилкой болтайся на нём, чтобы от взглядов этой девы пухла голова у меня, а не саму её разнесло! Разодрало нежную пазуху. Чтобы тот мог спокойно сидеть там. Каждому хочется покопошиться во внутренностях любимой! Ещё лучше — стать ими. Вот как решается вопрос об облагораживании возлюбленных форм.
Вопрос, вероятно, скользкий, так как, видно, какие-то внутренние аберрации, не удержавшись, каблучками- шпильками вонзают дырявящие пяточки в нежную оболочку, внутрь вторгается здешняя смуть, влажная блузка пучится прелестями и ангел вываливается оттуда через их нарывы- кончики. Гвоздичкой на лилею. О боже, почему мне хочется раздавить гусеницу. В земле, измазанной слезами, шевелились черви раздавленные губ. Поцелуи девичьи, как рыбьи, устьюшками землю раздвигают. Криками ползут оттуда к моему ореолу цветы, розы и гвоздики. Я, наверно, стремлюсь в ангельское состояние — не замечать плоти. Встретит девочка небожителя, а тот не заметит и наступит! Это влюблённый человек не замечает плоти. Не видя, копошится во внутренностях. Пипа с легким передком и тяжёлым задком мне говорила, что человек — это обугленный ангел. Продолжает обугливаться, пока совсем не сгорает. Милые дымом исходят сонной трубою кирпичной, ангелов сонм в хороводе кривится знаком скрипичным. Но этот ливень залечит, сделает из пепла мокрую глину, залепит, чтобы не поднимался пепел слепящей заразой, не низводил новых небожителей. А глина, глина застывает, становится гладкой и снова всходит, выпекает какие-то формы!… Нездешние прелести!
Ян очнулся, сильно качнулся в сторону иностранки. Эвридика содрогается, отшатывается, тянет ноги, вытягивает из земли пятки, длинные, длинные пятки, отрывается, бежит, вонзая их шпильками, оставляя узкие глубокие лунки. Ян, опрокинулся, вгляделся — там уже проклёвывались ростки. Боже! Получил яблочным комком по затылку. Думаете, потерял герметичность, выпали задние мысли и созревший плод рассылался удобрением в лунки небрежной садовницы? На хоженую дорожку? Ничего подобного! В голове лишь загудело. Неповоротливые мысли находились в известном положении — были перещупаны взглядом иностранки. Теперь тот по-хозяйски растолстел, оплотнел до звуковой волны, полного голоса, вслепую похлопывающего по барабанным перепонкам: "Ты не проекция ангела, не забрызганный его хвостом идол в глазах институтки. Только на походный интерес тянешь по внешнему виду. Будучи идеальным созданием, ты выглядел бы гораздо интереснее! Ты был бы циклоп! А так — убери руку и отразись в моих глазах… Вполне двуглаз!
Ян зацепился за свою ветку ногами, положил руки за спину и вопросительно изогнулся в бараний рог раздумий, стараясь заглянуть в девичьи глаза. Ничего не увидел — глаза сливались с лицом в одно зрачковое пятно: "Циклоп?! Откуда взялся циклоп?!"
Дождь немного подустал и пропустил грибной луч. Эвридика, слегка дрожа, приблизилась. "Откуда?' — она потупилась, "рядом с солнцем можно и потемнеть и взгляду подослепнутъ", — потянула сначала древесную веточку, потом набухшую лямку блузки… Тут и Ян подослеп… "Вот видишь! И небожитель сослепу однажды залетел и поразился, увидев, что оставил след! Сам по себе! На солнце ведь следа не оставишь", — метафорическая лямка вернулась на своё место. "Влюблённый в экстазе видит всем телом, и тело его — зрение! Паутинной проводкой пронизывает каждую звезду и клеточку! Когда же оно само поразилось, то воспалилось, обуглилось, ороговело, ссучилось шерстью", Эвридика нахохлилась и помрачнела, "вселенная пронизывается уже рожками — копытцами-роговицей! Всевидение ужалось в жаркий взгляд! Тем самым ограничилось. Огранило след, производное, тварь — взгляд небожителя меж гранями заотражался, сбиваясь, словно на последе, в комок рефлексий".
Вдруг Яну в запястье вцепился алхимический браслет дотянувшихся до него длинных девичьих пальцев. Эвридика, встав на цыпочки, прижала руку студента к его голове… В ухо вместе с шумом дождя постылил первородный пульс. Въедался в кровь шумной считалкой. Прибоем! Оглушённый, Ян громко окликнул стоявшую рядом. Морской гул расщепил звуки на предзвуки. Женщина вспенилась предженщиной. Отбросила чёрную, длинную, гибкую тень, захохотала и разжала пальцы… Студент слышал: "А — дам, а — дам, а — дам! Алеф-мир весь обещала, а — дам! Да с комом в горле — ад — амм! завещала: ад- дам!"
Тёмная предженщина прыгала в такт зловещей считалке: "Послед, конечно, был Евин. И то, что на последе, тоже, скорее, Евино", она хихикала, "кто была твоя раскосая Ева, провинциал, когда ты был дебильным Адамом? Не рефлектировал". Чёрная длинная тень отбежала чуть в сторону, почесала лодыжку. "До того, как ты увидел ту патриархальную девственницу, ты был циклоп, с одним глазом — дырой, пробитой ангельским взглядом, павшим в гумусе наших райских ландшафтов". Эвридика вздохнула с лёгким стоном. "Пока взгляд не отразится от Евы, не замечется, не нагреет гумус, выпекая корку лица, пробивая сквозь него выход второй глазницей — циклопы общаются напрямую с небожителями! Не обращают внимания на двуглазьем дутую плёнку мира — грань павшего взгляда."
