Мир и хохот - Мамлеев Юрий Витальевич (читать книги бесплатно полностью .TXT) 📗
— Нил Палыча все-таки не хватает, — покачал головой Толя, который в душе так же ненавидел «обыденность», как и все остальные. Недаром он так любил известный стишок: «Милые, обычного не надо». — «Да, обычного лучше не надо, — вздыхал Толя, — но во всем нужна мера».
В целом грядущее появление незнакомца все приветствовали.
— У Степана глаз верный. Он от нутра не ошибается, — умилилась Ксюша, тоже отпив винца.
Данила и Степан пробирались к Алле. Шли изворотливо. Степан вглядывался в углы, как будто там гнездились во тьме небожители.
— Какой ты странный, Данила, — шептал по дороге Степан. — Я странен, но ты более. При первой встрече был один, сейчас вроде другой. Хотя и тот и другой в тебе. Широк ты, Данила, ох широк…
Москва гудела своей многогранной, невероятной жизнью. И Степан слышал этот гул. Оно было одно к одному: Данила и Москва.
Улочки и пустыри становились все пустынней и загадочней.
— Где ж тут дома? Номеров нет, — вздыхал Степан.
Они шли укороченной дорогой, с тыла, минуя шумные проспекты.
Когда подходили, Степан, глядя на Данилу, вдруг воскликнул: «Мама!» — вначале сам не зная почему. Данила не осерчал и где-то даже согласился.
— А мать-то у тебя жива? — спросил он для виду.
— Жива еще, — кряхтя, вспоминал Степан. — В Орле окопалась, в домишке с дочкой, моей сестрой, и пьяным мужем сестриным…
— Ну вот и объяснил. Где мы?
— Вот оно, парадное, — обрадовался Степан. — Идем.
И еще раз осторожно взглянул на Данилу. «Там» уже все были в сборе: Лена, Сергей, Алла и Ксюша, Толя с гитарой.
Как только вошли, Данила упал. Лена испугалась:
— Что с ним?!
— Не знаю. Не пьян он, точно, — пробормотал Степан.
Хозяева совсем растерялись от такого гостя. Но Сергей с Толей уложили Данилу на диван в гостиной.
«Хорошо, что Юрка у бабушки», — подумал Сергей о сыне.
Метафизические девочки тем не менее сразу стали хлопотать насчет лекарств. Данила лежал молча, лицо бледное, глаза закрыты.
— Ничего, сам и откроет, — уверенно высказался Степан. — Видно же, что он жив, но хочет около смерти немного побыть.
Ксюша подумала и согласилась.
Вдруг из уст гостя почти шепотом, среди общего молчания, вырвались слова… Необычные, но близкие по звучанию.
— Да это на санскрите! — воскликнул Сергей (он немного знал этот язык). — Только текст непонятный, чувствую, не индусский даже.
Потом прошептались русские слова. Но тихо-тихо. Вроде того, что Бог не знает Свою последнюю тайну и ищет ее найти.
Однако такой смысл виделся предположительно, слова были обрывочны и не ясны.
Потом все кончилось. Все молчали, не зная, что и думать. Данила оставался не здесь.
— Ну и пусть будет пока не здесь. Может быть, он еще чего-нибудь скажет, — уважительно по отношению к Даниле вымолвила Алла.
— Правильно. Пульс у него нормальный. Пусть себе лежит. А мы стол накроем около него и сядем рядышком, — обрадовалась Ксюша.
Так и решили: не будить пока. Расставили столик с печеньем, бутербродами, конфетами, винцом и самоваром. И тихонько, с уважением к лежащему, расселись, поглядывая на него…
Когда же разлили чай, Данила вздохнул и открыл один глаз. Глаз был дикий и не вязался с текстом, который он произносил лежа.
Другой глаз упорно не открывался.
— Надо познакомиться, наконец, — сказала Ксюша. — Пусть он и с одним глазом. Ничего. Кое-что видать.
Но ответом была благоговейная тишина. Даже Толя отложил гитару.
«Хоть бы сказал тогда чего», — подумала Ксюша.
И вдруг открылся второй глаз, уже не такой дикий. Данила нехотя, помято приподнялся на диване.
— Прошу прощения. Со мной бывает иногда. Забылся.
— Вы, однако, на санскрите говорили, в забытьи-то, — заметила Лена.
— Во время такого не только на санскрите, а еще на каком-нибудь не существующем никогда языке заговоришь, — потверже уже определил себя Данила и добавил: — Водочки-то налейте. Заодно и познакомимся.
В шкафу тут же нашлась и водка. Вид у Данилы был отнюдь не сонный, даже в высшем смысле сна, но замешанный на сочетании всего мыслимого и немыслимого.
Взглянув на него, проснувшегося, все почти разом запричитали:
— Свой, свой… свой!!
Ксюша подскочила к Степану и поцеловала его— «молодец, Степанушка, своего привел!»
Данила мрачно оглядел присутствующих и мрачно сказал:
— Да и вы свои.
Дружба немного истерично, но состоялась. Сразу нашли общий язык, и беседа потекла, как будто давно знали друг друга. Но, с другой стороны, от Данилы веяло чем-то новым, непонятным и ошеломляющим. Один глаз Данилы иногда то закрывался, то опять открывался — непроизвольно, но как надо. Поражала в нем смесь дикости и интеллектуализма ангелов. Понемногу раскручивали перед ним и историю со Стасиком.
И когда наконец Даниле подробно, с особенностями, рассказали о происшествии в морге, а потом о появлении на автобусной остановке живого Стаса, — то Данила однозначно всех изумил. Закончили, а он ут-робно захохотал, а потом вообще расхохотался так, что Ксюша подумала: а ведь его не унять. Даже Алле — слегка от безумия — передался его смех.
— Что это вы так? — поинтересовалась Лена. — Если столкнетесь с этим в жизни, то небось вздрогнете.
— Да я и так давно вздрогнутый, — ответил Данила, широко улыбаясь. — А если серьезно, то это же счастье, если так… Пора ведь, пора наконец взорвать этот весь вселенский порядок. Надоел он, вот так, — и Данила сделал резкое движение. — Рождение, взросление, смерть, покойник. Нет чтобы из могилки-то выскакивать, погнив вволю, в мире земном снова погулять, поплясать, песенки спеть под гитару, а потом, может быть, по другим мирам, видимым и невидимым, как перекати-поле пошляться, потом вернуться опять — в ту же московскую метафизическую квартирку и покуролесить как следует, гномам морду набить…
— Хи-хи-хи, — Ксюша не могла удержаться.
А Лена внимала уже с упоением: Данила другим обернулся лицом.
— А то скушно, — произнес Данила, сокрушенно покачав головой. — На Руси веселие должно быть, а не этот идиотский вселенский миропорядок. Живые, мертвые… Тьфу! — Данила даже сплюнул. — Все иначе должно быть. А уж если посмотреть на теперешнее земное устройство и проекты в этом плане, так сказать, то здесь такая мертвечина, такая скука смертная будет — что у тараканов глаза на лоб полезут. Тут уж пути два: или превратиться в клопов, или впасть в безумие.
— Ну, это нас не коснется, — возразила Алла.
— Само собой. Я просто для смеха говорю. Мы не антиклопы, — кивнул головой Данила, отхлебывая водочку. — А вот вселенский порядок пора, пора порушить. Разве семнадцатый год — это революция? Ну, для истории, может быть. А по большому-то счету — так, курицам на смех. Мертвые не встали, сознание не расширилось. Великий поэт написал: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем». Оно, конечно, приятно, но уж больно противник ничтожный…
— Верно, — чуть взвизгнула Ксюша. — Мы не антиклопы! Вы кушайте пирожки-то все-таки, Данила Юрьевич!
— А вот если переделать строчки, — продолжал тихо Данила, — вот так, к примеру: «Мы на горе демиургам мировой пожар раздуем!» — это совсем другое дело, все-таки Боги, мироустроители…
— Браво! — вскрикнула Ксюша. — А я хочу, чтоб и пожар был, и самовар с пирогами рядом!
— Это по-нашему, по-русски, — вставила Алла.
— Но такой переворот не в человеческих силах только, — заметила Лена.
— Нужна подмога.
— Можно! Можно! — замахал руками Данила. — Ведь все связано — и человек, и Боги. Захочет человек — и высшие силы будут не против. Им самим, извините, на современный мир тошно смотреть, небось удивляются: ну ползунки, все кнопки свои нажимают, нет чтобы умереть и воскреснуть. Да дело вовсе и не в смерти или в бессмертии. Погулять надо, на Вселенную, в ее тайнах, глядючи. Грязное рацио выбросить. А ведь назревает, назревает что-то… А если о России, то Российская империя, СССР, Российская Федерация — это все оболочка, панцирь, а на самом деле была и есть одна Рассея-матушка, ничем в глубине своей тайной не тронутая. Одна Рассея, а по ней гуляет лихой человек — лихой в духе, в интеллекте. То непостижимое ищет, то песни поет, то около черной дыры пляшет или с погибелью в жмурки играет. И ничего, кроме Рассеи, нет! И ничего больше не надо!
